Лики любви. Очерки истории половой морали - Александр Сосновский

Экзальтированная чувственность патрициев, рабовладельцев, деклассированного плебса катастрофическим образом влияла на общественную нравственность. Коррупция парализовала закон, погоня за легкой наживой и удовольствиями подрывала моральные устои общества. Положение женщины в Риме вообще было более свободным, чем у греков. В предисловии к «Биографиям» Корнелий Непот обращает внимание на такое различие: «Какой римлянин стыдится повести свою жену на званый обед, или какая хозяйка не живет в передней части дома и держится вдали от общения с людьми?» Хотя главной целью брака по-прежнему остается рождение детей, явно выраженный патриархат греков уступил место значительно большей терпимости. Распространенной формой семейно-брачных отношений стал конкубинат, т. е. фактическое сожительство мужчины и женщины, не связанных узами брака. Божественный Август законодательно признал внебрачные связи, что объективно означало разрыв с античной половой моралью. Но на практике это создало предпосылки еще более глубокого морального разложения. Рамки условностей постепенно стирались, непреодолимого барьера между добропорядочной и проституированной средой уже не существовало. Проституция разрушала семью. Куртизанки привлекали к себе отцов семейств, и законным женам приходилось вступать с ними в соперничество. Матроны мечтали о том, чтобы иметь такие же носилки, таких же красавцев-рабов и пользоваться таким же вниманием, как и проститутки. Они следовали их модам, подражали экстравагантным выходкам, обзаводились любовниками из среды шутов и гладиаторов. Вся римская сатира, от Квинта Энния до Апулея, полна обличений нравов эпохи, превыше всего поклонявшейся собственной плоти.

Но женщина в Римской империи отнюдь не была исключительно объектом вожделений и посягательств. От греков римляне восприняли и упрочили традиции мизогинии — презрения к женщине, отношения к ней как к существу низшему. Утверждалось, что женское лоно предназначено только рожать детей, сама она нечиста и неспособна на глубокое чувство. Такие взгляды вместе с пресыщенностью, стремлением к более изощренным формам удовольствий создали благоприятную почву для широкого распространения гомосексуализма. Тем более что законом он не запрещался: единственное ограничение касалось насильственных покушений на достоинство свободнорожденных граждан, в отношении же рабов и илотов предоставлялась полная свобода. Во многих аристократических семьях сыновья еще в подростковом возрасте получали в личное владение маленького раба, с которым могли удовлетворить пробуждающуюся чувственность. В латинском языке существовал термин «пуэри меритории», обозначавший детей-наложников мужского пола. Достигшие более старшего возраста назывались «пафиками», «эфебами», «гемеллами», одни из них жили в лупанариях, другие занимались проституцией на улицах и при дворах своих покровителей. Один из героев Петрония заявляет: «Четырнадцать годков у хозяина за жену ходил — а что худого, коли господин желает?» Эфебы завивали волосы, уничтожали растительность на теле, опрыскивались духами, украшали пальцы перстнями, подрисовывали на лице черные мушки. Некоторые из них даже подвергались кастрации, чтобы бесповоротно избавиться от мужской природы. Фигура мужчины-проститутки была непременной и характерной деталью жизни в Риме и провинциях. Услугами эфебов пользовались и плебеи, и уважаемые, богатейшие мужи, включая самих императоров.

Разврат римских цезарей вошел в историю, и о нем следует сказать особо. Представим читателю судить самому на основании извлечений из свидетельств современников.

Цезарь, Гай Юлий (102 или 100—44 до н. э.), римский диктатор и полководец. Был, по общему мнению, весьма падок и расточителен на любовные утехи. Он обольстил Постумию, жену Сервия Сульпиция, Лоллию, жену Авла Габиния, Тертуллу, жену Марка Красса, Муцию, жену Гнея Помпея и многих других римских матрон. Были у него любовницы и более высокого ранга — мавританская царица Эвноя и египетская Клеопатра. Еще в юности Цезарь запятнал себя сожительством с царем Вифинии Никомедом. Факт этот подтвержден многократно. Лициний Кальв пустил ядовитый стишок, распевавшийся в народе: «... и все остальное, чем у вифинцев владел Цезарев задний дружок». Долабелла открыто порицал Цезаря и называл его «царевой подстилкой», Курион-старший выражался еще сильнее: «Злачное место Никомеда» и «вифинское блудилище». Когда Цезарь неосторожно заступился за Нису, дочь своего любовника, и перечислил его заслуги, Цицерон с пренебрежением прервал его: «Оставим это, прошу тебя: всем отлично известно, что дал тебе он и что дал ему ты!» Таков был Цезарь, и по заслугам Курион-старший в одной из речей назвал его мужем всех жен и женою всех мужей. Но и в любовных делах Цезарь оставался великим политиком: когда его жену уличили в неверности и хотели судить ее молодого поклонника Клодия, он предпочел стерпеть обиду, но не допустить огласки. Расследование было прекращено одной фразой: «Жена Цезаря выше всяких подозрений».

Август Октавиан (63 до н. э. — 14 н. э.), римский император внучатый племянник Цезаря, усыновленный им по завещанию. «В ранней юности он стяжал дурную славу многими позорными поступками», — говорит о нем Светоний. Марк Антоний прямо обвинил императора в том, что он добился усыновления ценой собственного бесчестья. Брат Марка, Люций, добавляет, что Август «свою невинность, початую Цезарем; предлагал потом в Испании и Авлу Гирцию за триста тысяч сестерциев, и будто икры он себе прижигал скорлупою ореха, чтобы мягче был волос». Пользуясь своей властью, Август принудил к сожительству многих замужних женщин. Марк Антоний вспоминает, как «жену одного консуляра он на глазах мужа увел с пира к себе в спальню, а потом привел обратно, растрепанную и красную до ушей, как друзья подыскивали ему любовниц, раздевая и оглядывая взрослых девушек и матерей семейств, словно рабынь у работорговца». При этом Август самым ханжеским образом витийствовал перед народом, ужесточил законы о прелюбодеянии и разврате, сократил срок помолвки, ограничил разводы.

Тиберий (42 до н. э. — 37 н. э.), римский император, пасынок Августа. Светоний с безжалостной откровенностью описал образ его жизни. Тиберий установил должность распорядителя наслаждений и назначил на нее римского всадника Тита Цезония Приска. В своей резиденции на Капри император имел особые комнаты для занятий развратом. Толпы молодых девушек и парней изображали перед ним так называемые спинтрии: они образовывали тройную цепь и совокуплялись таким образом, возбуждая угасающую похоть господина. Спальню он украсил картинами11 и статуями самого непристойного свойства, разложил повсюду книги Элефантиды, чтобы обстановка соответствовала его намерениям. Светоний пишет, что «он пылал еще более гнусными и постыдными пороками: об этом грешно даже слушать и говорить, но еще труднее этому поверить». Тиберий приучил совсем маленьких детей, которых называл своими рыбками, играть между ног, когда он купался в ванне, кусать и сосать его половые органы. «При жертвоприношении он однажды так распалился на прелесть мальчика, несшего кадильницу, что не мог устоять, и после обряда чуть ли не тут же отвел его в сторону и растлил, а заодно и брата его, флейтиста; но когда они после этого стали попрекать друг друга бесчестьем, он велел перебить им голени». Юная Маллония, изнасилованная Тиберием, во весь голос назвала его в суде волосатым и вонючим стариком с похабной пастью. После этого в народе передавали встречаемый рукоплесканиями стишок «Старик-козел облизывает козочек!».

Калигула (12—41) жил, по словам Светония, в преступной связи со всеми своими сестрами. Одну из них, Друзиллу, он лишил девственности еще будучи подростком. Потом ее выдали замуж за сенатора, но император отнял ее у мужа и открыто содержал при себе. Калигула не мог равнодушно пропустить ни одну женщину, попадавшую в поле его зрения. Обычно он приглашал ко двору мужей вместе с женами и, когда они проходили мимо его ложа, внимательно разглядывал каждую женщину, приподнимая голову за подбородок. Ту, которая ему нравилась, уводил в соседнюю комнату, а возвратясь, громко расхваливал или порицал перед мужем ее прелести. Калигула не скрывал своих связей с Марком Лепидом, мимом Мнестром и другими мужчинами. Валерий Катулл, юноша из консульской семьи, заявлял во всеуслышание, что от забав с императором у него болит поясница. Ел и спал венценосец на конюшне вместе с молодыми конюхами, одному из которых, Евтиху, он подарил за полученное удовольствие два миллиона сестерциев. Правда, Калигула не только транжирил, но и собирал в житницы: именно ему Рим обязан введением налога на проституцию.

Нерон (37—68) уже при рождении внушил ужас своим гороскопом. В ответ на поздравления его отец Домиций воскликнул: «От меня и Агриппины может родиться лишь ужас и горе для человечества!» Эти слова оказались пророческими. Вот что рассказывает о Нероне Светоний: «Мало того что жил он и со свободными мальчиками и с замужними женщинами: он изнасиловал даже весталку Рубрию12. С вольноотпущенницей Актой он чуть было не вступил в законный брак, подкупив нескольких сенаторов консульского звания поклясться, будто она из царского рода. Мальчика Спора он сделал евнухом и даже пытался сделать женщиной: он справил с ним свадьбу со всеми обрядами, с приданым и с факелом, с великой пышностью ввел его в свой дом и жил с ним, как с женой. Еще памятна чья-то удачная шутка: счастливы были бы люди, будь у Неронова отца такая жена! Этого Спора он одел, как императрицу, и в носилках возил его с собою и в Греции по собраниям и торжищам, и потом в Риме по Сигиллариям, то и дело его целуя. Он искал любовной связи даже с матерью, и удержали его только ее враги, опасаясь, что властная и безудержная женщина приобретет этим слишком много влияния. В этом не сомневался никто, особенно после того как он взял в наложницы блудницу, которая славилась сходством с Агриппиной; уверяют даже, будто, разъезжая в носилках вместе с матерью, он предавался с нею кровосмесительной похоти, о чем свидетельствовали пятна на одежде. А собственное тело он столько раз отдавал на разврат, что едва ли хоть один его член остался неоскверненным, В довершение он придумал новую потеху: в звериной шкуре он выскакивал из клетки, набрасывался на привязанных к столбам голых мужчин и женщин и, насытив дикую похоть, отдавался вольноотпущеннику Дорифору: за этого Дори-фора он вышел замуж13, как за него — Спор, крича и вопя, как насилуемая девушка. От некоторых я слышал, будто он твердо был убежден, что нет на свете человека целомудренного и хоть в чем-нибудь чистого и что люди лишь таят и ловко скрывают свои пороки: поэтому тем, кто признавался ему в разврате, он прощал и все остальные грехи».