Портрет художника в щенячестве - Дилан Томас

Вообразите сцену. Строгая, благовоспитанная сельская девушка, вся из комплексов и фобий, надменная, как герцогиня, застенчивая, как доярка, открывает дверь возлюбленному и видит его в угольно черном дверном проеме, робкого и прекрасного. Это у меня записано.

Будущее её висело в тот вечер на волоске. «Войдите», — говорит она. Они не целуются, но он, по её желанию, склоняется и припадает губами к её руке. Она проводит его в дом, который для этого случая убирали и чистили, показывает ему горку с валлийским фарфором. За неимением портретной галереи, показывает ему в гостиной снимки матери и фотографию отца, высокого, юного, трезвого, в снаряжении для охоты на выдр. И все это время, гордо демонстрируя свои богатства, пытаясь доказать Марку, чей отец мировой судья, что и она не лыком шита и годится ему в невесты, она с трепетом ждет появления отца. «О Господи, — молила она, когда они сели за холодный ужин, — только бы он пришел в потребном виде». Вы можете сколько угодно называть её снобкой, но не следует забывать, что жизнь сельского дворянства, ну или почти дворянства, издавна обусловлена тотемными правилами и подчинена своеобразным фетишам. За ужином она рассказывает ему о своем родословном древе и надеется, что ему пришлась по вкусу еда. Конечно, лучше был бы горячий ужин, но она не рискнула показать ему слуг, старых и грязных. Отец не хотел их прогонять, потому что они издавна были при нем. Вот вам пример аристократического консерватизма в несколько неожиданном социальном срезе. Короче говоря (я придерживаюсь сути дела, мистер Томас), они уже почти отужинали, разговор стал более доверительным, она почти забыла про отца, и тут распахивается входная дверь и в прихожую вваливается мистер Филлипс, пьяный в стельку. Дверь столовой приоткрыта, и они его прекрасно видят. Не берусь описать вихрь чувств, проносящихся в душе у Мэри, пока отец её шатается и хрипло бормочет в прихожей. Он был огромный, да, я забыл сказать — чуть не два метра, чуть не сто килограмм. «Живо! Живо под стол!» — шепчет Мэри, тянет Марка за руку, и они скорчиваются под столом. Что перечувствовала бедная Мэри в эти минуты, нам не дано узнать.

Мистер Филлипс входит, никого не видит, садится за стол и приканчивает ужин. Обе тарелки вылизал. И они под столом слышат, как он чертыхается и рыгает. Как только Марк начинает дергаться, Мэри шепчет: «Тс-с!»

Покончив с едой, мистер Филлипс выходит из комнаты. Они видят его ноги. Потом он кое-как взбирается по лестнице, пересыпая свою речь в разных падежах словом, вгоняющим Мэри под столом в дрожь. Слово из трех букв.

— Берусь догадаться с трех попыток, — сказал мистер Робертс.

— И вот они слышат, как он входит к себе в спальню.

Они с Марком вылезают из-под стола и садятся перед своими пустыми тарелками. «Уж и не знаю, как оправдываться, мистер Дэвис», — говорит она чуть не плача. «Ничего особенного, — говорит он, будучи, безусловно, терпимым юношей. — Ну был человек на ярмарке в Кармартене. Я сам недолюбливаю тех, кто капли в рот не берет». — «Пьянство превращает мужчину в мерзкое животное», — говорит она.

Он говорит, чтоб она не беспокоилась, все хорошо, и она предлагает ему фрукты. «Что вы теперь о нас подумаете, мистер Дэвис? Я никогда его таким не видела».

Этот маленький эпизод сблизил их, скоро они уже улыбались друг другу, её раненое самолюбие было почти исцелено, как вдруг мистер Филлипс распахивает свою дверь и, сотрясая дом, всей своей стокилограммовой тушей низвергается вниз по лестнице.

— Уходите! — нежно крикнула Мэри. — Пожалуйста, уходите, пока он не вошел!

Но времени уже не было. Мистер Филлипс, в чем мать родила, стоял в прихожей.

Снова она потянула Марка под стол и зажмурилась, чтоб не видеть своего отца. Она слышала, как он шарит под вешалкой, ищет зонтик, и поняла, что он хочет делать. Он собрался во двор, чтоб уступить зову природы. «О Господи, — молила она, — помоги ты ему найти этот зонтик и выйти! Только не в прихожей! Не в прихожей!» Он орал и требовал зонтик. Она открыла глаза и увидела, как он тянет на себя дверь. Сорвал с петель, поднял плашмя над головой и шагнул в темноту. «Скорей! Скорей, пожалуйста! — сказала она. — Оставьте меня, мистер Дэвис». И она его вытолкала из-под стола. «Пожалуйста, уходите, — сказала она. — Больше мы никогда не увидимся. Оставьте меня наедине с моим позором».

И она расплакалась, и Марк выбежал из дому. И она сидела под столом всю ночь.

— И все? — сказал мистер Робертс. — Очень трогательная история, Эмлин. Как вы на неё набрели?

— Как это — все? — сказал мистер Хамфриз. — Еще совершенно неясно, каким образом Мэри Филлипс попала в «Бельвью». Мы её оставили под столом в Кармартене.

— По-моему, этот Марк глубоко противный тип, — сказал мистер Томас. — Я бы на его месте не оставил девушку в таком положении, а вы, мистер Хамфриз?

— Под столом! Прелестная деталь! Положеньице. Перспектива, — сказал мистер Робертс, — иначе выглядела в те времена. Узкое пуританство отжило свой век. Вообразите под столом миссис Эванс. Ну и что же дальше? Она умерла от судорог?

Мистер Эванс отвернулся от огня, чтобы сделать ему внушение:

— Вам хорошо хихикать, но на самом деле подобный катаклизм не мог не оставить глубокий след в душе такой гордой, тонко чувствующей девушки, как Мэри. Не то что я отстаиваю столь тонкие чувства, сам базис этой её гордости, конечно, уже устарел. Но социальная система, мистер Робертс, в данном случае ни при чем. Я рассказываю реальный эпизод, и социальные построения к делу сейчас не относятся.

— Вы поставили меня на место, мистер Эванс.

— Так что же было дальше с Мэри?

— Не злите его, мистер Томас, а то он вам голову откусит.

Мистер Эванс вышел, чтоб принести ещё померанцевой, и, вернувшись, сказал:

— Что было дальше? О! Мэри, конечно, ушла от отца. Сказала, что не простит, и не простила, и перебралась в Кардиган, к своему дяде, такому доктору Эмиру Ллойду. Между прочим, он тоже был мировой судья, причем получил свое место уже почти в семьдесят пять лет — запомните возраст — благодаря разнообразным маневрам и дружеским связям. Один из самых старых его друзей был Джон Уильям Хьюз — имя изменено, — лондонский торговец сукнами, который имел дом по соседству. Помните, что вам говорил старый валлиец Эванс? Валлиец всегда возвращается в родимый Уэльс помирать, пощипав этих кокни и набив кошелек.

И вот его единственный сын — Генри Уильям Хьюз, молодой человек тонкого воспитания, — с первого взгляда влюбляется в Мэри, а она забывает Марка и свой позор под столом и тоже в него влюбляется. И нечего на меня смотреть с такими кислыми минами, пока я не успел ещё даже начать, — это будет вовсе не любовная история. Тем не менее они решают пожениться, и Джон Уильям Хьюз дает согласие, потому что дядя Мэри — один из самых почтенных людей в округе и у отца есть деньги, которые достанутся Мэри, когда он умрет, а он для этого старается вовсю.

Свадьбу решают спокойно справить в Лондоне. Все готово. Мистер Филлипс не приглашен. Мэри получила свое приданое. Посаженый отец — доктор Ллойд. Беатрис и Бетти Хьюз — подружки невесты. Мэри отправляется в Лондон с Беатрис и Бетти и останавливается у одной своей родственницы, Генри Уильям Хьюз поселяется в квартире над отцовской лавкой, а накануне свадьбы в Лондон приезжает доктор Ллойд, пьет чай с Мэри и обедает с Джоном Уильямом Хьюзом. Интересно бы, кстати, знать, кто платил за обед. Далее доктор Ллойд отправляется к себе в гостиницу. Утруждаю вас этими скучными деталями, чтобы вы убедились, что дело шло тихо-мирно. Все как положено, все действующие лица на своих местах.

На следующий день, уже перед самым венчанием, Мэри со своей родственницей, имя и характер которой нас абсолютно не волнуют, и эти две сестрицы — обе страхолюдные и тридцатилетние — с нетерпением ждут, когда же объявится доктор Ллойд. Минуты бегут, Мэри плачет, сестрицы злятся, родственница мешается у всех под ногами, а доктора все нет и нет. Наконец родственница звонит в гостиницу, и там говорят, что он не ночевал. Да, нам известно, говорят, что доктор собирается на свадьбу. Нет, постель не смята. И высказывается предположение, что он, может быть, дожидается в церкви.

Счетчик тикает, это нервирует Бетти и Беатрис, и в конце концов сестрицы, родственница и Мэри едут в церковь. Перед церковью толпа. Родственница высовывается из такси и просит полицейского вызвать старосту, и староста говорит, что доктора Ллойда нет, но жених с шафером дожидаются. И тут вообразите чувства Мэри, когда она видит волнение на паперти и полицейского, который выводит её отца. У мистера Филлипса из карманов торчат бутылки, и, главное, вообще непонятно, как он проник в церковь.

— Последняя соломинка, — сказал мистер Робертс.

— Беатрис и Бетти говорят: «Не плачь, Мэри, полицейский же его вывел. Вот видишь? Он упал в канаву! Плюх! Не принимай близко к сердцу, скоро все обойдется, ты станешь миссис Хьюз». Но родственница говорит: «Ты не можешь венчаться без мистера Ллойда», и Мэри улыбнулась сквозь слезы — тут бы каждый расплакался, — и в этот момент полицейский, другой, еще…