Плюшевый мишка - Жорж Сименон

Может быть, он мало занимался детьми? Но кто требовал от него дорогих игрушек, потом – платьев, каникул в Сен-Тропез, катания на лыжах в горах, а там уже и собственную машину? И кто, как не дети, требовал еще и полной свободы?

Пусть из них получится все что угодно. Это его больше не касается. Пусть Жан-Поль Карон станет его зятем. Пусть Элиана занимается театром или кино, и пусть Кристина гордится ею, если дочери суждено стать звездой. И какая разница, с кем спит его дочь – со своим преподавателем или с кем попало из своих дружков. Бог знает где и как?

Ну а что касается Давида – почему бы сыну не сделать так, как он решил, независимо от того, сдаст он на бакалавра или нет? Вот Филипп – тому даже предрекали тюрьму, а он взял да и стал богатым человеком, так сказать, счастливцем, и может вызвать к себе, когда ему заблагорассудится, своего шурина-профессора.

И профессор явится как миленький! А вот и я! К вашим услугам, господа владельцы винных промыслов, телевидения и хорошеньких женщин!

Нужно быть очень внимательным с велосипедистами. Это его постоянная забота. Когда машина едет навстречу, очень трудно в блеске фар различить красный огонек на заднем колесе велосипеда. Так он и попал в аварию три года назад. Он был тогда совершенно трезв. А велосипедист, напротив, был пьян, ехал зигзагами, да еще без сигнальных огней. Долгие минуты этот человек лет пятидесяти, с усами, как у отца Шабо, казался ему мертвым.

А теперь у него на совести смерть молодой девушки. И не только ее самой – но и ребенка, которого она носила.

А что было бы, если б она не утопилась, а сумела добраться до него и поговорить с ним? Он даже не успел задать себе этот вопрос, но Вивиана та продумала все заранее.

А если бы пришлось решать Кристине, а не Вивиане? Если бы девушка решилась позвонить в дверь его дома, на улице Анри-Мартэн, если бы жена говорила с ней и все узнала?

Может быть, она тоже поступила бы так, как секретарша? Захотела бы защитить своего мужа? Попыталась бы откупиться деньгами или потребовала бы, угрожая ему разводом, чтобы он избавился от ребенка? И, разумеется, во имя блага их собственных детей... А также во имя его репутации, его карьеры и, конечно, во имя его клиники, которая отчасти является семейным имуществом.

И что же? Разве они обе не правы? Это та, третья, имя которой не сразу вспомнилось ему... ах да, Эмма! – так вот, неправа была Эмма, и в конце концов она сама это поняла...

Значит, от него ждали, что он именно так и должен повести себя? Значит, он стал с виду вполне рассудительным человеком? Неужели теперь, прожив сорок восемь лет, он стал таким, как все?

В таком случае все превосходно. К вашим услугам, господа и дамы! Я еду к вам, вполне благоразумный, вполне у-рав-но-ве-шен-ный. А в награду вы мне поднесете вместе с кофе большой бокал того самого коньяка 1843 года, который пьют только у вас...

Он разговаривал сам с собой, но ему перехватило горло и он уже не мог вымолвить ни слова, потому что, сидя за рулем в темной машине, он плакал, как последний дурак.

6.

Прием на бульваре Курсель и женщина, спящая на улице

Наверное, было не меньше половины одиннадцатого, а то и одиннадцать. Он не смотрел на часы, потому что не мог сообразить, на какую кнопку надо нажать, чтобы осветилось табло. Он помнил, где она на большой машине, которую водила жена. Сам он предпочитал маленькую. По дороге он один раз остановился – у бара на улице Терн, после напрасных поисков общественного туалета. Прежде они были чуть ли не через каждые сто метров. А сейчас ни одного. Впрочем, о чем он только не передумал, пока ехал, вместо того чтобы решить самый неотложный вопрос: идти или не идти у Филиппу?

Важность этого приема, с тех пор как он выехал с улицы Анри-Мартэн, неизмеримо возросла; ему казалось, что теперь ему представился случай занять решительную позицию.

Он твердым шагом пересек тротуар с застывшей на губах улыбкой, позвонил, поздоровался с лакеем, открывшим дверь и уступившим ему дорогу. Шабо знал его. Тот был похож на жокея. Кто знает, может, он и был прежде жокеем. Шабо чуть было не сказал ему: "Здравствуй, и-го-го! "

Но вовремя опомнился и невнятно пробормотал:

– Здравствуйте, Жозеф.

Его и вправду звали Жозефом. Шабо не ошибся. Уверенной поступью, словно готовясь к выходу на сцену, он поднялся по ступенькам из желтого мрамора, подошел к двустворчатой двери, сквозь которую слышался гомон светского вечера.

Он вошел, уже заранее решив, как ему держаться.

– Если позволите...

Жозеф принял у него шляпу, помог снять пальто – он забыл раздеться. Шабо с досадой смотрел, как лакей пристраивает его одежду на каком-то кресле в холле, затем открывает дверь и объявляет, хотя голос его теряется в общем гуле:

– Господин профессор Жан Шабо.

То, что он увидел, настолько шло вразрез с темным миром, откуда он вынырнул, что он сам себе показался совой, неожиданно ослепленной ярким светом. Голоса звучали пронзительно. Должно быть, как всегда в этом доме, засиделись за аперитивом и теперь смеялись слишком возбужденно, а двигались и жестикулировали с некоей нарочитой театральностью, но в то же время неуверенно.

Среди стоящих и сидящих группами людей ему бросились в глаза два-три знакомых лица, обилие голых плеч и бокалы в руках.

Филипп бросился к нему, ну и, конечно, уставился на него с таким видом, будто у Шабо вдруг перекосило нос или он окривел. Словно все сговорились сегодня. И, конечно, шурин тоже спросил, положив ему руку на плечо:

– У тебя все хорошо?

Призвав всю иронию, он ответил с преувеличенным жаром:

– Все восхитительно!

Когда-то, еще в Латинском квартале, Филипп говорил ему «вы», ведь он был еще мальчишкой, а Шабо – вполне взрослым человеком. Не забавно ли, что шурин перешел с ним на «ты» именно в день своей женитьбы на Мод, то есть в тот день, когда он должен был с часу на час разбогатеть, и отныне считал себя ничуть не хуже Шабо?

В медицинских кругах, в особенности на медицинском факультете, панибратство не в ходу, и Шабо всегда воспринимал его со стороны Филиппа как унижение. В его глазах эта навязанная ему фамильярность была своего рода рабством, он согласился на это только из-за жены, но досадовал, что из-за нее поставил себя в ложное положение.

В одном из кресел он заметил Кристину, но довольно далеко, и между ними то и дело ходили люди. Она беседовала с человеком, которого он видел только в профиль, и непринужденно улыбалась.

– А мы уж думали, что у тебя срочный вызов. Особенно после того как Кристина позвонила домой и кухарка ей сказала...

Подошла Мод, в облегающем платье, вырез которого больше чем наполовину открывал ее грушевидные грудки, протянула ему руку, вгляделась в него и торопливо сказала:

– Подожди-ка. Сейчас принесу тебе чего-нибудь выпить...

Она тоже была с ним на «ты». Впрочем, она всем «тыкала».

Все говорили одновременно, фразы переплетались и сливались в забавную смесь. Одни, казалось ему, говорили о кино, другие – о ценах на участки на Лазурном Берегу.

У Филиппа с женой там была вилла, на Антибском мысу. А для уик-эндов они приобрели старинную дворянскую усадьбу, с конюшнями и довольно обширным парком в направлении к Мезон-Лаффиту.

– Идем, я представлю тебя кое-кому из наших друзей...

Вернулась Мод с бокалом, в котором плавал кубик льда, и поскольку Шабо не знал, что с ним делать, он осушил его, чтобы поставить мимоходом на какой-нибудь из столиков. Филипп по-прежнему следил за ним с озабоченным видом, и у Шабо чуть было не возникло желание успокоить его, сказать, что, хорошенько взвесив все обстоятельства, он принял решение не устраивать скандала, Они подошли к парочке, беседующей на диване.

– Мой шурин, профессор Жан Шабо... Префект департамента Эро, большой друг моего тестя, приехал в Париж встряхнуться...

Мужчины обменялись рукопожатием. Молодая женщина тянула через соломинку что-то розовое.

– Иветту тебе не представляю. Ты, конечно, уже насмотрелся на нее в кино.

еправда. Во-первых, в кино он бывает редко. Вовторых, он не помнит, видел ли ее когда-нибудь. Она тоже выставляет напоказ груди. Они у нее прекрасны, похожи на груди эльзаски. Она сказала, протягивая ему кончики пальцев:

– Всегда полезно иметь среди своих знакомых акушера. Вдруг вы мне когда-нибудь понадобитесь...

Теперь он был недалеко от жены и узнал человека, с которым она так оживленно и доверительно беседует. Это актер, который ведет курсы по драматическому искусству, те самые, что посещает его дочь Элиана. Он казался гораздо старше, чем в своих фильмах, – старше, чем Шабо. У него была нелепая привычка: каждые несколько секунд он закрывал глаза и встряхивал головой, словно отгоняя назойливую муху.

Элианы не было видно ни в большой гостиной, ни в соседней, маленькой, где Ламбер и два его гостя, сидя в больших креслах, были заняты серьезным разговором. Они курили сигары, не обращая внимания на общество. С таким же успехом они могли бы встретиться в рабочем кабинете. И действительно – словно по негласному приказу, вокруг них установилась зона тишины и спокойствия.