Кто не спрятался - Сергей Устинов

Все это мне не нравилось. Все эти беседы вокруг да около с весьма подозрительным, никак не разъясненным близнецом убитого вора в законе.

- А при чем здесь подробности моей биографии?

Хотя и сам знал - при чем. Он осуждающе покачал головой: дескать, зря я валяю с ним дурака - и сказал прямо:

- Два года назад вас несправедливо выперли из органов. Сейчас вы работаете на должности гораздо ниже той, что заслуживаете. Перед вами редкий шанс все изменить. Он развел руками, как бы говоря: куда уж больше!

- Все изменить, - повторил я, помолчав. - С вашей помощью?

Он кивнул.

Так, союзничек. Товарищ по оружию. Такого у меня еще не бывало. Я вспомнил, как отводил в сторону прикрытые линзами глаза Валиулин, холодное лицо Степаниды. И спросил:

- А в чем ваша помощь будет заключаться?

Он ответил с готовностью:

- Деньги на расходы. Машину в ваше распоряжение. Информация. Прикрытие.

- Прикрытие - в смысле охрана?

- Охрана тоже, конечно. Если понадобится. Но и прикрытие... - он повел рукой над столом, - в широком смысле. Мы постараемся сделать так, чтобы вам поменьше препятствовали... По официальной линии.

Ого! Как это он сказал? "Мы постараемся..." Не "я", а "мы".

Если это не блеф, то ты, Стасик, сейчас вступаешь в отношения с весьма серьезными дядями. Ты, Стасик, суешь мизинчик - пока мизинчик! - в пасть к крокодилу и хочешь посмотреть, что из этого выйдет. Впрочем, от меня ведь не требуют расписок кровью? Да и вообще, кажется, ничего не требуют!

- Информация, - сказал я. - Какую информацию вы мне можете предложить?

- Спрашивайте, - сказал он.

- Что за отношения были у Байдакова с вашим братом?

- Ну... - он призадумался. - Байдаков, скажем так, занимался мелкими поручениями.

- Например?

- Привезти продукты из магазина, доставить записку по адресу... Что еще? Сделать ставку-другую на ипподроме. Иногда... - тут Черкизов ухмыльнулся, иногда девочку привезти. Была у брата такая страстишка.

- А откуда он их брал, этих девочек?

- Понятия не имею! - пожал он плечами.

- Тогда второе: кто такой Шкут?

- Шкут? - переспросил он. - Не знаю. Но постараюсь выяснить.

- И третье, - сказал я мягко. - Раз уж мы договорились обмениваться информацией. Какие у вас свои соображения насчет того, что убийца не Байдаков?

- Но... - начал он, изумленно подняв брови.

- Свои, - не дал я ему договорить. - Про кран и стаканы я, слава Богу, знаю без вас. И вам не удастся меня убедить, что вы тут со мной откровенничаете только из-за них. Пожалуйста, свои соображения.

Он молчал.

- Ну что ж... - начал я.

- Погодите, - остановил он меня. - Я вижу, вы весьма сообразительный молодой человек. Отлично, значит, я не ошибся. Вы правы, конечно, свои соображения у меня есть. - Черкизов помолчал. - Мой брат хранил дома большую сумму денег. - Он снова помолчал и добавил: - Очень большую. Такую большую, что Байдаков не смог бы ее целиком ни потратить, ни в пьяном виде надежно спрятать. Достаточно?

- Нет, - быстро ответил я. - Это были его собственные деньги?

Черкизов колебался всего мгновение, прежде чем ответить, но мне этого хватило, и ответить ему я не дал:

- Это был "общак"? Да?

- Молодой человек, - осуждающе покачал он головой, глядя мне прямо в глаза, - вы ведь, кажется, действительно неглупы и должны понимать, что есть вещи, которые лучше не произносить вслух, даже если они вертятся на языке. Для пользы языка в первую очередь.

Он поднялся, взял из угла свою палку и сказал:

- Это не угроза. Боже упаси, это отеческое предупреждение. Никакого материального вознаграждения мы вам не предлагаем...

- Спасибо на этом. - Я отвесил театральный поклон.

- ...просто надеемся, что наши интересы где-нибудь совпадут. Я сам не москвич, - продолжал Черкизов, - остановился у друзей. Вот вам, - он вырвал листок из блокнота, - мой телефон. Можете звонить по нему в любое время суток. Если меня нет - передавать для меня все, что угодно, не боясь. Всего доброго. Спасибо за пельмени.

Через минуту я наблюдал из окна, как он выходит из подъезда, как садится на заднее сиденье ожидающего его лимузина, как лимузин, вспыхнув яркими огнями, отъезжает и оказывается "вольво" одной из последних моделей. "Да, думал я, сидя на подоконнике и глядя на осиротевший без роскошного иностранного авто привычный пейзаж, - раньше люди заключали сделку с нечистой силой ради какой-то выгоды, а для чего ее заключаю я?" Сложив тарелки в мойку, я принялся мыть посуду. Что нового стало мне известно? Покойный Черкизов был держателем "общака", воровской кассы, так сказать, банка, который собирается из взносов членов воровского сообщества и служит для финансирования крупных операций, помощи осужденным ворам и их семьям, используется на подкуп должностных лиц и так далее. Кто-то Черкизова убрал, а кассу присвоил, причем очень ловко, точно и продуманно спихнул это на Витьку.

Вот и объяснение нашлось, зачем так сложно, с подставкой, почему не просто убиты. Потому что за убитым Черкизовым - сила и, похоже, немалая. Которая ни убийства, ни особенно денег пропавших не простит. И вот зачем им нужен я дурачок-попка. Чтобы начал Стасик Северин бурную бескорыстную деятельность: ходить в тюрьму к Байдакову, искать концы в мутной водичке. До тех пор, пока кто-нибудь на этого живца не клюнет. Надо же, подумал я восхищенно, даже "прикрытие" сверху обещают! Это, значит, чтоб эксперимент был совершенно чистым/

Я насухо вытер последнюю тарелку, сел к телефону и набрал номер.

- Василий Евсеич?

- Угу, - Панькин что-то жевал.

- Это Северин. Слу-ушай, я в сорок четвертой планшетку свою забыл. Зайду к тебе сейчас за ключами?

- Ага, - он наконец проглотил кусок, - заходи.

Лифтер Малюшко, не вставая с кресла, приветствовал меня солидным кивком. Малюшко. Ключи от переходов. Но это потом. Я кивнул ему в ответ.

Шестой этаж. Тяжелая стальная дверь. Три замка. Я вступил в квартиру, нашарил на стене выключатель и зажег свет. Ну-с, что мы тут будем искать?

Вот так же, как я, Черкизов-второй остановился в прихожей, а потом, мельком заглянув в гостиную, устремился в спальню. Устремимся и мы. Что его здесь заинтересовало? Сейф. Я подошел поближе, вытащил специально припасенную лупу и тщательно, миллиметр за миллиметром, просмотрел стыки, потом прошелся по поверхностям внутренних стенок. Ничего. По крайней мере, я не вижу никаких следов тайника. Да и Гужонкин тут тоже поработал, а я Гужонкину доверяю. Хотя и проверяю - на всякий случай. Ведь Гужонкин не знал того, что теперь знаю я.

Потом он вернулся назад, в гостиную. Полы в коридоре, едва просохшие после наводнения, скрипели под моими ногами. В этой комнате он огляделся и начал с того, что раскрыл одну из створок финской стенки. Какую? Вот эту как будто. Мне тогда показалось, что сделал он это довольно небрежно, для проформы. Но если так, значит, какое-то свое действие он хотел замаскировать, как бы включить в общий ряд. Или я фантазирую? Попал человек в квартиру убитого любимого брата, стоит; растерявшись, не зная, за что взяться... Стоп! Растерянным он не выглядел. Посмотрим, что там, на полке. Постельное белье аккуратными стопками.

Я вынул все содержимое полки наружу и сложил на Кресле. Прощупал и перебрал каждую вещь в отдельности. Внимательно оглядел дно и стенки. Ничего. Пришлось сложить белье на место. Что он сделал потом? Раскрыл платяной шкаф.

Четыре костюма разных цветов, один из них - "тройка". Два кожаных пиджака. Шесть пар брюк. Около дюжины рубашек. Покойник, однако, любил одеться. Я не торопясь обшарил все карманы. Ничего. А что я вообще ищу?

То, что искал Черкизов. Если, конечно, он действительно что-то искал.

Закрыв шкаф, он... да, он подошел к дивану и сел на него. Нет, диван он, кажется, не ощупывал. Он присел к журнальному столику, перебрал несколько журналов и вытащил с нижней полки семейный альбом. Вот он, и сейчас лежит сверху.

Что было потом? Потом Черкизов подозвал нас поближе полюбоваться на фотографию. Я раскрыл альбом и быстро нашел ее. Вытащил из уголков, перевернул. "Гудаута, 1935" - вот что там было написано. А, он еще сказал, что это очень редкий снимок их матери, семейная реликвия. Это память, сказал он и попросил отдать ему альбом. Но Панькин сказал "нет". И Черкизов сразу согласился.

Я внимательно, от первой до последней страницы, пролистал альбом. Фотографии, ничего, кроме фотографий. Но это была единственная вещь, которую Черкизов пожелал получить.

Я еще раз хорошенько осмотрел его снаружи. Толстый кожаный переплет. Пожалуй, слишком толстый, а? Достав перочинный ножик, я просунул его лезвие между крышкой и муаровым форзацем. Слегка нажал, что-то щелкнуло, и картонка с натянутым на нее шелком отскочила в сторону. Прямо мне в руки вывалился средних размеров плотный белый пакет. Он не был закрыт. Я взял его за уголки и вытряс содержимое на журнальный столик. Это были прямоугольные бланки бледно-зеленого цвета с печатями w номерами. Мне приходилось иметь с ними дело - так выглядят вкладыши к сберегательным книжкам на предъявителя. Но они недействительны без книжек, так же как книжки недействительны без них.