Недостойная старая дама - Рене Аллио

Прижимая трубку к уху, потрясенный Альбер оторопело слушает Эрнеста, голос которого доносится и до нас.

Голос Эрнеста. Ну да!.. Она себя хорошо чувствует! Целый месяц отдыха — как ты думаешь — это ведь не вредно для здоровья!

Окраина Эстака.

Вдали виднеется море. Большой пустырь, чахлый кустарник. Неподалеку виднеется машина мадам Берт.

Пьер пытается притянуть Розали к себе, она в ярости его отталкивает.

Розали. А какое ты имеешь право?! С чего это тебя так забирает?! Или ты собираешься действовать, как Эрнест?!

Пьер (тоже начиная злиться). А ты еще будешь мне говорить, что не могла написать?! Хотя бы открыточку бросить?

Пьер хочет схватить ее за руку, но Розали защищается.

Розали. А я тебе не принадлежу! Я еще не твоя собственность, мой милый! Или ты воображаешь, что я тебе позволю посадить меня на цепь?

Пьер (пытаясь ее обнять). Розали!.. Розали… поди сюда… поди ко мне…

Она вырывается и бежит к машине. Он настигает ее и, придерживая дверцу машины, заикается от злости:

— А почему ж ты тогда спала со мной?! Значит, это ты меня собиралась посадить на цепь?! Тебе много нужно, верно?! Одного скандала с Берт тебе недостаточно?!

Розали (кричит). Скандала?! Какого это скандала?!

Схватив с сиденья куртку Пьера, она зло бросает ее ему в лицо и, захлопнув дверцу, нажимает на стартер.

Пьер склоняется к ней, а Розали кричит ему прямо в лицо:

— Дубина! Вот то, как вы принуждали ее на вас работать, — это действительно скандал!

Машина трогается, Пьер бежит за ней вслед.

— Я принуждал?!.. Да я ее никогда ни к чему не принуждал! — Запыхавшись и почти плача не то от ярости, не то от горя, Пьер, потрясенный, останавливается и кричит: — К чему я ее принуждал, к чему?!

Надпись: «СЕНТЯБРЬ».

Перед мастерской Альфонса стоит грузовик. Возле дома мебель, ящики, кухонная посуда и книги — все имущество Альфонса свалено в кучу на краю тротуара, и двое грузчиков постепенно заталкивают это добро в грузовик.

Здесь же чуть грустные мадам Берт с Розали и Птижаном и две заказчицы Альфонса. Одна из них плачет. Немного размякший, но, как всегда, жизнерадостный Альфонс ее утешает и говорит, говорит, говорит…

Альфонс. Да не плачь ты, ради бога! Тулон же в двух шагах отсюда! Я вам напишу, и вы все приедете ко мне в гости! Пойдем с вами гулять на набережную, будем любоваться нашим флотом! А если встретим матросиков, Розали их подергает за помпончики! (Прощается с провожающими, обнимает мадам Берт за талию, поднимает подбородочек Розали, целует в щечку плачущую заказчицу.) А мои дела и я сам будем там в полном порядке!.. Ну скажите, Берт, может человек обойтись без автомобиля? Да!.. А может он обойтись без башмаков? Нет! Вот видите! Значит, два года я буду выплачивать, а потом магазин — мой! Хотите, побьемся об заклад? Эй, Розали, можешь ставить на меня в ординаре! Правда, может, я приду «как попало»! Но все-таки приду, вот увидите!

Мадам Берт (прерывая Альфонса). Розали, сними нас!

Альфонс. Нет! Нет! Пусть Птижан нас снимет, а ты, Розали, стань с нами! (Он снимает фотоаппарат с шеи Розали, отдает его Птижану, а сам, не переставая болтать, увлекает мадам Берт к стене, на солнечную сторону.) Примем соответствующую позу! Это ведь настоящее волшебство! Оттуда сейчас птичка вылетит! Внимание! Замрем!

На какое-то мгновение все трое замирают, щелкает фотоаппарат.

Альфонс. Ну вот! А теперь уходите! Долгие проводы — лишние слезы! В следующее воскресенье вы уже приедете меня навещать! Идите, идите…

Он их обеих целует, стараясь изо всех сил скрыть охватившее его волнение. Мадам Берт отвечает ему нежным поцелуем.

Взяв друг друга под руку, обе женщины уходят не оборачиваясь.

Розали (растроганно). До чего же это глупо! (После паузы.). А что мы станем делать сегодня вечером?

Мадам Берт (грустно). Пойдем в кино.

Берег моря. День.

В пустом зале ресторана «Лас Вегас», сейчас закрытом для посетителей, где опрокинутые стулья взгромождены на столы и горит только одна дежурная лампочка, репетирует Пьер со своими друзьями — участниками их «знаменитого» ансамбля. Они устроились не на эстраде, а рядом со столиками, где по вечерам обычно танцуют и где они себя чувствуют свободнее. В зубах у большинства сигареты. На полу рядом с ними магнитофон. Проиграв какой-то неистовый по ритму кусок, юноши останавливаются и, сгрудившись вокруг магнитофона, внимательно слушают тот же музыкальный мотив.

И вдруг оглушительный шум пробивает настойчивый телефонный звонок, который они слышат не сразу.

Один из музыкантов. Постой…

Он делает звук магнитофона потише, и тогда «юно слышится телефонный звонок.

Пьер (на. бегу). Пойду послушаю.

Пьер стоит, держа в руках трубку телефона. Пьер. Розали?.. Это ты?.. Слушай… Подожди, послушай!.. Что?!.. Когда?.. Она умерла?!.. Алло!.. Алло!..

Но в трубке частые гудки.

Красный грузовик на большой скорости едет по улице, где жили Бертини, резко затормозив, останавливается перед «Занзибаром». Видно, что машина только что покрашена, и вместо прежней надписи: «Любые перевозки по городу» по борту идет новая, выведенная крупными буквами: «Гастон Бертини и компания», а над ветровым стеклом: «№ 6».

Эрнест встречает выходящих из машины Пьера и осунувшегося Альбера.

Эрнест. Теперь он у тебя красный? Ты его в красный цвет перекрасил?! Но ведь…

Альбер, не ответив ни слова, переходит в сопровождении Пьера на другую сторону улицы, и оба скрываются в доме Бертини. Эрнест плетется за ними.

Войдя в пустую, оголенную прихожую, Альбер, словно пригвожденный, застывает у двери. Ошеломленный, потрясенный, он устремил взгляд на лестницу. Какое-то мгновение Пьер тоже смотрит наверх. Но тут между ними появляется Эрнест и, взяв Альбера под руку, увлекает его за собой, ничуть не смущаясь и не переставая болтать. Голос его гулко раздается в пустом доме. Пьер в это время осторожно, на цыпочках пробирается в кухню.

Эрнест. Она лежит наверху. Это случилось у нее в спальне. Сидела на стуле. Нам оставалось ее только положить на кровать. Они собирались в кино. Представляешь, как Розали напугалась…

На кухне, куда между тем вошел Пьер, полный порядок. У раковины сушится вымытая после ужина посуда. Сквозь открытое окно виднеется тихое вечернее небо. И слышится голос Эрнеста:

— Тут уж я ей срочно понадобился, этой шлюхе! Но теперь ты ее не ищи — сбежала наша Розали и машину увела, как полагается! А ты как думал?..

Пьер замечает на столе маленький сверточек. Он берет в руки пакет, на котором написано его имя, разворачивает его. На белом листе бумаги, в который завернуты две катушки с фотопленкой, одна лишь подпись: «Розали».

Пьер бережно складывает бумажку и прячет ее в карман вместе с двумя катушками, вздыхает и обращает измученный взгляд к потолку, откуда все еще слышится грохочущий голос ни на минуту не умолкающего Эрнеста:

— Как и Альфонс, кстати! Только тот еще прежде удрал! В Тулон! А ты и не знал?! Да он же там купил себе магазин обуви! Новый! А на какие деньги, скажи?! Да уж тут спрашивать не приходится! Доказательств все равно не найдешь!.. Ведь, надо думать, у старухи были кой-какие сбережения?! Или она просто все заложила! Во всяком случае, я-то уверен: все, что у нее было, она ему сбагрила… Но ведь нет же такого закона, который мог бы ей помешать!

В опустевшей спальне стоящий у кровати Эрнест и тяжко рухнувший на стул Альбер частично скрывают от нас тело мадам Берт. Она лежит совсем одетая, в башмаках и кажется такой маленькой в этой огромной кровати. Ее шляпка лежит сбоку в ногах, на покрывале.

Закрыв лицо руками, Альбер тихонько плачет. Пьер остановился на пороге, так и не решившись войти.

Альбер (глядя на мать, в отчаянии). Но, Берт! Берт… Я тоже… тоже хотел… (Плачет.)

Ресторан «Лас Вегас». День.

В пустом, еще не открытом для посетителей зале ресторана молодые друзья Пьера настраивают инструменты. Часто останавливаясь, сначала тихо, они мало-помалу все громче и уверенней начинают играть ту песенку, под которую шли первые кадры фильма.

«Выйдешь замуж в двадцать летИ быстро, оглянуться не успеешь,Родишь троих, а то и четверых,—И тут уж некогда и дух перевести.Покупки и мытье посуды,Уборка дома, завтрак всем подай,—Весь мир провалится,—Она и не заметит…Что ж, надо плакать,Иль смеяться?!Завидовать ли ей, иль пожалеть?!Трудно ответить!Не видишь ведь,Как время убегает…

Запах кофе на плите—Вот и весь твой мир!Дети, вон, шалят,И муж покуривает трубку…А дни бегут, бегут…Вот только, кажется,На свет родились дети,А время уж прощаться…И уж не стираешь их бельишкоИ не гладишь…Что ж, надо плакатьИль смеяться?!Завидовать ли ей,Иль пожалеть?!Трудно мне ответить…Не замечаешь ведь,Как время убегает…

А по воскресеньям что она видала?Костюм разглаженный иль платье,Да две-три веточки или цветокВ столовой, на обеденном столе…Когда вся жизнь свеласяК бесчисленным шагамМеж кухонным столом и шкафом,Как между молотом и наковальней,Тогда что ж, надо плакать?Иль смеяться?!Завидовать ли ей,Иль пожалеть?!Трудно мне ответить!Не замечаешь ведь,Как время убегает…»

Склонившись к столу, под дежурной лампочкой Пьер рассматривает фотографии, которые он успел напечатать с пленки, оставленной ему Розали. Он раскладывает их на столе. Это обычные любительские, не все достаточно удачные фото. И на всех них — сияющая мадам Берт.