Отец Пепла (СИ) - Крымов Илья Олегович

Когда облако перенесло Зиру обратно к позвонкам, торчавшим меж лопаток, и вновь приняло форму Эгидиуса, женщина бросилась колдуну на грудь.

— Он великолепен!

— Не столь великолепен, как ты, — прошептал Эгидиус невпопад, глядя снулым глазом, — но не признать величие этого творения нельзя. В мире нет более крупной нежити, чем сборщики Мёртвого налога. И уже не будет.

Ей очень нравилось, когда Малодушный о чём-то рассказывал, — отец Зиру тоже часто приоткрывал для неё бездонную сокровищницу его знаний, тогда девочка была уверена, что Шивариус Многогранник владел ответами на все вопросы, — даже не заданные, — и именно таким должен был быть истинно великий мужчина.

— Почему? — спросила она,

Он не сразу ответил, превратился в статую на какое-то время, неотрывно следя за пляской ужасающих спазмов и движением растёкшихся по склерам радужек.

— Нет больше материала, — прошелестел колдун, — да и творец погрузился в мёртвый сон. Во время Второй Войны Магов Зенреб Алый призвал на свою сторону великанов дэвов, что обитали на хребте Шамаш. А ещё он поработил чарами птиц рух, что могли вылавливать из моря китов, словно сельдь. Но война была долгой и тяжёлой, Зенреб потерял многих своих сторонников, и ему пришлось создавать новых. Сращивать мёртвое, меняя и подгоняя его, объединяя сущности, а не просто сшивая куски суровой ниткой, — это истинно великое искусство, уж я-то знаю. Зенреб срастил мёртвых рух с дэвами, а получившиеся создания обрели штормовую силу первых и умение наводить ужасные проклятья — вторых. Мало их осталось после той войны, но сколько именно никто не знает.

— Как они называются?

— Никак, прекраснейшая. — Колдун побрёл среди перьев и развевающихся длинных волос, позволяя плащу трепыхаться за спиной как вороным крыльям. — Первонекромант Зенреб не придумывал им имён, по крайней мере, нам об этом ничего неизвестно.

Он остановился и посмотрел на ужасную женщину через плечо, Зиру раскинула руки и плавно двигала ими, прикрыв глаза, ловя пальцами ветер. Её ассиметричные ноздри жадно раздувались, широкая улыбка переползала с одной стороны лица на другую.

— Ты чувствуешь протезами, не так ли?

— О да! Приглушённо. И никакой боли! Достаточно и той, которая бывает во время присоединения. Помнишь мастера Гурдвара? Отец похоронил состояние, меняя мне набор за набором… я ведь это уже говорила?

— Да.

— Что ж… он любил делать мне подарки. В основном, острые, колющие и режущие… — Она открыла глаза. — Тебе не кажется, что все наши разговоры рано или поздно всегда сводятся к моему великому отцу?

— Разумеется. Он — главное связующее звено между нами.

— В таком случае не пора ли нам это немного… исправить?

Колдун медленно моргнул.

— Хочешь… поговорить о твоей матери?

Зиру переломило пополам, она схватилась за впалый свой живот и начала хохотать так громко, что самую каплю обмочилась.

— Нет! Об этой женщине я не буду говорить никогда! Пускай она горит в заднице своего драконьего бога! Мама, я надеюсь, что ты всю жизнь ошибалась и узнала об этом только за Кромкой!

Ветер унёс пронзительный вопль к звёздам.

Отсмеявшись, госпожа убийц вновь приблизилась к колдуну вплотную, неспешно положила руки ему на плечи, думая при этом, что Эгидиус был первым и единственным человеком, не пытавшимся уклониться от её касаний. Даже отец этого не терпел. Хотя он не позволял касаться себя вообще никому, ненавидел это.

— Без тебя я не знала бы, что делать, куда идти, наверняка не нашёлся бы в этом мире ещё один такой надёжный и знающий проводник для женщины в нужде.

— Наверняка нашёлся бы.

Зиру нахмурилась.

— Романтика — не твоё, верно?

— Нет, и никогда не была.

— Но здесь, на этой высоте, в этом бескрайнем просторе так хочется, что бы…

Он отпустил посох парить, и крепко обнял Зиру за талию своей единственной послужной рукой.

— Ты никогда не будешь одинока, пока сама не пожелаешь этого, прекраснейшая.

Зиру спрятала лицо в ладонях, прижалась лбом к груди колдуна и надолго они остались такими в полном покое, под бесконечным звёздным небом, далёкие ото всего на свете.

— Эгидиус, — прошептала госпожа убийц, — ты действительно считаешь меня… красивой?

— Красота в оке смотрящего, — ответил колдун, — и не только она. Зиру, в тебе больше силы, чем в мохобороде, с которого содрали кожу, но который продолжает биться, прикованный к прозекторскому столу. Больше мудрости, чем в оголённом мозге философа, подвергнутом алхимической стимуляции. Больше любви, чем во всех тех женщинах, которых бледный индалец превратил в живые инкубаторы, отдающие себя без остатка ради дарования жизни. Ты не просто красивая, Зиру, ты — прекраснейшая.

Она задрожала всем телом и, плохо владея голосом, выдавила:

— Ещё никогда мне не говорили таких красивых слов.

— Это упущение должно было быть исправлено рано или поздно. Поцелуй же меня, прекраснейшая, только на твоих губах я ещё могу почувствовать вкус жизни.

Хронисты всего мира поколениями собирали историю этих земель по кусочкам, но, как ни старались они, избавиться от лакун не смогли. Доподлинно известно, что во времена Третьей эпохи Валемара пустыни ещё не существовало; земля была плодородна и принадлежала великим императорам Киметилам, победителям орков, объединителям народов. Впрочем, их династия пресеклась очень скоро, и к концу эпохи Тангрезианская империя распалась. Следующие без века две тысячи лет Валемар не помнил, ибо вся Четвёртая эпоха была покрыта мраком; но в ранние десятилетия Пятой пустыня уже была, совсем не такая великая и опасная, впрочем. В течении многих веков пески прибывали, расползались, заставляя народы приспосабливаться, бежать прочь или погибать, а солнце всё больше свирепело. На языках джударской группы, включающих джуд, бомхийский и древний хассун она получила имя Вархали-Дебура-Муахит — Великая Белая пустыня.

Лишь много позже, когда Императоры-драконы были уже не на пике мощи, но ещё в великой силе, окрепший Культ Шакала распространил свою власть над песками и привёл многочисленные тамошние народы к порядку. Великая Белая пустыня была поделена меж семью самыми великими из них; уделы эти много раз перекраивались, разрастались и сжимались, народы продолжали враждовать, но уже не так, как прежде, ибо некроманты терпеть не могли бурный хаос жизни. Ко времени нынешнему последним хоть сколько-нибудь цельным уделом остался Изумрудный халифат, скреплённый верой в бога жизни и роста — Отца-Древа. Прочие шесть великих народов пустыни жили теперь смешанно промеж собой, в анклавах посреди песков, в городах некромантов, скрытых среди барханов, или вовсе вымерли. Таков был их кисмет.

Дни сменяли ночи. Когда солнце уходило за горизонт Эгидиус и Зиру перебирались на спину нежити и проводили время в компании друг друга. Днём же приходилось возвращаться вниз, где всех защищала от палящего солнца тень сборщика. Далеко внизу она медленно ползла по золотистым барханам, огибая редкие оазисы и волновалась от изгибов бескрайних песков. Изредка можно было разглядеть один из городов, больших и малых, со странной смешанной архитектурой, населённых и почти поглощённых пустыней. Зиру сидела на краю железной корзины, обдуваемая смрадным ветром, беспечная и вполне счастливая впервые, возможно, за всю свою жизнь.

— Смотри! — скрежещущим голосом воскликнула она. — Я уже видела это раньше!

Колдун, проводивший путешествие в оцепенении, шевельнулся, немного выпрямился и растянулся, превратив часть своего тела в непроглядную черноту. Он поднял голову над краем корзины, чтобы увидеть далеко внизу, среди залитых раскалённым солнцем барханов, мираж. Зелёные склоны, уставленные дворцами один другого краше, фруктовые сады, водоёмы с искристой водой, и всё это подёрнуто мреещей дымкой раскалённого воздуха.

— Анклав джиннов, прекраснейшая.

— Джинны… Во внешнем мире их считают сказкой. — Зиру смотрела во все глаза, болтая при этом ногами, словно беззаботный ребёнок над пропастью. — Какие они?