Короткий триллер - С. Гилфорд

Какой злобой горели ее глаза!..

— На что это ты намекаешь? — закричала она. — Мне нужны деньги, чтобы позаботиться о будущем моего… о моем будущем. Отправь посыльного за Умтонгой, а когда тот явится, заставь его уплатить!

Что ж, выхода у меня не было; кое в чем старая зануда была еще хуже Бенни. На следующее утро я отправил мальчишку, а через день появился Умтонга.

Я принял его в конторе Бенни, а свита тем временем ожидала снаружи. Усевшись в то самое кресло, в котором умер хозяин, я сразу перешел к делу.

С минуту Умтонга лишь молча смотрел на меня; его старое, сморщенное лицо походило на засохший, попорченный плод, а черные глаза-пуговицы горели злобным пламенем.

— Ты очень смелый, юный баас,[3] — медленно произнес он.

— Нет. Просто ставлю бизнес превыше всего, вот и все, — ответил я.

— Ты знаешь, что случился со старый баас? Он умер… Ты тоже хочешь идти к Великий Дух?

Казалось, его неподвижный взгляд обладал странной, злой волей. Это обескураживало, но я не собирался поддаваться ему и выразил твердое желание получить с него наличные или их эквивалент.

— Ты забывай дело с Умтонгой? Ты делай много хорошие сделки с другие… Умтонга делай плохая магия — ты умирай.

К сожалению, дело касалось не меня, а старухи, и я не мог освободить Умтонгу от долга, даже если бы хотел этого. Оставался лишь один довод — тот самый, которым воспользовался Бенни.

Я показал ему револьвер хозяина и предупредил, что за любые «обезьяньи трюки» расплатой послужит пуля. В ответ я получил отвратительнейшую улыбку, с которой он и покинул меня, выйдя к своей свите наружу.

Они принялись за ту же абракадабру, что и в прошлый раз; снова черный петух, затем белый… ползанье на животах и танец старика, завершившийся припадком, после которого старика унесли прочь.

Вскоре наступила ночь, и на душе у меня заскребли кошки: я вспомнил потемневшее лицо Бенни и его выпученные глаза…

Мы поужинали со старой ведьмой, и я отправился в комнату Бенни. Обычно я выпивал на ночь, но тут решил остаться трезвым и бодрым. Я подозревал, что к смерти Бенни причастен один из людей Умгонги, возможно отравивший его питье. Я вновь тщательнейшим образом осмотрел комнату, пока не убедился, что она абсолютно безопасна. Затем осторожно закрыл окна, подперев каждую раму стулом, чтобы никто не смог влезть, не уронив его на пол: если я ненароком задремлю, то стул меня разбудит. Я погасил свет, не оставляя видимой цели для копья или стрелы, и, усевшись в кресло, приготовился к ожиданию.

Ни за что на свете я не согласился бы пережить еще одну подобную ночь, — вы понимаете, как разыгрывается фантазия в темноте. Впрочем, вряд ли стоит возвращаться к тем мучительным часам ожидания…

Шорохи вельда казались мне столь угрожающими, что несколько раз я поддавался панике и готов был всадить пулю в черные причудливые тени снаружи. Но в юности я был крепким парнем и сдержался.

Около одиннадцати взошла луна. Можно было ожидать, что это внесет больше определенности в общую картину, но — увы! Ее свет лишь усилил страхи. Лунный свет — зловещий и нереальный, поэтому я верю, что средоточие зла на луне. Яркие полосы света, струясь сквозь жалюзи, ровными рядами легли на пол; не в силах удержаться, я пересчитал их несколько раз, завороженный холодным мерцанием лучей. Внезапно я вздрогнул.

Я заметил, как что-то двинулось передо мной на столе: что-то исчезло. И вдруг я все понял, и мои ладони мгновенно стали липкими от пота.

Умтонга оставил свой посох. Я поднял его с пола, когда обшаривал контору, и прислонил к столу; его жесткая рукоять маячила передо мной в полутьме уже несколько часов. А теперь она исчезла.

Упасть посох не мог, я бы услышал. А что если это — вовсе не посох?

И тут я увидел его, — тварь неподвижно лежала в лунном свете. Должно быть, мне приснилось, что я прислонил палку к столу, она все это время находилась на полу… Но я понимал, что пытаюсь одурачить себя. Тварь переместилась сама.

Не сводя с нее глаз, я затаил дыхание, пытаясь уловить малейшее движение. Яркие полосы света на полу чуть заколебались. Я понял, что мне изменяет зрение, и на миг зажмурился, а открыв глаза вновь, увидел, что змея подняла голову.

С моего лица стекал пот, рубашка прилипла к телу. Теперь я понял, что убило Бенни, и знал, отчего потемнело его лицо. Посох Умтонги был опаснейшей африканской змеей — той, что движется подобно молнии и, догоняя галопирующую лошадь, убивает всадника ядом, превращающим человека в покойника за несколько минут. Это была черная мамба.

В руке у меня был револьвер, но надеяться на него было глупо: шансы на меткий выстрел сводились к нулю. Здесь пригодился бы дробовик; пожалуй, дробью я смог бы снести ей голову, но ружья в комнате Бенни не было. К тому же я глупейшим образом запер себя на ключ.

Гадина снова шевельнулась и подняла хвост. Несомненно, Умтонга был заклинателем змей высочайшего класса и подбрасывал эту гнусную тварь для исполнения своих злодейских замыслов.

Застыв в кресле — как раньше Бенни, — я пытался отыскать выход, но мозг отказывался работать.

Меня спас случай. Когда змея поднялась для броска, я оставил попытки подняться из кресла и пнул в змею плетеную корзинку для бумаг.

Тварь бросилась на нее. Сила удара была ужасна — подобна удару молота или копыта мула. Голова змеи с легкостью пробила стенку корзины и застряла в ней.

К счастью, в тот день я очистил несколько ящиков стола и выбросил целую кучу образцов кварца, собранных хозяином. Заполненная ими на треть, корзина была довольно тяжелой, и оставшихся в ящиках камней хватило, чтобы прижать змею.

Тварь забилась, словно гигантская плеть, но не смогла высвободить голову, а я, не теряя ни секунды, принялся наваливать ей на хвост бухгалтерские книги. На этом с ее активностью было покончено, — я завалил мамбу быстрее, чем вы прогнали летучую мышь. Потом я снова взялся за револьвер.

— Итак, красотка, — победа за мной, и я преспокойно отстрелю тебе голову. Пожалуй, закажу пару туфель из твой шкуры!

Я опустился на колени и прицелился: змея пару раз злобно дернулась в мою сторону, но лишь встряхнула корзину.

Дуло револьвера уже находилось в нескольких дюймах от ее головы, но в этот миг произошло нечто необъяснимое — в дело вступила черная магия.

Яркий лунный свет резко ослабел, и в комнате потемнело. Голова змеи исчезла на глазах, стены словно раздвинулись, и в ноздри мне ударил резкий запах жилья аборигенов. Я знал, что стою в хижине Умтонги, а на месте змеи я увидел Умтонгу — он спал или же находился в трансе. Голова его покоилась, согласно обычаю, на животе одной из жен. Я протянул руку, словно приветствуя колдуна, и ощутил пустоту. Затем прикосновение — и я с ужасом понял, что коснулся корзины, в которой застряла голова змеи.

По моему телу будто пробежали электрические искры, а волосы поднялись дыбом. Чудовищным усилием воли я отдернул руку. Умтонга, не выходя из транса, вздрогнул, послышался глухой стук, и я понял, что змея ударила в то место, где мгновением раньше находилась моя рука.

Лязгая зубами и едва не обезумев от страха, я вдруг почувствовал ледяной ветер и задрожал от холода, хотя на самом деле ночь была жаркая и душная, — ветер из ноздрей спящего Умтонги. Я застыл на месте, окутанный холодом, и знал, что не пройдет и минуты, как я рухну наземь.

И тут я всю свою силу воли, до последней капли, сосредоточил на руке, держащей револьвер. Змею я не видел и поэтому впился взглядом в лоб Умтонги, изо всех сил пытаясь заставить замерший на спусковом крючке указательный палец произвести выстрел. И вновь случилось нечто необъяснимое.

Умтонга заговорил со мной во сне — разумеется, не как человек с человеком, а как дух с духом. Он застонал и завертелся на месте, не поднимаясь с ложа. Обильный пот увлажнил его лицо и тощую шею. Я видел его так же ясно, как и вас, — он умолял не убивать его, и той душной ночью, когда время и пространство перестали существовать, я понял, что Умтонга и змея — одно и то же. Если я убью змею, то убью и колдуна. Каким-то странным образом он подчинил себе силы зла, и припадок, завершающий колдовской ритуал, переселял его злой дух в тело змеи.

Пожалуй, мне следовало убить и змею, и колдуна, но я не сделал этого. Как утопающий видит перед собой прожитую жизнь в минуту смерти, так и я увидел свою собственную: передо мной промелькнули картины всех тридцати лет разочарований и неудач, но было и еще кое-что. Я увидел себя сидящим в приличном костюме в аккуратной конторе Йоханнесбурга. Увидел и этот дом, таким, каким видели его вы снаружи, — хотя раньше я не имел о нем ни малейшего понятия. Видел я и многое другое…

В те минуты Умтонга был в моей власти, и я ясно слышал его голос: «Все это будет твоим, только пощади мою жизнь».

Затем его черты расплылись, тьма рассеялась, и я снова увидел струящиеся сквозь жалюзи потоки лунного света в комнате старого Бенни, — и голову змеи!