Реформация. История европейской цивилизации от Виклифа до Кальвина: 1300—1564 гг. - Уильям Джеймс Дюрант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Судя по всему, Лютер женился без всякой физической необходимости. В порыве юмора он сказал, что женился, чтобы угодить отцу и насолить дьяволу и папе. Но он долго не мог решиться, а потом все было решено за него. Когда по его рекомендации несколько монахинь покинули свой монастырь, он взялся подыскать им мужей. В конце концов осталась лишь одна, Екатерина фон Бора, женщина с хорошим происхождением и характером, но вряд ли способная вызвать бурную страсть. Она положила глаз на молодого виттенбергского студента из патрицианской семьи; ей не удалось заполучить его, и она поступила на домашнюю службу, чтобы сохранить жизнь. Лютер предложил ей в мужья доктора Глатца; она ответила, что Глац неприемлем, но подойдет герр Амсдорф или доктор Лютер. Лютеру было сорок два года, Катерине - двадцать шесть; он считал разницу непомерной, но отец убеждал его передать фамилию. 27 июня 1525 года бывший монах и бывшая монахиня стали мужем и женой.
Курфюрст предоставил им монастырь августинцев в качестве дома и повысил жалованье Лютера до 300 гульденов (7500 долларов) в год; позже оно было увеличено до 400, а затем до 500. Лютер купил ферму, которой управляла и которую любила Кэти. Она родила ему шестерых детей и преданно заботилась о них, обо всех домашних нуждах Мартина, о домашней пивоварне, пруде с рыбой, огороде, курах и свиньях. Он называл ее "милорд Кэти" и намекал, что она может поставить его на место, когда он забывает о биологической субординации мужчины и женщины; но ей приходилось много терпеть от его периодических бурь и доверчивой импровизации, ведь он не заботился о деньгах и был безрассудно щедр. Он не брал гонораров за свои книги, хотя они принесли его издателю целое состояние. Его письма к Кэтрин и о ней свидетельствуют о растущей привязанности к ней и в целом о счастливом браке. Он по-своему повторял слова, сказанные ему в юности: "Величайший дар Божий человеку - это благочестивая, добрая, богобоязненная, любящая дом жена".13
Он был хорошим отцом, инстинктивно понимая, как правильно сочетать дисциплину и любовь. "Наказывайте, если должны, но пусть сахарная слива уйдет вместе с розгой".14 Он сочинял песни для своих детей и пел их вместе с ними, играя на лютне. Его письма к детям - одна из жемчужин немецкой литературы. Его стойкий дух, способный противостоять императору в войне, был почти сломлен смертью любимой дочери Магдалены в четырнадцатилетнем возрасте. "Бог, - говорил он, - за тысячу лет не дал ни одному епископу столь великого дара, как мне в ней".15 Он молился днем и ночью о ее выздоровлении. "Я очень люблю ее, но, дорогой Бог, если на то будет Твоя святая воля, я с радостью оставлю ее с Тобой".16 И он сказал ей: "Лена, доченька моя, ты хотела бы остаться здесь с отцом твоим; готова ли ты пойти к другому отцу?" "Да, дорогой отец, - ответила Лена, - как будет угодно Богу". Когда она умерла, он долго и горько плакал. Когда ее положили в землю, он говорил с ней, как с живой душой: "Любимая Леничка, ты воскреснешь и засияешь, как звезды и солнце". Как странно знать, что она в мире и все хорошо, и при этом так горевать! "17
Не имея шестерых детей, он взял в свой многокамерный монастырь одиннадцать осиротевших племянников и племянниц, воспитывал их, сидел с ними за столом и неустанно беседовал; Екатерина оплакивала их монополию на него. Некоторые из них делали бесцензурные записи его застольных бесед; получившаяся масса из 6 596 записей по весу, остроумию и мудрости может соперничать с записями бесед Босуэлла с Джонсоном и Наполеоном. Судя о Лютере, мы должны помнить, что он никогда не редактировал эти Tischreden; немногие люди были так полностью подвержены подслушиванию со стороны человечества. Здесь, а не в спорах на поле теологической битвы, Лютер предстает перед нами в пантуфлях, дома, сам по себе.
Прежде всего мы понимаем, что он был человеком, а не чернильницей; он не только писал, но и жил. Ни один здоровый человек не станет возмущаться тем, что Лютер любил хорошую еду и пиво, или тем, что он плодотворно пользовался всеми удобствами, которые могла дать ему Екатерина Бора. Он мог бы быть более благоразумно сдержанным в этих вопросах, но сдержанность пришла с пуританами и была неизвестна как итальянцам эпохи Возрождения, так и немцам Реформации; даже деликатный Эразм шокирует нас своей откровенной физиологической речью. Лютер слишком много ел, но мог наказывать себя долгими постами. Он слишком много пил и осуждал пьянство как национальный порок; но пиво для немцев было водой жизни, как вино для итальянцев и французов; в те беспечные дни вода могла быть буквально ядом. Однако мы никогда не слышали о том, чтобы он перешел границы опьянения. "Если Бог может простить мне, что я двадцать лет подряд распинал Его мессами, то он может потерпеть и то, что я иногда выпиваю в честь Него".18
Его недостатки бросались в глаза и слух. Гордый среди своих постоянных заявлений о смирении, догматик против догм, неумеренный в рвении, не дающий ни четверти любезности своим противникам, цепляющийся за суеверия и смеющийся над ними, осуждающий нетерпимость и практикующий ее - здесь не было образца последовательности или Грандисона добродетели, но человека, противоречивого, как жизнь, и опаленного порохом войны. "Я не замедлил укусить своих противников, - признавался он, - но что толку в соли, если она не кусается?" 19 Он говорил о папских декретах как о Dreck, навозе;20 о папе как о "дьявольской свиноматке" или лейтенанте и антихристе; о епископах как о "личинках", неверующих лицемерах, "невежественных обезьянах"; о священническом рукоположении как о знаке зверя в Апокалипсисе; о монахах как о худших палачах или убийцах, или, в лучшем случае,
