Долгое дело - Станислав Родионов

- Забавно, - не поверила она.

- А знаете ли вы, что это я организовал вокально-инструментальный ансамбль "Аккордные ребята"? Я уж не говорю про "Поющих лауреатов". А известный ансамбль "Четвертинка"? А престижная программе "Шумели ноты, тромбоны гнулись"?

- Чем она престижна?

- Как чем? Триста восемьдесят вольт, плюс шесть динамиков, плюс акустика, плюс два микрофона лопнуло, плюс оглохший первый ряд, плюс шесть зрителей в обмороке! А знаете ли вы, что в консерватории я читаю лекции по теория музыки: до-ре-ми-фа-соль-ля-си, кошка села на такси?

- Разыгрываете? - фыркнула Галина.

- Разыгрываю, - согласился инспектор.

Гостья поежилась, словно замерзла от горячего кофе, и беспомощно посмотрела на хозяйку.

- Он шутник, - успокоила ее Лида.

- Я хочу открыть жуткую тайну, - серьезно заговорил инспектор. - Я никакого отношения не имею к искусству, а работаю токарем.

- Опять разыгрываете?

- Разыгрывает, - подтвердила Лида. - Он милиционер.

- Без звания? - спросила Галина.

Петельников встал и произнес высушенным, усталым голосом, какой у него бывал после дежурства:

- Простите меня, Лида.

Он посмотрел на нее долгим взглядом: "Стоит ли щадить глупость?" Лида ответила таким же: "Стоит быть терпимым".

И з  д н е в н и к а  с л е д о в а т е л я. Все ли ищут смысл своей жизни? Я думаю, что все. Может быть, "ищут" - слишком громко сказано, но каждый хоть раз в году задумывается о себе, о своем месте, о своем назначении... Каждому хоть раз в году становится грустно от утекающего времени. И каждый хоть раз в году удивленно спрашивает себя, для чего и как живет.

Есть люди, которые, задумавшись, отвечают благостно и довольно: "Живем не хуже других". Есть те же самые люди, которые, задумавшись в эту сокровенную минуту, вздохнут и скажут: "А хочется жить лучше других".

Есть, есть люди - сколько их? - которые в формуле "жить, как живут все" видят смысл жизни. Да что там смысл - счастье свое в ней видят.

И з  г а з е т ы  "П р о с т о ф и л и". Как известно, самый надежный способ получать деньги - это работать. Не так думала некая Калязина А.С., которой не давали покоя лавры небезызвестного Остапа Бендера. Только в отличие от него Калязина не утруждала себя поисками оригинального способа извлечения денег из карманов граждан. Она сделала просто: взяла в руки мокрый платок, села в скверике и со слезами на глазах начала рассказывать прохожим душещипательную историю о том, что у нее якобы сгорел дом и муж. И люди клали ей в дрожащую ручку деньги.

О мошеннице говорить еще рано, поскольку следствие не окончено. А вот о тех, кто давал деньги, поговорить стоит...

Вроде бы все знают басню Крылова о той вороне, которая упустила сыр. И все-таки простофили не перевелись. Взрослые тети и дяди, утирая повлажневшие глаза, слушали басню о косточках мужа и выкладывали денежки. Не спросили ни документов, ни фамилии, ничего не проверили и не разузнали. Ей нужна помощь? Пожалуйста! Ну не ротозейство ли это?..

Рябинин посмотрел в окно - там, в скверике, в тополях, вроде бы начиналось лето. Окрепли листья, потеплела земля, посветлела кора деревьев, и заблестели под солнцем скамейки. И отцвели синие ирисы Александра Ивановича... Рябинин обернулся - комендант стоял у двери, тускло изучая пол.

- Натирать будем?

- Да не знаю...

Александр Иванович поднял глаза на стены, разглядывая их подозрительно.

- Ремонтировать не пора?

- Вроде бы чистые.

- Рамы не подкрасим?

- На ваше усмотрение.

Комендант воззрился на потолок и через тягучую минуту сообщил:

- В буфет банан подвезли...

- Спасибо, - улыбнулся Рябинин.

- Не пойдете? - спросил Александр Иванович, потому что следователь продолжал сидеть.

- У меня от них изжога.

От мучнистой сладкой мякоти была изжога. Но Лида их любила, поедая быстро и вкусно, как обезьянка. Он увидел жену с бананом в кресле, вечером, под торшером - и потянулся к портфелю. И тут же представил набежавшую очередь - нервную, напористую, из одних женщин - и опустил руку. Очередей он стеснялся.

Рябинин не любил говорить о деньгах, вещах, квартирах... Ему казалось, что беспокоиться о материальном - стыдно, а если уж заставляет жизнь, то делать лишь самое необходимое и делать как-то незаметно. Он не очень понимал людей, которые носились со своими физиологическими потребностями - едой, сном, сексом, - доказывая, что все естественное естественно. Были и у него материальные заботы, были и физиологические потребности. Но его ум...

И промелькнуло, исчезая...

...Человек - это тело, мышцы, нервы, материя. А материи подобает заботиться о материальном. Нет. Человек - это все-таки ум, совесть, чувства, дух. Чего же стоит дух, обслуживающий лишь свое тело? Стыдно же. Духу духовное...

- Я банан тоже не уважаю, - поделился комендант. - Говорят, витамины-витамины, а их роль в организме сильно завышена. В траве витаминов полный комплект. Корова эту траву употребляет с утра до вечера. А как была коровой, так коровой и осталась.

- Наверное, витамины на интеллект не влияют, - развеселился Рябинин.

Вот и Александр Иванович думает о материи и духе. Видимо, и о смысле жизни думает.

Скраденными шажками он уже добрался до середины кабинета и стоял как-то необязательно и не очень заметно - маленький, сухощавый, безвозрастный... С волосами, зачесанными...

Однажды Рябинина удивило известное выражение "волосы, зачесанные назад". Разве можно зачесывать вперед? Оказывается, можно: у коменданта была темная косая челка. В черном дешевеньком костюме, - а он ходил только в черных костюмах, - говорили, что комендант где-то когда-то закупил их штук двадцать, якобы сшитых на покойников. В синих носках, всегда в синих, говорили, что после войны он где-то купил тюк белый нитяных носков и до сих пор красил их дома в синий цвет.

- Про эту-то, которая в сквере денежки выманила, газета пропечатала, опять сообщил комендант.

- Какая газета?

- Вчерашняя "Вечерка".

Вчерашняя "Вечерка", еще не читанная, лежала в портфеле. Рябинин извлек ее, сразу отыскал заметку и начал читать...

Тихие, еще далекие, как загоризонтные громы, услышал он стуки в висках. Злость, она. Стуки крепли, шли уже по груди, стягивая там все тяжелой щемящей силой, словно на нее давила земля. Злость. Она полегоньку пройдет, и грудь отпустит. Нет, не отпустит, пока он...

Александр Иванович, освободившись от новостей, ушел скраденными шажками - только белесой синью мелькнули недокрашенные носки.

Рябинин снял трубку и набрал номер: надо бы поехать, чтобы лицом к лицу, но в груди стучало, и он боялся, что не довезет этого стука.

- Мне, пожалуйста, Холстянникову.

- Я слушаю.

- Здравствуйте, говорит следователь Рябинин.

- А-а, здравствуйте, - обрадовалась она. - Наверное, прочли мою статью?

- Прочел, - угрюмо согласился Рябинин.

- Ну и как? - почти кокетливо спросила Холстянникова.

Он не знал ее имени - тогда, у него в кабинете, она представилась официально: корреспондент Холстянникова. Молодая, высокая, в джинсовом брючном костюме, синевато-дерюжном, как носки Александра Ивановича. Впрочем, этот костюм мог называться как-нибудь иначе, ибо брюки были окорочены, с какими-то широкими манжетами, которые лежали на высоченных блестящих сапогах, и Рябинину все казалось, что за окном ее ждет привязанная лошадь.

- Как говорится, у вас бойкое перо, - промямлил он.

- Правда? - обрадовалась корреспондентка.

- Я хотел спросить о другом...

- Пожалуйста.

- Скажите, что вы цените в женщине?

- Многое, - не удивилась она вопросу. - Интеллект, красоту, энергию, грацию... Что еще?

- Вы забыли самое главное женское качество.

- Умение любить?

- Важнее.

- Верность?

- Нет.

- Обаятельность?

- Неужели в детстве у ваших кукол не отрывались ручки-ножки? - глухо спросил Рябинин.

- А-а, - рассмеялась она. - Умение шить?

- Нет, жалость.

- Ради этого сообщения вы и звоните? - уже без смеха спросила она.

"Сообщения". Это о жалости, которая дороже красоты, энергии и грации... Есть-таки у корреспондентки верховая лошадь с седлом, стременами и этими... шпорами.

- Звоню, чтобы рассказать случай. Лет десять назад я отстал от поезда и очутился без денег и документов. Знаете, кто меня выручил?

- Кто? - спросила она, уже что-то подозревая.

- Простофили и ротозеи.

- Но как явление...

- И не спросили ни документов, ни справок, - перебил он. - Поверили на слово.

- Вы что ж, оправдываете простофиль?

- Да это же хорошие люди с открытой душой! - прорвало Рябинина.

- Странно слышать от следователя...

- Вам бы в статье воспеть этих людей, которые отозвались на беду незнакомого человека!

- Извините, но учить меня не стоит, - отрезала она. Рябинин перевел дух, хотя он не взбирался на гору, а говорил в трубку чуть повышенным тоном. Тяжело задышала и корреспондентка, словно только что соскочила со своей лошади.