Взошедшие на эшафот. Очерк жизни, борьбы и смерти двенадцати взошедших на эшафот борцов подполья «Эцель» и «Лехи» - Иосиф Недава

Автобус из Тверии в Цфат они были вынуждены пропустить не тронув, ибо, по несчастному стечению обстоятельств, сразу за ним ехала маленькая машина с еврейскими пассажирами и невозможно было атаковать арабов, не подвергнув ее пассажиров опасности. Они остались в своей засаде под палящими лучами солнца в ожидании, когда автобус проедет здесь на обратном пути из Цфата в Тверию.

Автобус появился в 1.30. Четыре выстрела были сделаны в его сторону, и Шломо бросил гранату, которая не взорвалась. Если бы она взорвалась, автобус остановился бы, шофер не смог бы так быстро сообщить полиции о случившемся, и трое нападающих успели бы скрыться. Если бы…

Бросить пистолеты они не могли (ведь оружие принадлежало отряду) и потому, убегая, на полдороге в Рош-Пина, завернули в пустой хлев, в котором находился тайник для хранения оружия. Прежде, чем они успели разобрать пистолеты и спрятать их, появился еврейский полицейский по фамилии Мизрахи, который иногда заезжал в Рош-Пина и был им знаком. Шалом Журавин вышел к нему и сказал, что в хлеву прятались несколько нелегальных эмигрантов. Мизрахи пробормотал что-то, но, видно, жажда повышения в чине снедала его. Впоследствии Мизрахи исчез, и никто не знает, что руководило им, но он успокоил беглецов лживыми обещаниями не выдавать их, а через несколько минут нагрянула английская полиция. Вначале никто не знал, кто были нападавшие — евреи или арабы. Даже английский офицер, руководивший преследованием, был уверен, что гонится за арабами, как во многих предыдущих случаях. У арестованных было найдено оружие. Их отправили сначала в полицию Рош-Пина, потом в Цфат и оттуда в Ако. Им сообщили, что скоро состоится суд. И что по чрезвычайным законам, введенным в стране, всех троих ожидает смертная казнь.

Шломо бен-Иосеф — родился 7 мая 1917 года. Его настоящее имя было Шалом Табачник и лишь в отряде в Рош-Пина он изменил имя вначале на Шломо Яакоби, а затем на Шломо бен-Иосеф — из опасения быть пойманным и высланным из страны, в качестве «нелегального иммигранта». В детстве Шломо бен-Иосеф получил религиозное образование и привык соблюдать обряды и установления религии. Ненависть к евреям со стороны других жителей городка вызывала у него вопрос: почему? за что? И по какому праву они топчут нашу честь? Часто ему приходится терпеть побои от городских мальчишек, но он ни разу не показал им своей слабости, не заплакал. Шломо приходит к заключению, что его народу нужна собственная Родина. В 1928 году он вступает в Бейтар. «Кен» — «Гнездо» — первичная ячейка организации стала ему домом. Здесь он встретил людскую теплоту и нашел цель, для которой стоило жить и трудиться. Над своей постелью Шломо вешает портреты Жаботинского и Трумпельдора. Он с гордостью носит форму Бейтара и жадно глотает каждое слово инструктора. Он предан идее, старателен в работе, дисциплинирован. Бейтар — цель его жизни. Первая песня, которую Шломо записывает в своей тетради, — это гимн Бейтара. Основа воспитания бейтариста — подготовка к алие — восхождению в Страну Израиля, а в то время для бейтаристов иммиграция в Палестину представляла особую трудность. Члены движения Жаботинского были пасынками официального сионистского движения, и поэтому не имели доступа к тем клочкам бумаги, выдаваемым англичанами в мизерном количестве, которые делали возможным въезд в страну Израиля и назывались «сертификатами»… Поэтому единственным выходом был въезд… без сертификатов — нелегальный въезд.

Бейтаристы пробирались в страну Израиля вопреки трудностям и преградам. Одним из них был бен-Иосеф. В то время нелегальная алия еще не была «в моде». Группа, в которой находился бейтарист из Луцка, тронулась в путь 18 августа 1937 года, насчитывая 50 человек и была второй лишь такого рода группой из Польши. 6 суток продолжалось плавание к берегам родины. Ночью судно приблизилось к берегу между Кесарией и Зихрон-Яаков. После бесполезного ожидания сигнала от встречающих, оно снова отплыло в море, чтобы не быть утром обнаруженным англичанами. На вторую ночь повторилось то же самое, но один из бейтаристов на маленькой лодке отправился к берегу в поисках товарищей. И лишь на третью ночь нелегальные олим (иммигранты) сошли на берег и были встречены. Переночевав среди прибрежных скал, группа разделилась на две части: одна отправилась на север — в Рош-Пина и Мишмар Аярден, другая — в долину Шарона и на юг. Все документы были торжественно сожжены еще на палубе судна в первую же ночь — мосты к отступлению в ненавистное изгнание были разрушены.

В отряде в Рош-Пина Шломо быстро полюбили за скромность, старательность и трудолюбие. Часто после дня тяжелой работы ему выпадает стоять на страже всю ночь. Здесь среди гор Галилеи стали действительностью его детские сны. В тишине ночи Шломо одиноко стоял на тех самых склонах, по которым проходили когда-то члены отрядов Иоханана из Гуш-Халава, направлявшиеся к спящим римским легионам. Недалеко отсюда скрывался другой повстанец — раби Шимон бар-Йохай. Вдалеке белела снежная шапка горы Хермон и напоминала «Песню заключенных Ако» Владимира Жаботинского:

Нам, нам, только намУготована корона Хермона.

Через несколько месяцев во время коротких прогулок в тюремном дворике древней крепости крестоносцев Ако, глядя вверх на окна той камеры, где 18 лет тому назад сидел его вождь и учитель, Шломо часто будет вспоминать слова этой песни.

24 мая 1938 года начался процесс над Шломо бен-Иосефом и двумя его товарищами в военном суде Хайфы. Обвиняемым пришлось выдержать борьбу прежде всего с самими руководителями Национального Движения: следует ли прибегнуть к общепринятому методу судебной защиты или же признаться и выступить с резкой обвинительной речью против британской власти, самим своим существованием олицетворяющей рабство народа, находящегося в стране Израиля, нарушающей торжественно данные обязательства и попустительствующей арабским погромщикам, поливающим землю Родины еврейской кровью?

Сами обвиняемые беспрестанно повторяли, что они поступили согласно своей глубокой убежденности в правоте и что ни на минуту не раскаиваются, и хотят использовать зал суда в качестве политической трибуны. Их цель — пробудить еврейскую молодежь к действию, и ради этого они готовы к любым возможным последствиям. Это не означает, что они готовы пренебречь жизнью ради зазнайства и бравады или из-за удовольствия быть причисленным к погибшим во славу народа. Они хотят сохранить жизнь, но, разумеется, не ценою чести. Свой поступок они совершили по собственному усмотрению без обсуждений с Национальным Движением и поэтому имеют право вести себя на суде, как им вздумается.