Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК - Герман Романов

Дом был нежилой — ставни раскачивались на ветру, оконные стекла отсутствовали, а дверь, слетев с одной петли, стояла перекошенной. Разруха и запустение царили на этом руднике, густо заросшем мелкой растительностью — кустами, травой, сорняками.

Но люди этот рудник посещали, об этом можно было сказать сразу, даже не подозревая о том подземном погосте. Посреди травы шла колея, проложенная отнюдь не телегами, а автомобилями. И отпечатки рубчатых шин можно было хорошо разглядеть на высохшей грязи.

Рассматривать громоздкое подъемное сооружение, нависавшее над колодцем шахты, Попович не стал, не до того ему сейчас было. Он скинул со спины веревку, привязал к концу штык для утяжеления, затем уселся на землю, уперев ноги в столб. Предстояло самое трудное — помочь выбраться из подземной бездны Путту и Шмайсеру.

К тому, что темнил о своем прошлом первый, он всегда относился с большим сомнением — отец у него, может быть, и являлся в какой-то мере русским, но мать была чистокровной немкой, в том Попович не сомневался. Ибо два раза слышал, как бывший капитан звал во сне свою муттер. И отца звал в беспамятстве также на немецком, а такие бессвязные обмолвки о многом говорили хлебнувшему лиха казаку.

А вот Шмайсера он действительно за хохла принял — уж больно тот любил сало и люто ненавидел коммунистов. И голодомор пережил — бережно к хлебу относился до сих пор, съедая даже крошки.

И только Фомину он верил полностью — было в нем что-то, что притягивало: твердость, честность, настоящая, а не показная доброта.

Строгий, а когда нужно — и жестким умеет стать, но не жестоким. Не жестоким… Как те же Шмайсер или Путт, что в лето сорок второго добровольно в бронемоторизованный карательный отряд перевелись, партизанам и их семьям спуску не давали.

Попович усилием воли выдавил посторонние мысли из головы, перекинул вожжи за столб, обмотал конец по поясу. Затем скинул штык в шахту и стал потихоньку стравливать веревку. Бросать штык в самую глубину он бы не стал, даже если бы знал, что экипаж ушел под свод. Одна мысль о том, что граненая сталь может впиться в тела жертв, приводила его в смятение.

Убить после смерти кощунственно, как и топтаться на истерзанных телах. И потому он сейчас мысленно просил у всех жертв, покоящихся в шахте, прощения и стал тихо шептать заупокойную молитву.

Но то душа его скорбела, а вот руки дождались ответного подергивания веревки, и Попович стал аккуратно и медленно выбирать вожжи, постоянно держа их в натянутом виде.

Ожидание внезапного рывка падающего вниз тела держало все его мышцы в напряжении, вплоть до того момента, когда с кряхтением и тихими русскими ругательствами на камни вылез перепачканный до омерзения Путт, с таким грязным лицом, что его можно было принять за негра.

— Ты на себя посмотри, морда! — огрызнулся Путт, заметив улыбку Поповича. — Сама грязь чище тебя, а лицом ты темнее эфиопа.

— Не лайся, гауптман, лучше спину прикрой. Мне сейчас Шмайсера вытягивать.

— Сам вылезет, — прохрипел капитан, но ненужную дискуссию прервал и потянул из-за спины автомат.

Затем улегся за бревенчатое сооружение и стал рыскать взглядом по окрестностям. А Попович опустил веревку и занялся вытягиванием Шмайсера. Поначалу все шло, как положено, но через пару минут сильный рывок потянул его к колодцу. Прикусив губу до крови, он удержал немца, а в следующую секунду руки Путта разом облегчили нешуточную тяжесть.

Радист, судя по всему, не пострадал от падения, ибо тут же зацепился за штыри и довольно шустро стал подниматься наверх. Через пару минут капитан вытянул его за воротник и Попович облегченно вздохнул, освобождаясь от вожжей и расслабляя уставшие мышцы.

В отличие от них, Шмайсер вооружился намного солиднее, и можно было только удивляться, как с таким тяжелым грузом он поднялся, ухитрившись сорваться только раз.

Танковый пулемет Дегтярева с пятью круглыми, похожими на банки с селедкой, запасными дисками, плюс самозарядка с оптикой давали веса до двух пудов. И пусть он был коренастым и крепким, но и груз за его плечами был нешуточный, раз в пять тяжелее того, что несли на себе Попович с Путтом.

— Шмайсер, ты бы хоть рожу помыл, а то смотреть страшно. Ты случайно, герр барон, кочегарку с канализационными трубами не чистил собственной одеждой и собой лично в качестве банника? — принялся терзать радиста Путт, наивно полагая, что тот, с его хриплым дыханием, не сможет ему ответить.

— Иди туда же… И в задницу Коминтерна. Там дерьма больше. На себя глянь, фольксдойч фальшивый!

Последние слова Шмайсер выплюнул с таким наслаждением, что Путт заткнулся.

— Спасибо, Леха! Спас, удержал. Я теперь в долгу…

— Не за что. Люди свои, сочтемся. На том свете угольками…

— Да ну тебя! Сам туда лезь, я не хочу, — еле слышно прохрипел последнее слово Шмайсер и улегся на траву отдыхать.

Путт и Попович прилегли за срубом, внимательно оглядывая окрестности и с нескрываемым наслаждением вдыхая чистейший, пахнущий росой утренний воздух.

— Шмайсер, ты уже отдышался? — капитан чуть повернул голову. — Тогда дуй на тот склон, там есть площадка. Все будет как на ладони, и, если что, прикроешь из ДТ. Осмотри все в оптику и крикни совой, если в порядке. Или кукушкой, смотря по сектору. Понял?

Радист только молча кивнул и, пригибаясь, скользнул в кусты. Попович сразу почувствовал себя намного уверенней — Шмайсер отличался поразительной меткостью стрельбы из пулемета.

Однажды он стал свидетелем спора между Шмайсером и снайпером из третьего полка — кто быстрее с трехсот метров зажженную свечу погасит. Снайпер стрелял из винтовки с оптическим прицелом, а Федор с ДТ. И первым, к великому удивлению собравшихся, срезал свечку Шмайсер, получив в качестве выигрыша три золотых червонца советской чеканки.

— Зер гут, — тихо прошептал про себя Путт, услышав крик совы.

— Пойдем по кругу, Алеша. Я первый, ты меня прикрываешь. Смотри внимательно, — отдав приказ, Путт легко поднялся с травы и, пригибаясь, побежал к первому бараку.

Добежав, залег у стены, прикрывая перебежку Поповича. Наскоро осмотрели барак — пустой, заросший густой травой, с дырявыми стенками и напрочь отсутствующей крышей.

За бараком было маленькое озерцо, метров пять диаметром, в него струился холодный родничок, вытекающий из-под камней на склоне. Танкисты сразу же припали к холодной живительной влаге — еще никогда в своей жизни Попович не пил такой вкусной воды.

Напившись досыта, они наскоро осмотрели все сооружения — везде царила разруха и запустение, а в доме даже была разобрана на кирпичи добрая половина большой, на треть комнаты, русской печи. Единственной пользой от этого дома была хоть какая-то крыша над головой, под которой можно было бы укрыться в дождливое ненастье.

— Здесь и отсидимся, отдохнем денек, — с веселинкой в голосе произнес Путт и принялся строгать кинжалом колышки.

— Ты это чего? — поинтересовался Попович.

— Пару растяжек на въезде сейчас поставлю, — капитан достал из кармана моточек тонкой проволоки, — а ты иди, посмотри сооружение. Может быть, подъемник действует, разберись. Лучше бадьей вытаскивать наше добро, чем на вожжах руками. Давай, действуй, Алексей. Времени мало, Федотыч задохнется там.

— Сейчас, только во вторую комнату загляну!

Алексей повернулся и быстро вошел в маленькую комнату, что была за бывшей печью. И встал на пороге, с удивлением рассматривая помещение два на три метра с выбитым окном. Оно было жилое, причем люди здесь появлялись совсем недавно. На полу был брошен грязный толстый матрас, а в углу громоздилась прорва пустых бутылок и консервных банок, щедро разбросанные окурки от папирос и самокруток.

Попович хотел рассмотреть комнату получше, но, вспомнив о деле, быстро вышел из дома и пошел к шахте. Подъемный механизм впечатлял — огромные козлы из бревен нависали над колодцем шахты, рядом находился большой барабан с тросом. Под козлами вытянулся дощатый помост, на котором стояла большая емкость. Весьма нехитрый, простой, но действенный механизм.

Трос сразу привлек внимание и заинтересовал — смазанный, блестящий, он казался совершенно инородным предметом среди заброшенного рудника. Было видно, что намотали его на старый барабан совсем недавно и обихаживали.

Попович поднялся на помост, сбитый из толстенных плах, более похожих на стесанные бревна. Емкость напоминала бадью на добрых полтонны, к краям которой и крепился трос.

Через минуту Алексей разобрался с принципом действия. Бадью нужно было чуть приподнять над помостом, отвести ее и тут же начать опускать. Так же осуществлялся и подъем. Даже толстый дрын лежал рядышком — бадью толкать в сторону.

Но вот эта простота и навела его на размышления. Судя по следам крови на помосте и по трупам в штольне, тела вначале волочили, а потом просто сбрасывали с помоста. Но ведь для чего-то тогда приготовили бадью? На этот вопрос Алексей не находил ответа, не смог на него ответить и подошедший Путт. Капитан лишь пожал плечами, но на его скулах заходили желваки.