Портрет художника в щенячестве - Дилан Томас

— Внимание, — сказал мистер Робертс. — Где мы остановились? У вас зафиксировано, мистер Томас?

— «Там, где течет Toy», — сказал мистер Томас. — Роман из провинциальной жизни. Глава первая: краткое описание города, доки, трущобы, пригороды и прочее. С этим мы разобрались. Название, на котором мы остановились: «Глава первая. Социальная жизнь города». Глава вторая будет называться «Частные судьбы», и мистер Хамфриз предложил следующее: «Каждый соавтор избирает один персонаж из одной из социальных групп или общественного слоя и представляет читателю его краткую историю до того момента, с которого мы начинаем наше повествование, то есть до зимы сего года». Эти биографии персонажей, далее рассматриваемых как главные действующие лица романа, и составят вторую главу. Есть вопросы, господа?

Мистер Хамфриз полностью согласился со своим предложением. Его герой был школьный учитель с тонкой душой и передовыми взглядами, недооцениваемый и теснимый.

— Вопросов нет, — сказал мистер Эванс. В его ведении был пригород. Он шуршал бумажками и выжидал, когда можно будет начать.

— Я ничего ещё не написал, — сказал мистер Робертс. — Все в голове. — Он избрал трущобы.

— Лично я, — сказал мистер Томас, — стою перед выбором: официантка или шлюха?

— Почему б, например, не официантка и шлюха в одном лице? — предложил мистер Робертс. — Или, может, нам каждому взять по нескольку персонажей? Я бы про члена муниципалитета написал. И про гетеру.

— Кто их выдумал, мистер Хамфриз? — спросил мистер Томас.

— Греки.

Мистер Робертс толкнул локтем мистера Эванса и шепнул:

— Я вот придумал тут себе вводную фразу: «На шатком столике, в углу загроможденного, бедного жилища, незнакомец мог разглядеть в трепещущем свете огарка, воткнутого в бутылку из-под джина, надтреснутую чашку, наполненную кремом или блевотой».

— Да будет вам, Тед, — засмеялся мистер Эванс. — Она же у вас записана.

— Нет, честное слово! Только что припорхнула! Вот так-с. — Он прищелкнул пальцами. — А кто читал мои записи?

— Сами-то вы что-нибудь уже написали, мистер Томас?

— Пока нет, мистер Эванс. — Он сочинял всю неделю историю про кота, который прыгнул на женщину в ту минуту, когда она умирала, и превратил её в вампира. Он дошел до того места, когда женщина, живая и невредимая, взята гувернанткой к детям, но не постигал, как её всадить в роман.

— Мы ведь не обязаны полностью исключать фантастику, правда? — спросил он.

— Минуточку, минуточку! — сказал мистер Хамфриз. — Давайте лучше придерживаться рамок реализма. А то мистер Томас понапустит нам в роман сплошных Синих Птиц, пока мы с вами и ахнуть не успеем. Итак, по порядку. У кого-нибудь уже есть биография персонажа? — У него в руке была его биография, написанная красными чернилами. Бисерным, четким, интеллигентным почерком.

— Персонаж у меня, собственно говоря, готов, — сказал мистер Эванс. — Только вот не все записано. Придется в бумажки заглядывать и кое-что сочинять по ходу пьесы. Ужасно смешная история.

— Тогда, конечно, вы начинайте, — сказал разочарованно мистер Хамфриз.

— Биографии смешные у всех, — сказал мистер Робертс. — Лично моя — на смех курам.

Мистер Хамфриз сказал:

— Тут я позволю себе с вами не согласиться. Жизнь этого мифического общего знаменателя, среднего человека, — уныла, как стоячая вода, мистер Робертс. Капиталистическое общество превращает его в клубок подавляемых нервов и вялых привычек под божественным символом среднего класса — под котелком. — Он быстро отвел глаза от бумажек на ладони. — Непрестанный труд ради хлеба с маслом насущного, пугало безработицы, мелкотравчатые претензии, ложь супружеских лож. Супружество, — сказал он и стряхнул на ковер пепел, — это узаконенная моногамная проституция.

— Тпр-ру! Тпр-ру! Приехали!

— Мистер Хамфриз сел на своего конька.

— Боюсь, — сказал мистер Эванс, — что я не смогу тягаться в красноречии с нашим другом. Пожалейте бедного любителя. Мне заранее стыдно за свой скромный опус.

— Ну а я все равно думаю, что жизнь обыкновенного человека в высшей степени необыкновенна, — сказал мистер Робертс. — Взять, например, мою…

— Как секретарь, — сказал мистер Томас, — предлагаю послушать мистера Эванса. Надо постараться закончить «Toy» хотя бы до весны.

— А мое «Завтра-завтра-завтра»[20] опубликовали летом, в самую жару, — заметил мистер Хамфриз.

Знаменитая фраза Макбета: «Мы вечно шепчем: «завтра-завтра-завтра»». Макбет, V, 5. Надо полагать, мистер Хамфриз написал литературное исследование под таким названием.

Мистер Эванс кашлянул, глянул на огонь и начал:

— Зовут её Мэри, но это не настоящее имя. Я так называю её потому, что это реальная женщина, а мы же никого не собираемся тут выводить. Она живет в доме под названием «Бельвью». Название, конечно, изменено. Название виллы остается открытым, мистер Хамфриз. Я выбрал Мэри в качестве действующего лица потому, что история её жизни — маленькая трагедия, притом не без проблесков юмора. Что-то, знаете, чуть ли не в русском духе. Мэри — сейчас она Мэри Морган, хотя была Мэри Филлипс до того, как вышла замуж, но это уже потом, это оставим на закуску — не была девушкой скромного происхождения, не выросла под сенью котелка, как вы да я. Как я во всяком случае. Я родился в «Тополях», сейчас я в «Ловенгро». От котелка к котелку. Правда, кстати, о разоблачениях мистера Хамфриза — хотя лично я первый приветствую его взгляды, — должен заметить, что изучать характер среднего человека не менее увлекательно, чем копаться в изысканных неврозах какого-нибудь поэта-блумсберийца.

— Напомните мне, чтоб я не забыл пожать вашу честную руку, — сказал мистер Робертс.

— Это вы воскресные газеты читаете! — сказал мистер Хамфриз изобличительно.

— Вы ещё успеете обсудить подобные темы, — сказал мистер Томас. — Когда бык бывает полководцем? Можно ли обуть обывателя? Но что же Мэри?

— Мэри Филлипс… — продолжал мистер Эванс, — ещё раз интеллигенция меня перебьет, и я вам предоставлю слушать рассказ мистера Робертса про его операции, мой приговор кассации не подлежит, — жила в Кармартене, точно где, не скажу, и отец её был вдовец. Денег у него была уйма, и он пил как сапожник, но при этом оставался джентльменом. Ну-ну! Оставим классовую борьбу, я вижу, она уже тлеет. Он происходил из очень хорошего почтенного семейства, но заливал за галстук, этим все сказано.

Мистер Робертс сказал:

— Охота, рыболовство, пьянство.

— Нет, он был не то чтобы в полном смысле слова такой помещик, но и не нувориш. Не какой-нибудь Филлипштейн, хоть я не антисемит. Вспомним Эйнштейна и Фрейда. И среди христиан тоже бывают плохие люди. Он был именно, как я определяю, с вашего позволения, конечно, из породы крепких хозяев, наживших хорошее состояние, и он, грубо говоря, его тратил.

— Ликвидировал.

— У него была единственная дочь, то есть Мэри, и она была настолько строгих правил, что не выносила его в пьяном виде. Каждый вечер, когда он приходил домой, а приходил он всегда в пьяном виде, она запиралась у себя и слушала, как он метался по дому, звал её и бил посуду — иногда. Но именно что иногда, а её он ни разу в жизни пальцем не тронул. Представьте ее: лет так восемнадцать, в полном соку, ну, конечно, не кинозвезда, совершенно не тип мистера Робертса, и она страдала, возможно, эдиповым комплексом, но отца своего она ненавидела и стыдилась.

— И какой же это, интересно, мой тип, мистер Эванс?

— А то вы сами не знаете, мистер Робертс? Мистер Эванс имеет в виду тех, кого вы затаскиваете к себе, чтоб показать коллекцию марок.

— Я бы попросил тишины, господа, — сказал мистер Томас.

— Я па-апрашу, асспада, — сказал мистер Робертс. — Так это произносится. Мистер Томас опасается, очевидно, что его заподозрят в якшании с простонародьем.

— Обижаете, мистер Робертс, — сказал мистер Хамфриз.

— И вот мисс Филлипс влюбилась в одного молодого человека, которого я здесь назову Марк Дэвид, — продолжал мистер Эванс, уставясь в огонь, пряча глаза от друзей, адресуясь к сгорающим образам, — и она сказала отцу: «Отец, мы с Марком хотим обручиться. Я его как-нибудь приглашу к нам ужинать, а ты должен обещать, что явишься трезвый». Он сказал: «Я всегда трезвый», — но он не был трезвый, когда это говорил, а попозже он ей обещал. «Если ты нарушишь свое слово, я тебя никогда не прощу», — сказала Мэри.

Марк был сын богатого фермера из соседнего округа, такой буколический Валентино, ежели, конечно, вы в состоянии себе представить подобное. Она его пригласила ужинать, и вот он приходит — красивый, волосы напомажены салом. Слуг отпустили. Мистер Филлипс в то утро отправился на торги и ещё не возвращался. Она сама открывает дверь. Зимний вечер.

Вообразите сцену. Строгая, благовоспитанная сельская девушка, вся из комплексов и фобий, надменная, как герцогиня, застенчивая, как доярка, открывает дверь возлюбленному и видит его в угольно черном дверном проеме, робкого и прекрасного. Это у меня записано.