Часть картины - Анастасия Всеволодовна Володина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вера больше не спрашивала ее советов, не одалживала книги, не справлялась о новых конкурсах. Софья смотрела на девушку, вспоминая свои шестнадцать лет и представляя, как бы она отнеслась к чужой трусости. Однако в последние месяцы Вера словно бы подтаяла — Софья связывала это с известными событиями. Хоть и нарочито небрежное, но внимание казалось шагом к примирению. Софья тоже хотела сделать шаг навстречу.
Вера морщилась:
— Жены и любовницы — все как обычно. Токсичные отношения и сплошной male gaze. Как и вся наша литература, впрочем. А вы, Софья Львовна, могли бы выбрать пьесу, где женщину нельзя заменить торшером. Девятнадцатый век вообще не про современные ценности.
Вера была известна своими взглядами; кто-то их разделял, но кто-то считал, что Мозырь монополизировала право на единственно правильные точки зрения на всё на свете. В прошлом году в учительской историк пересказывал крайне резкое эссе о пределах женской самореализации. По слогу Софья сразу, конечно же, угадала автора. Хотела посетовать на грубость, но, послушав ехидные комментарии коллег, не стала. Самым ярым защитником сочинения оказался как раз Николай Александрович. Он, впрочем, часто занимал непопулярные позиции, парадоксально оставаясь при этом популярным.
Николай Александрович вмешался и сейчас:
— Вера, позвольте, вы несправедливы и к эпохе, и к тексту. Вот вы говорите: ценности не такие. А ведь буквально через десять лет после событий этой же пьесы появится ряд незаурядных дам, которые займут свое место в истории. Молодые яркие девушки, чуть старше вас. И конечно, оценки их действий разнятся: скажем, сейчас той же Перовской не принято восхищаться, да и в целом освещать ее деятельность в героическом ключе, как это было раньше, но все же личность она крайне незаурядная, я бы даже сказал выдающаяся, как и многие деятели того периода… А наш спектакль именно об этом. О том, как рождается и перерождается новый человек. Новая женщина в том числе.
— А можно остаться Верой Павловной? Или обязательно быть убийцей, чтобы стать новой женщиной? — Софью резануло то задумчивое восхищение, с которым Николай Александрович говорил о Перовской.
Вера не отвела взгляд.
— Чтобы пойти за мужчиной или даже поехать за мужем в Сибирь, нужна привычка. Чтобы убить, нужна решимость. Если уж хочешь равенства, то получаешь его во всем. Вы же, Софья Львовна, не станете говорить, что у женщины кишка тонка убить?
Софья вздрогнула. Вера тотчас как будто виновато потупила глаза. Затем со вздохом пообещала подумать насчет пьесы. Прочистив горло, Софья уверила девушку, что ее помощь бы пригодилась, и скрестила пальцы: лишь бы не упустить ее вновь.
Казалось, наступила оттепель.
Но в марте вернулись заморозки.
Педсовет
(запись на диктофон, тайно сделанная Олегом Петровичем в целях осуществления шантажа директрисы для последующего выбивания места для курения)
Елена Георгиевна, директриса.
Николай Александрович, завуч по воспитательной работе, учитель истории и обществознания.
Софья Львовна, учительница русского языка и литературы, классная руководительница 6 «Б».
Олег Петрович, учитель ОБЖ.
Лариса Саврасовна, учительница биологии.
Арсен Вахтангович, учитель физики.
Педсостав.
Е. Г. Это что такое, я спрашиваю?! Как это прикажете понимать?! Вы почему не контролируете ни хрена?
О. П. Вы б не выражались.
Педсостав. Да, вообще-то.
Е. Г. Сегодня без протокола. И так по краю ходим.
А. В. Ну а мы тут при чем?
Н. А. Правда, Елена Георгиевна, мы же не можем контролировать внеурочную занятость учащихся.
Е. Г. Вы все прекрасно знаете распоряжение. Вы головой отвечаете за свои классы!
А. В. Вообще-то за их безопасность! Вот эти вот ваши листовочки к безопасности не относятся.
Е. Г. Знаете что, вот вы бы вообще молчали! Да! Из вашего класса вот только в прошлом году двое — двое! — попались. В новостях! Засветились! Они пошумели, а отвечать нам!
А. В. Ну извините, а я-то с этим что мог поделать? В воскресенье за ними пусть родители следят. Уж для разнообразия-то могли бы.
Л. С. Вот да: почему в наши выходные мы еще и этим должны заниматься?!
А. В. Выходной, Лариса Саврасовна! В единственный, между прочим, свободный день от нас хотят, чтобы мы под окнами у своего класса сидели, что ли?
Е. Г. А что вы, вот вы лично, Лариса Саврасовна, сделали, чтобы дети не захотели туда идти?
Л. С. Ну, а что я могу сделать? Могу до трусиков раздеться, чтоб так их напугать!
Педсостав смеется.
Е. Г. Замолчите! Вы что, не понимаете, что это не моя личная прихоть? У нас есть приказ! Приказ! За неисполнение — штраф, дисциплинарное взыскание, увольнение даже!
Л. С. Вот пусть и увольняют!
Педсостав. Да!
Е. Г. Вот и уволят! Что думаете, меня снимут, а вам с рук сойдет? От меня потребуют уволить классных, и я вам никак не помогу! Вы поймите уже, что это не только мы делаем. Во всех школах так! Хотите уходить — вперед, в других местах не лучше. У нас вон из молодых очередь стоит. Незаменимых людей нет.
А. В. Да что вы тут говорите, еще школьников на работу начните брать! Да тут и молодые-то не продержатся. Пара лет — и сбегают, кого тогда искать будете?
Е. Г. А вы не беспокойтесь, найдем! И вообще! У нас другая повестка. Давайте разбираться. Как вы уже все знаете, по школе распространили листовки. Политическую агитацию нежелательного характера.
А. В. Если распространили, значит, для кого-то очень даже желательного.
Е. Г. Да помолчите вы уже! А то мы подумаем, что это вы же и ведете у нас агитацию!
А. В. Ой, да вот делать мне нечего. У нас, знаете ли, по агитации уже есть здесь ответственные личности.
Е. Г. Это на что это вы намекаете, Арсен Вахтангович?!
А. В. Да тут и намекать не надо, Елена Георгиевна. Вы за свою-то агитацию не беспокоитесь?
Н. А. Помилуйте, ну что ж мы так бранимся в самом-то деле.
