Цицианов - Владимир Лапин

Русские не смогли удержать персов на обмелевшем Араксе. 11 июня передовые части Аббас-Мирзы атаковали отряд Лисаневича. Как говорилось в рапорте, «атака персиян была столь стремительна, что в запальчивости они выдержали наш артиллерийский огонь, но, подойдя на ружейный выстрел, смешались и начали отступать». После нескольких неудачных, хотя и смелых попыток смять русскую пехоту персы утратили боевой пыл и стали беспорядочно отступать, преследуемые казаками и сотней карабахской конницы, которой командовал сын Ибрагим-хана[766]. Однако разгрому подвергся только неприятельский авангард, главные же силы Аббас-Мирзы надвигались как туча, и Лисаневич благоразумно решил укрыться в крепости Шуша. В результате полковник Карягин 21 июня 1805 года остался один на один со всем персидским войском. Четыреста человек против тридцати тысяч, один против семидесяти пяти. Опытный командир знал, что самым страшным врагом летом является жажда, и потому, построившись в каре, проложил себе дорогу к речке Оскорань, на берегу которой расположился в укрепленном лагере. Поначалу настроение у солдат было неплохое — подавляющее численное превосходство персов их не пугало. Они видели, как лихо действует на поле боя карабахская конница, и с часу на час ждали помощи союзников. Они также были уверены, что при первом известии о их нелегком положении явится Лисаневич со своими егерями. Однако минуло три дня, а никакой подмоги не приходило. Оказалось, что сын Ибрагим-хана Абдул-Фет-ага уже изменил своему отцу, и его конница стоит в одном строю с персами. Сам Лисаневич тоже оказался в фактической осаде: не только подавляющее большинство мусульманского населения Шуши заняло враждебную русским позицию, но и почти все многочисленное ханское семейство убеждало своего главу поднять мятеж. Фактически один Магомет-хан сохранил верность данной присяге. Разделить свой и без того небольшой отряд на две части Лисаневич опасался, отправить все силы на выручку Карягина было еще более рискованно, поскольку в таком случае переход карабахцев на сторону противника становился делом решенным. В результате в тылу у русских войск оказывалась практически неприступная вражеская крепость, а сами они в чистом поле встречались с огромным персидским войском с минимальными шансами уцелеть. Цицианов пытался приободрить Лисаневича и побудить его к большей активности: «Не удивляюсь я тому, что Ибрагим-хан Карабагский не дает содействия своей конницей, но весьма странно мне, что вы остаетесь прикованный к крепости, в то время как полковник Карягин находится в опасности»[767]. Но все без результата.

Будь под командой Аббас-Мирзы более боеспособные войска, он вполне мог бы вписать свое имя в военную историю. Но в его распоряжении имелись только недисциплинированные, плохо обученные и нестойкие в случае неудач отряды. Он решил отрезать русских от ручья — единственного в том месте источника воды, и для этого на ближайших высотах приказал устроить фальконетные батареи. Если бы их заняли солдаты, имевшие хоть какое-то понятие о порядке караульной службы, положение Карягина могло стать безнадежным: в знойные дни без воды самый храбрый солдат терял способность не то что сражаться, но даже двигаться. Однако с наступлением темноты персы не удосужились выставить пикеты. Отряд под командованием поручика Клюкина и подпоручика князя Туманова сделал смелую вылазку, в ходе которой сумел не только набрать воды во все имевшиеся фляги, бочки и бурдюки, но также разогнать гарнизон укреплений и утопить в болоте фальконеты из-за невозможности взять их с собой. Но повторить такой рейд уже не представлялось возможным — персы вновь устроили батареи и усилили их охрану.

Покинуть вагенбург Карягин также не решался, опасаясь неприятельской кавалерии. Главная же проблема состояла в большом количестве раненых, для перевозки которых не хватало лошадей. Почти все они были перебиты ядрами, градом сыпавшимися на русские позиции. 27 июня персы применили нехитрый, но действенный прием: сменяя одну часть другой, они атаковали непрерывно в течение всего светового дня, рассчитывая на то, что егеря упадут от изнеможения. Физические силы защитников лагеря не иссякли, но 16-часовой штурм надломил волю поручика Лисенко, и он сдался с 36 нижними чинами. Еще 20 человек, не надеясь устоять при следующем приступе, перебежали к противнику после боя. Это было настолько позорное событие в истории русской армии, что отечественные военные историки впоследствии отказывали поручику Лисенко в русском происхождении и считали его «французским шпионом»[768]. Но этот «шпион» с молодых лет служил в армейской пехоте и отличился при штурме Гянджи. В представлении Лисенко к ордену Святой Анны 3-й степени говорилось: «Находясь при колонне, генералу Портнягину вверенной, и, найдя удобный проход, препровождая оную, и при сем случае при штурме Ганжинской крепости кидался во все опасности и повергал сопротивляющихся неприятелей, чему был означенный генерал-майор свидетель». Дальнейшая судьба Лисенко неизвестна, но можно предполагать, что он оказался в составе особого батальона персидской армии, состоявшего из дезертиров и пленных. Около половины этой части (около тысячи штыков к 1828 году) состояло из поляков, а вторая половина — из этнических русских, принявших ислам[769]. Батальон сформировал беглый вахмистр Нижегородского драгунского полка Семен Яковлевич Маклинцев, дослужившийся у шаха до чина генерал-лейтенанта и известный как Самсон-хан. Дезертиры, принявшие ислам, безжалостно подавляли мятежи, «составляли надежду военачальников на штурмах и делах решительных». В декабре 1838 года по настоянию Николая I большая часть их получила прощение и вернулась на родину. Наибы Наумов, Лютенко, Матвеев и Монгольский, султан Степанов, бек-заде Лисецкий, Кондратьев и Сурменко, векиль-баши Иконников привели в Россию 597 бывших российских солдат вместе с их 206 женами и 281 ребенком. Около ста человек отказались идти в Россию[770]. Одного кавказского беглого фейерверкера судьба занесла в Среднюю Азию. Не рассчитывая на помилование за убийство офицера, он перебрался в Персию, а затем в Хиву. Там он нашел пушки отряда князя Бековича-Черкасского, уничтоженного хивинцами в 1717 году. Артиллерия позволила хану Алла-Кулу взять верх в войне с Бухарой, вследствие чего Сергей-Ага стал одним из самых влиятельных людей в этом среднеазиатском государстве[771]. Есть все основания предполагать, что именно русские дезертиры, воевавшие в рядах персидской армии, сумели убедить ослабевших духом солдат изменить присяге. По другим данным, Лисенко служил инструктором персидских войск в Нахичевани.