Судьба моряка - Ханна Мина

Но у портов свои законы и свои порядки. Никто не может их изменить или отменить, даже сами правители. Здесь настоящие джунгли, только без деревьев, в них обитают двуногие звери разных пород: убийцы, контрабандисты, подлецы. Есть тут и опасные преступники, и грозные банды, и публичные дома — рассадники сифилиса и прочих венерических болезней, — пропитанные запахами дезинфицирующих средств и странных снадобий. В портах кривые, запутанные улочки, тупики, пещеры — там кишат пьяницы, вымогатели, сводники, там смерть и болезни поджидают моряка. Если он избежит болезни и смерти, то его наверняка обворуют, ограбят, изобьют. В общем, это его мир, его стихия, и в этой грязи, в этом болоте, в этой зловонной жиже он должен не захлебнуться, не утонуть. Единственное, что требует от него капитан, — возвратиться вовремя на судно и сменить товарищей, дать и другим возможность сойти на берег, в порт. Он советует им глядеть в оба, не совершить какой-нибудь глупости, за которую могут посадить, да остерегаться полиции, дабы не нашли у него наркотиков или другой контрабанды. Если же моряк, пренебрегая наставлениями, нарушит порядок, преступит закон и будет арестован, капитан ничего не сможет сделать, а лишь обругает его за трусость и подлость.

В порту города Н. — а этот порт раньше особенно славился наркоманией, публичными домами и преступлениями — наше судно стояло неделю. Было это на Дальнем Востоке, в азиатской стране, получившей независимость и изменившей свои порядки лет двадцать тому назад. Поэтому, естественно, многое здесь стало другим: уже не было ни наркоманов, ни сводников, не стало продажных женщин, исчезли контрабандные товары, прекратились азартные игры — социалистические законы строги. Наш капитан ненавидел эти законы; нам они тоже были не по душе, поэтому мы жаждали поскорее покинуть порт. Тем не менее все, в том числе и капитан, чтобы избежать тюрьмы и ареста судна, были вынуждены соблюдать установленный порядок и выбирать, остаться ли им на борту судна или сойти с условием довольствоваться лишь клубом моряков и окружающими его базарами, не удаляясь за их пределы. Моряки пьют и буянят в клубе, но не доступен им здесь ни кабак, ни игорный, ни публичный дом, они не могут потанцевать, пораспутничать, лишены возможности прикоснуться к телу женщины или сбыть контрабандные товары.

Что же остается здесь моряку? Разумеется, он не пойдет в церковь, даже если бы таковая была, его не прельстит посещение фабрики, даже если бы это разрешалось, не станет он прогуливаться по берегу моря, ведь он истосковался по суше со всем богатством ее мира, компенсирующим ему ограниченность мира моря. Но этот порт не из тех, о которых мы говорили. Это монастырь, крепость, та же тюрьма — только на суше, и моряк не нуждается во всех этих заведениях, принуждающих к воздержанию. Поэтому многие моряки предпочитали оставаться на судне или сойти лишь ненадолго, чтобы выпить холодного пива в клубе моряков, обойти соседние базары, полные редкостных и удивительных вещиц, которые можно приобрести только здесь, на Дальнем Востоке.

Поскольку с детских лет я собирал раковины, а потом и разные сувениры, которые покупал в портах, в моей душе возникла страсть к художественным изделиям. Порт Н. в этом смысле отличное местечко. В лавках антикваров здесь немало фарфоровых изделий, резного дерева, длинных картин, развешанных по стенам, статуэток из слоновой кости, фаянса, бронзы. Все это продают престарелые старики со впавшими глазами, с длиннющими жидкими бороденками, которые заканчиваются тоненькими хвостиками. Старички постоянно приглаживают свои бородки руками, расчесывают пальцами, взъерошивают, прикрывая ими столы, за которыми сидят.

Я был очарован этими лавками. Старички антиквары, прежде чем выставят свои вещицы на продажу, оценивают их, приклеивают к каждой ярлык с ценой и тогда уже показывают свои сокровища, расхваливая на все лады. Иногда они нарочно отбивают край чаши, откалывают кусочек у вазы, царапают, покрывают пылью — не знаю, чего они только не делают с ними, лишь бы вещи выглядели старинными, лишь бы обмануть наивных покупателей, соблазнить собирателей.

Едва наше судно бросало якорь в этом порту, я спешил сойти на берег, если не стоял в это время на вахте или не был занят какой-нибудь работой. Гавань была расположена в устье большой реки, небольшие корабли входили в дельту, швартовались у причалов между сотнями других суденышек и джонок. Если пойдешь вдоль берега реки за пределы порта, встретишь множество маленьких лодок, в которых люди живут, прямо на воде, зимой и летом, со всем своим имуществом, с собаками, кошками и другими животными. Здесь же, в лодках, они работают, рожают детей, устраивают свадьбы и похороны — словом, живут в этих необычных условиях полнокровной жизнью. Если кто-то из них захочет навестить другого, ему остается лишь грести или направлять лодку, куда ему нужно, отталкиваясь длинным шестом. Так они ходят в гости, обмениваются необходимым для жизни, продают, покупают, исполняют свои религиозные обряды, влюбляются и выходят на берег лишь на службу или в случае другой необходимости.

Мне очень хотелось спуститься в одну из этих лодок, посетить какую-нибудь семью, осмотреть их изделия, понаблюдать за работой. Но это было невозможно: население относилось к иностранцам с опаской, чуждалось их, с ними никто не общался, не разговаривал, если для этого не было особого повода, например продажа какого-либо товара. Указания капитана судна на этот счет были строгими. Большая опасность грозит иностранцу, если он засмотрится на женщину, попытается с ней познакомиться или, не дай бог, оскорбит кого-нибудь. Тамошние власти стремились вернуть населению чувство собственного достоинства, отнятое у него за долгие годы иностранной оккупации. Но власти явно перестарались: любого иностранца считали врагом, любое слово или действие иностранца в отношении аборигенов, даже непреднамеренное, каралось как преступление. Капитан рассказал нам, как некий шведский дипломат — а капитан тоже был шведом — допустил какую-то бестактность по отношению к служащей посольства и схлопотал тринадцать лет тюрьмы.

Поэтому иностранные моряки боятся сходить на берег в этом порту, а если кто-нибудь и отважится покинуть корабль, то лишь для того, чтобы посетить клуб моряков или же побродить по соседним магазинам. Сходящим на берег рекомендуется не напиваться, если же кто-нибудь ухитрится малость перебрать, ему советуют вернуться на судно, а то и уводят силой или оставляют в клубе, пока буян не протрезвеет; в следующий раз капитан уже не выпустит его в этом порту.

Итак, я увлекался старинными изделиями. Обход антикварных лавчонок был моим любимым занятием, и, чтобы избежать каких-либо недоразумений, осложнений или неприятностей с населением, я перед выходом на берег старался не пить спиртного и посещал клуб, только вернувшись с базара. Каждый раз, наткнувшись на какую-нибудь диковинку и купив ее, я испытывал огромную радость, прятал в свой сундук на судне и никому не показывал, боясь, что ее украдут или разобьют. Я всерьез опасался, что матросы выследят меня на базарах, осмеют мое увлечение или как-то помешают мне в лавке и я не смогу спокойно рассмотреть и отобрать то, что придется мне по душе и будет по карману.