Отец Пепла (СИ) - Крымов Илья Олегович

Свечи зажглись тёмно-красными огоньками. Щупальце черноты из плаща, словно длинная рука, водило меж опорными точками, сжимая мешочек и рассыпая костную муку вперемешку с кальциевым порошком из панцирей, вымерших три эпохи назад гигантских моллюсков. Поверх серо-белых линий легли сорок фаланг: по одной от сорока гробовщиков, умерших за работой, а в середине поместился крест чёрного чугуна с вытравленными кислотой именами сущностей, которые не имели никаких имён, пока Зенреб не придумал их им. Четыре черепа на четырёх углах, четыре материала; простая, но действенная настройка на бога этих земель через его священное число.

Закончив готовить ритуал, колдун погрузил левую руку в темноту под вуалью и вытащил оттуда большую чёрную книгу с окладом, увитым змеями. Она распахнула свои чёрные страницы, на которых мерцали изломанные линии алого, пурпурного, ядовито-зелёного света, злобные и голодные строки текста, попытавшиеся вырваться наружу, но вернувшиеся назад по приказу хозяина. Глубоким басом, словно откуда-то из тьмы Подземья, никогда не знавшей солнечного света, Эгидиус начал читать заклинание.

Зиру, всё это время пытавшаяся не пускать бога смерти в свою сущность, отчётливо услышала колдуна, чей голос вибрировал в её костях, протезах и органах. Высоко подняв посох, на конце которого тёмной звёздочкой сияла кровь госпожи убийц, Малодушный всё сильнее закручивал непрерывный речитатив; тёмная гурхана била из его астрального тела огромными гейзерами. Перед ним наметилось и стало раскрываться окно серого марева, кипящего, но вместе с тем и совершенно спокойного, — доступная для восприятия глаз частица Кромки. Зиру никогда не обладала магическими способностями, её отец проверил это множеством надёжных способов, в том числе и очень болезненных, но у неё всегда была прекрасная интуиция, и потому ужасная женщина стала думать о нём, вспоминать черты лица родителя, которого не видела много лет, тембр его голоса, взгляд, решительные властные жесты, ауру силы, заполнявшую всё вокруг, когда он появлялся. Зиру вспоминала отца, а Эгидиус половиной собственной души стремился в нематериальные дали, словно охотничий пёс, разыскивая след…

Вспыхнувший свет был совершенно чист и безумно ярок. Он затопил и выбелил усыпальницу Зенреба до абсолютной незримости, Зиру завизжала от боли, пряча глаза, и покатилась по полу.

Эгидиус ощутил присутствие враждебной силы за миг до удара. Он успел вернуться обратно в тело сквозь распахнутое окно и вскинул Опору Сильных, принимая поток чистого, ничем не замутнённого Света на посох. Колдуна опалило, он отшатнулся с пекущимися ранами на теле и половине души, однако, Тьма поглотила всё, кроме боли, ревущей ярости и безграничной ненависти. В портале, через который они с Зиру проникли в усыпальницу, стояла рослая широкоплечая фигура: белая мантия, белый плащ с капюшоном, белый посох. От него шёл такой ослепительный свет, что даже в Астрале оставались белые пятна.

— Что бы ни задумал ты здесь, колдун, в том нет добра. Сдавайся.

— Люменомант… — прошептал Эгидиус, перехватывая посох Архестора распахнутой пастью Рокурбуса на левой руке. — Разве вы ещё не все мертвы?

— Все, — ответил маг Света.

— Видимо, нужно закрепить… результат.

Посох врага полыхнул и Ослепляющий Луч ударил по колдуну, тот мгновенно выбросил вперёд правую, опалённую до костей ладонь с растопыренными пальцами, обозначив Щит Угасания, чем не позволил прожечь себя насквозь. На кончиках пальцев Эгидиуса сгустилась темень — пять Чёрных Шипов устремились во врага, но тот мгновенно переместился в сторону, уходя от четырёх, а пятый развеивая вспышкой. Щит Угасания распался после второго Ослепляющего Луча; Эгидиус быстро завращал посохом, шепча тарабарщину, от которой неподготовленный свидетель потерял бы рассудок и душу. Чёрный гримуар, паривший рядом с хозяином, словно лающий пёс, стал распахивать «пасть», выплёвывая со страниц Злогны и Мразмы. Эти воющие сгустки чистой Тьмы врезались в стены усыпальницы, оставляя на них глубокие раны, а враг ускользал, обращаясь потоком заряженных гурханой фотонов. Ему не нужно было даже защищаться, свет был достаточно быстр сам по себе, чтобы Тьма не поспевала. Но, будучи колдуном, Эгидиус Малодушный постигал её философию, а не только силу; он знал, что Свет — маленький одинокий странник во вселенной, где властвует Тьма.

— Куда бы Свет ни стремился, Тьма будет ждать его там всегда. Оставь надежды, ибо она поглотит всё, и тебя тоже, — шептал колдун, защищаясь Тёмным Пологом от нескольких жгучих Световых Кинжалов. — Поглотит всё…

Сражаясь с заклятым врагом такие как Эгидиус всегда должны были, прежде захватить поле битвы, дабы сполна воплотить своё мировоззрение и получить преимущество над более быстрым и неуловимым противником. Пока Тёмный Полог держался, колдун плёл заклинание:

Я служу мёртвым богам, и они вершат судьбы через меня, аукхайякрэк.

Язык мой почернел, но не отмер, им говорят теперь они, исх-айакхайарэх.

Эйяхт, циадунн, я отрёкся от имени, данного матерью, ибо Тьма даровала мне новое.

Я отрёкся от сострадания и жалости, жаждя узнать её тайны, ноххаэззаэ.

Я жрец забытых алтарей, взываю к заступе мёртвых богов и моей мачехи, тузканэт.

Бойдалах-хайатен, я отверзаю себя, и пусть явится скрозь меня Темень Ползучая!

Завершив чтение, он влил в плетение поток тёмной гурханы. Пятка посоха ударила о пол, из-под тела колдуна стал расползаться туман, чёрный как нефть. Он глотал иероглиф за иероглифом, стремился к стенам, полз по колоннам вверх, на потолок, и даже самый малейший свет увядал рядом с ним; воздух густел и полнился отравой, а из самого тумана поднимались без счёта страшные твари, — эмблемы Тьмы. Одни были похожи на чёрных пауков, другие на змей и скорпионов, огромных, зловеще уродливых, переполненных ядом и злобой.

— Никогда не дрогнет сердце, в котором горит искра, — сказал люменомант, возвестив пробуждение Ока Белизны.

Мощный и широкий поток света ударил из-под его капюшона, сжигая подползавшие эмблемы и сам туман. Светлый маг водил взглядом из стороны в сторону, соскребая скверну со всех поверхностей, отталкивая Темень Ползучую назад, стерилизуя от тёмных эманаций сам Астрал.

Но мёртвое сердце Эгидиуса уже некоторое время билось, оживлённое глубочайшей, невыразимой ненавистью к заклятому врагу Тьмы. Эта сила и помощь посоха наделяли его могуществом за гранью собственных пределов, и единственное, чего Эгидиус боялся, — это Великое Очищение, которое некогда уничтожило архиколдуна Димитра Багалепского. Но это заклинание магии Света являлось высшей формой проявления, и, если враг не носил его в голове, отдавая хранению огромную часть своего внимания и сил, то на сплетение требовалось время. К тому же Эгидиус понимал, что ни он, ни люменомант не находились на собственной территории, они затеяли бой в гробнице бога смерти, и присутствие кахолонгового саркофага ни одному из противников не позволило бы развернуться во всю мощь. По сути, Зенреб лишь потому не обратил ещё внимания на возню подле своей земной оболочки, что возня та являлась частью его мировоззрения. Некроманты не были темны или светлы, они всегда шли серым путём, понимали глубокую важность равновесия, находили силу на перекрёстках дорог и терпели жизнь, потому что без неё смерть теряла смысл.

Из Темени Ползучей уже начали подниматься эмблемы Второго Круга, Тёмные Братья: Человекоподобные фигуры, опрометью бросавшиеся к светлому магу, сгоравшие в его Оке Белизны и продолжавшие бесконечно нарождаться. Люменомант, орудуя одним своим заклинанием, тоже творил новое, более весомое.

— Везде, где царствует Тьма, вас ждут, о Вестники Света, баэл олкоэ паргайнен, — гремел он, рисуя посохом ослепительный узор линий, наполняя их искрящейся светлой гурханой. — Эрсеткотол итри боаэррет.

Из-за спины люменоманта появились бесчисленные фигуры, выглядевшие как тени, если бы те могли состоять из чистого света. Крылатые, словно ангелы, они вытянулись, рассеивая Темень Ползучую, круша мелкие эмблемы небрежными взмахами рук, убивая Тёмных Братьев, распадаясь мириадами палящих искр то тут, то там, создавая в чёрном тумане прорехи. Но Малодушный уже вытягивал из самого сердца темноты три высокие чёрные фигуры, согбенные, с опущенными головами и лицами, к которым приросли ладони. Чёрные Плакальщики, эмблемы Пятого Круга, воплощения бесконечной скорби мёртвых богов по тем временам, когда боги эти были живы, любимы, когда принимали жертвы и заботились о вероломных смертных…