Мидлмарч - Джордж Элиот

Булстрод и впрямь испытывал муки, подобные которым даже не могут вообразить себе столь низменные натуры, как Рафлс. Жене он объяснил, что это жалкое создание, жертва собственных пороков, нуждается в его заботах и опеке; не прибегая к прямой лжи, он дал понять, что заботиться о несчастном его понуждают родственные узы, но что Рафлса следует остерегаться, ибо он не вполне вменяем. Бедняга переночует в доме, а наутро Булстрод сам отвезет его куда следует. По его расчетам, миссис Булстрод, выслушав эти намеки, несомненно предупредит дочерей и слуг по поводу опасного гостя и никто не удивится запрещению входить в его комнату даже с едой и питьем. Но его терзали страхи, не услышит ли кто громогласные разглагольствования Рафлса, без обиняков упоминавшего о прошлом… не вздумает ли миссис Булстрод подслушивать у дверей? Разве он сможет ей помешать — ведь, внезапно открыв дверь, чтобы застать жену на месте преступления, он себя выдаст. Миссис Булстрод, женщина честная и прямая, едва ли захотела бы прибегнуть к столь низкой уловке, чтобы узнать секреты мужа, но перепуганному банкиру все представлялось возможным.

Устрашая его таким образом, Рафлс перестарался и добился результата, совершенно не входившего в его планы. Булстрод, видя, что не справится с ним добром, решился на крайние меры. Проводив Рафлса в спальню, банкир велел заложить карету к половине восьмого утра. В шесть он был уже одет и с чувством помолился, горячо заверяя всевышнего, что, если ему иногда случалось кривить душой и говорить неправду, он делал это лишь во избежание худшего зла. К умышленной лжи он относился с отвращением, неожиданным для человека, повинного в таком множестве менее явных проступков. Впрочем, почти все эти проступки были подобны слабым мускульным движениям, которые мы совершаем непроизвольно, однако имея в виду определенную цель. Но нам кажется, будто всеведущий знает лишь о тех наших целях, которые мы сами отчетливо представляем себе.

Держа в руке свечу, Булстрод подошел к постели Рафлса, беспокойно мечущегося во сне. Он стоял молча, надеясь, что свет медленно и постепенно разбудит гостя и тот проснется без шума. Рафлс действительно стал вздрагивать, тяжело дышать и вскоре с приглушенным стоном сел на постели, ошеломленно и испуганно озираясь. Убедившись, что он не собирается шуметь, Булстрод поставил подсвечник и подождал, пока Рафлс придет в себя.

Минуло четверть часа, прежде чем Булстрод произнес с холодной властностью, которой до сих пор не обнаруживал:

— Як вам зашел так рано, мистер Рафлс, поскольку приказал подать в половине восьмого карету и собираюсь проводить вас до Айлсли, где вы можете сесть в поезд либо подождать дилижанса.

Рафлс хотел что-то сказать, но Булстрод резко его перебил:

— Помолчите, сэр, и слушайте меня. Я снабжу вас сейчас деньгами и время от времени буду выплачивать вам небольшие суммы, если вы обратитесь ко мне с письменной просьбой; если же вы вздумаете снова появиться здесь, если вы вернетесь в Мидлмарч, если вы будете порочить мою репутацию, пеняйте на себя — я вам не стану помогать. Можете хулить меня сколько угодно, вам никто за это не заплатит. Вред, который вы можете мне причинить своей болтовней, невелик, и если вы еще раз сюда явитесь, я не испугаюсь. Встаньте, сэр, и выполняйте все, что я велел, да не шумите, иначе я пошлю за полицейским и попрошу его выдворить вас из моего дома, а там рассказывайте ваши сказки хоть во всех городских кабаках, но я не дам и шести пенсов, чтобы оплатить ваши расходы в этих заведениях.

Булстрод редко говорил с такой горячностью; большую часть ночи он обдумывал эту речь и, хотя не надеялся, что она навсегда избавит его от визитов Рафлса, счел этот ход наилучшим из всех возможных. На сей раз ему и впрямь удалось обескуражить своего мучителя: пьянчужка спасовал перед холодной властностью Булстрода и был втихомолку увезен в карете еще до завтрака. Слуги приняли его за бедного родственника и ничуть не удивились, что их суровый и гордый хозяин поспешил от него избавиться. Невеселое начало рождественского дня, впрочем, к концу путешествия Рафлс повеселел, чему немало способствовала полученная от банкира сотня фунтов. Щедрость Булстрода была вызвана целым рядом побуждении, но не в каждом из них он старался разобраться. Так, наблюдая беспокойный сон Рафлса, он внезапно подумал, что здоровье последнего порядком пошатнулось за то время, пока он прокучивал предыдущие двести фунтов.

Резким и суровым тоном он еще раз повторил, что не позволит впредь себя дурачить, и постарался внушить Рафлсу, что путь открытой борьбы страшит его не больше, чем постоянная выплата отступного. И все-таки, избавившись от негодяя и вернувшись под свой мирный кров, Булстрод почувствовал, что добился только отсрочки. Так кошмарные видения страшного сна и после пробуждения не утрачивают реальности — вокруг все мило и привычно, но куда ни глянь — мерещатся липкие следы какой-то мерзкой гадины.

Мы часто не предполагаем, в какой огромной мере наш душевный покой зависит от уверенности, будто нам известно мнение окружающих о нашей особе, и осознаем эту зависимость только тогда, когда репутация наша оказывается под угрозой.

Булстрод, видя, как старательно его жена избегает малейших упоминаний о Рафлсе, с особенной ясностью понял, что его визит ее обеспокоил. В кругу семьи банкир давно привык вдыхать фимиам почтительности и подобострастия; при мысли, что за ним наблюдают исподтишка, заподозрив в сокрытии постыдной тайны, он даже поучения произносил нетвердым голосом. Для таких мнительных людей, как Булстрод, предвидеть зачастую тяжелей, чем убедиться наверное; и воображение рисовало ему мучительное зрелище неминуемого позора. Да, неминуемого: ведь если Рафлс не испугался угроз и вновь пожалует — а на иной исход надежды мало, — позора не избегнуть. И напрасно Булстрод повторял себе, что это было бы испытанием, предупреждением, карой свыше; воображаемые муки ужасали его — по его мнению, для славы господней было бы гораздо лучше, если бы он избежал бесчестья. И вот, движимый страхом, он наконец решился покинуть Мидлмарч. Если его соседям предстоит узнать неприглядную истину, пусть сам он в это время находится вдали от них; а на новом, необжитом месте он станет менее уязвим, и если мучитель вздумает преследовать его и там, он уже не будет так страшен. Булстрод знал, как тяжело его жене покинуть родные края, и при иных обстоятельствах предпочел бы остаться там, где и сам пустил корни. Приготовления к отъезду велись со всевозможными оговорками, чтобы сохранить возможность возвратиться после краткой отлучки, если милостивое вмешательство провидения развеет его страхи. Ссылаясь на пошатнувшееся здоровье, он готовился передать в другие руки управление банком и контроль над прочими коммерческими предприятиями, оставив за собою право возобновить в дальнейшем прерванную деятельность. Все это требовало дополнительных расходов и еще больше уменьшало доходы, и без того сократившиеся из-за общего упадка торговли; расходы на содержание больницы представлялись наиболее обременительной из трат, от которой весьма желательно было избавиться.

Такова была подоплека, определившая его позицию в разговоре с Лидгейтом. Впрочем, к этому времени Булстрод успел сделать лишь предварительные распоряжения, которые при желании мог легко отменить. Он упорно не предпринимал решительных шагов, как ни терзали его страхи, подобно пассажиру тонущего корабля или человеку, оказавшемуся в карете, когда внезапно понесли лошади, он упорно верил, что его спасет от гибели какое-нибудь чудо и он поступит опрометчиво, снявшись с насиженного места на склоне лет, тем более что не сумеет внятно объяснить жене, какова причина их бессрочной ссылки.

На время отсутствия Булстроду требовалось подыскать управляющего для Стоун-Корта; об этом деле, так же как о всех других, связанных с управлением домами и земельными владениями в Мидлмарче и окрестностях, он совещался с Кэлебом Гартом. Весьма желательно было найти управляющего, который ставил бы интересы своего нанимателя выше собственных. Так как Булстроду хотелось оставить за собой Стоун-Корт, чтобы всегда иметь возможность вновь посетить свое излюбленное место отдыха, Кэлеб посоветовал не поручать управления никому, а сдавать ферму со всем имуществом, инвентарем и утварью в аренду, ежегодно получая соответственную часть дохода.

— Могу ли я попросить вас, мистер Гарт, подыскать для меня арендатора на этих условиях? — спросил Булстрод. — И не будет ли вам угодно назвать сумму ежегодного вознаграждения за ведение всех дел, которые мы с вами только что совместно обсудили?

— Я подумаю, — ответил Кэлеб, как всегда немногословно. — Прикину, что и как.

Если бы у него не промелькнула мысль о Фреде Винси, мистера Гарта, возможно, не обрадовало бы новое прибавление к его обязанностям, которые миссис Гарт и так считала чрезмерными для своего уже немолодого мужа. Но после разговора с Булстродом о сдаче в аренду Стоун-Корта у Кэлеба возникла соблазнительная идея. Не согласится ли Булстрод передать ферму Фреду Винси при условии, что Кэлеб Гарт возьмет на себя ответственность за ее управление? Фред прошел бы здесь отличную выучку и, получая за свои труды скромное вознаграждение, успевал бы помогать Гарту в других делах, и там приобретая знания. Все эти соображения он изложил миссис Гарт с таким восторгом, что жена, как всегда опасаясь, не слишком ли много дел он на себя взвалил, не решилась омрачить сомнениями его радость.