Проскочившее поколение - Александр Борин

Прочтя полосу, Петр Миронович сказал, что ему кажется, статью целесообразно напечатать. «Я могу позвонить сейчас Чаковскому?» — спросил я. «Да, пожалуйста, помощник вас соединит».

Из приемной по прямой линии ВЧ я связался с Чаковским и сообщил ему, что Машеров материал одобрил, все в порядке, материал можно ставить в номер. Чаковский перебил: «Подождите, трубку возьмет Сырокомский».

Первый заместитель главного редактора Виталий Александрович Сырокомский был душой газеты. Все самые острые статьи проходили его стараниями. В сущности, он и делал газету. Чаковский был ее архитектором и ее «крышей», роль же рабочей лошади выполнял Сырокомский.

«Слушай меня внимательно, — сказал он, — наверху большое сопротивление материалу, секретарь ЦК Устинов категорически против публикации…» — «Но, Виталий, Машеров сказал…» — «Слушай внимательно. Попроси Петра Мироновича позвонить Устинову и сказать свое мнение».

Я обратился к помощнику Машерова: «Мне нужно опять зайти к Петру Мироновичу, есть информация». — «Вот прямой телефон, звоните», — предложил помощник. Я снял трубку, Машеров ответил, и я ему рассказал о разговоре с редакцией. — «Хорошо, я сообщу Дмитрию Федоровичу свое мнение».

Назавтра я вернулся в Москву.

Каждый день я спрашивал Чаковского, что с материалом. «Пробиваем», — отвечал он.

Пробить, однако, статью так и не удалось.

Позже я узнал, что газетная полоса каким-то образом попала к руководителям тогдашнего Министерства радиопромышленности, и они сигнализировали в верха о том, что «Литературная газета» собирается опубликовать антисоветский материал.

Я видел письмо, подписанное заведующим тогдашним отделом ЦК Сербиным. Ни одного факта в статье он не опровергал, ни одного довода против статьи не приводил, но вывод делал тот же самый: Борин написал клевету и антисоветчину.

При таких обстоятельствах даже могущественный Чаковский был бессилен.

«Ответственность выдается у нас в закрытом распределителе…»

Не удалось напечатать в газете и о сильнейшем пожаре в московской гостинице «Россия», который люди старшего поколения наверняка хорошо помнят.

Произошел он ранним вечером 25 февраля 1977 года. И опять как тогда, в Минске, весь город заговорил о том, что гостиницу подожгли. На мысль эту и вправду наталкивала целая цепь наблюдений.

Те, кто стоял внизу, на улице, видели, например, как в окнах то здесь, то там ярко вспыхивали взрывы. Но что могло взрываться в мирной гостинице? Взрывчатка, не иначе. Это же очевидно.

Люди наблюдали, как за считанные минуты пламя охватило почти весь высотный корпус. Сам по себе огонь вряд ли способен распространяться с такой быстротой. Не естественнее ли предположить, что гостиницу подожгли злоумышленники сразу на нескольких этажах?

Подозрение это усилилось при первом же беглом осмотре пострадавшего от пожара здания. Один номер выгорел дотла, угла целого не осталось, а другой, расположенный рядом, по соседству, почти не пострадал. Отчего? Не оттого ли, что в первом номере горели вещи, мебель, облитые бензином или керосином?

Следствие, однако, шаг за шагом опровергало эти скоропалительные впечатления.

Очевидцы видели яркие вспышки в окнах, которые приняли за взрывы? Но специалисты объяснили, что вспышки эти могли и не быть взрывами. При горении выделяются раскаленные горючие газы. Они распространяются по всему зданию. Попадая в помещение, где еще не выгорел весь кислород, газы могут самовоспламеняться, при этом происходит вспышка, очень похожая на взрыв.

За считанные минуты пламя успело распространиться почти по всему высотному блоку, разве без посторонней помощи такое возможно? Возможно, объяснили специалисты. Нам, непосвященным, как рисуется картина пожара? Вот загорелась стена. Запылали обои. Огонь дошел до двери. Загорелась дверь. Пламя вышло в коридор… Однако на самом деле все обстоит иначе. Главный инструмент распространения огня — те же раскаленные газы. А скорость их движения гораздо выше, чем скорость движения самого пламени. Расчеты, сделанные специалистами (с помощью ЭВМ), показали, что пожар, охвативший гостиницу, и должен был распространиться за считанные минуты почти по всему блоку, и для этого вовсе не требовалось, чтобы на разных этажах кто-то одновременно чиркнул спичкой.

Что же на самом деле произошло тогда, 25 февраля 1977 года, в московской гостинице «Россия»? Следствие, в конце концов, выяснило.

Пожар начался в радиоузле. Люди, занятые в тот день на дежурстве, приятно проводили здесь время. К кому-то из них зашла знакомая. Кто-то сидел на телефоне, узнавал, где поблизости продается балалайка. Рыбку к пиву разделывали. Балагурили о том о сем. Служебное помещение превратили в распивочную, в курилку.

А тем временем в отдельной маленькой комнате, именуемой «коммутационной», уже что-то горело. То ли чайник оставили без присмотра. То ли не выключили паяльник. То ли бросили горящий окурок. Из-под двери медленно струился слабый белый дымок.

Если бы сразу заметили, подняли тревогу, вызвали пожарную команду, начали действовать — кто знает? — может, пожар удалось бы остановить в самом начале.

Увы, сразу действовать не начали.

А тут, на беду, сказался и вопиющий брак, допущенный при строительстве роскошной гостиницы. В «коммутационной», как требовал проект, соорудили двойной, навесной потолок, но, вопреки проекту, от вентиляционного короба изолирован он не был, не доложили нескольких кирпичей. Раскаленные газы через дыру проникли в этот короб, и воздушный поток с бешеной скоростью разнес их по всему зданию.

По правилам полагалось разместить на каждом этаже несколько лестниц, чтобы в случае пожара можно было быстро вывести людей из задымленного помещения. Но облик здания складывался тогда нехорошо, неэлегантно. Правилами пренебрегли. В результате десятки постояльцев гостиницы погибли в дыму.

Строительные нормы требовали все горючие синтетические покрытия непременно обработать огнезащитным составом. Но его под рукой не оказалось, а жесткие сроки строительства сильно поджимали. Решили обойтись. И за это тоже расплатились человеческими жизнями.

Многочисленные упущения заставили нескольких членов Государственной комиссии отказаться подписать акт приемки здания. Однако гостиницу, несмотря ни на что, приняли — приказал Хрущев.

Хотя следствие доказало, что никакого поджога не было, людей, как и в Минске, погубил наш родной бардак, секретарь московского горкома партии Гришин долго еще продолжал настаивать, что гостиницу все-таки подожгли злоумышленники. По установившейся тогда практике очень удобно было списывать на врагов наше собственное головотяпство. При этом достигалась еще одна немаловажная политическая цель: мерещившиеся повсюду коварные враги позволяли потуже завинчивать гайки, вводить новые, дополнительные строгости, увеличивать ряды органов госбезопасности, устанавливать очередной полицейский надзор и контроль. Бдительность, доведенная до истерии, многим была очень на руку, сотрудники спецорганов неплохо паразитировали на борьбе с мнимыми вредителями. Легенда о поджоге «России», как и другие подобные ей легенды, служила еще более широкому распространению нашего любимого советского запретительства, во всех гостиницах страны тут же ввели пропускной режим. Будучи в командировке в Ленинграде, я спросил администратора гостиницы, чем это вызвано. Он объяснил: «А вы не понимаете? После того как диверсанты подожгли „Россию“, приняты необходимые меры, и мы получили инструкцию».