Троица - Конн Иггульден

Томас попытался вновь сплотить энергию для натиска; для этого ему оказалось достаточно всего лишь представить усмешку отца, и сонного оцепенения как не бывало. Краем глаза он замечал, что Траннинг делает ему какие-то жесты, и на этот раз силы ему подхлестнуло то, что этот негодяй, не ровен час, мог подумать, будто он, барон Эгремонт, приотстал из страха. Зазывать его в атаку, как какого-нибудь нерадивого школяра, – ну, знаете! Край как желалось, чтобы кто-нибудь из удальцов Невилла взял и смахнул сейчас гнусную башку Траннинга с плеч. Вот бы кого он, Томас, хотел видеть мертвым на поле, пусть даже одного-единственного из всех, кто здесь есть.

Возвращаясь на исходную позицию, Томас почувствовал, что Балион под ним спотыкается, что для настоящего броска ему уже не хватает сил. И видя, как мало у Невиллов осталось верховых, Томас принял быстрое решение. Подняв забрало, он свистнул двоих раненых (предварительно убедившись, что на них нет цветов), которые наблюдали за боем с безопасного расстояния. Они приняли от него поводья и помогли спешиться. Сойдя, Томас ощутил, что ноги стали до странности слабы, да еще и, оказывается, изрядно побиты. Он слегка покачивался, однако, если не считать синяков и небольшой кровопотери, силы и прыть были все так же при нем, в этом он не сомневался. Оставалось лишь дружески похлопать по шее Балиона: хорошо, что доблестный боевой коняга не падет почем зря из-за истощения.

– Постарайтесь сыскать ему воды. Когда я за ним вернусь, то ожидаю, что он будет ухожен, а царапины смазаны гусиным салом.

Те двое были довольны уже тем, что могли оставить кровавый дол. Коснувшись руками лбов, оба низко поклонились своему военачальнику и повели боевого коня прочь.

Томас повернулся в обратную сторону, с наслаждением подставляя лицо струям погожего ветерка. О господи, наслаждение-то какое – чувствовать у себя на лице вольный ветер вместо проклятой решетки забрала! Он тронулся вперед, мимо кустов с желтыми соцветиями, небрежно торчащими из выбеленных трав. Между тем доспехи издавали неприятный скоблящий звук, видно, пересохло масло на стыках. На пути Томас помахивал мечом, попутно ослабляя пластины нагрудника и крепежные лямки под ними.

– Эгремонт! – зычно подал он голос на подходе к полю боя, чтобы свои слышали, кто именно идет и где сейчас находится. В следующую секунду Томас прошипел ругательство и сбил на лицо забрало, потрясенно увидев: через своих с тыла, выходя из схватки, выбирается Солсбери. А с хозяином, само собой, отходила и его личная стража. Тотчас же стало жаль, что разлука с боевым конем произошла столь некстати и не вовремя.

Не лучшим образом держалось и его собственное воинство: те, кто все еще на конях, все еще вяло допекали ряды Невилла, но в целом было видно, что наметился отход.

– Эй! – провопил Томас. – А ну, деритесь!

За спиной все мельче становился унылый силуэт Балиона; Томас трусцой побежал вперед, не зная, что еще предпринять.

Спиной к нему стоял пехотинец Невилла и самозабвенно размахивал над головой руками – может, тоже скликая своих обратно. С дикарской силой Томас рубанул ему сзади по шее; обезглавленное бездыханное тело рухнуло наземь. Барон Эгремонт продолжил бег, захлебываясь дыханием так, что пришлось снова поднять забрало. И тут, к великому облегчению, подскакал Траннинг, с лицом лишь немногим краснее обычного. Все так же нажевывая свисающий ус, он сверху вниз воззрился на Томаса Перси.

– Траннинг! – обрадованно выдохнул Томас. – Дай мне твою лошадь. Их надо нагнать, настичь, уничтожить. Балион у меня скопытился от истощения. Ну давай же, шевелись, слезай!

– Звучит как боевой приказ, милорд мой Эгремонт. К политике и целям дома вашего отца это отношения не имеет, речь тут лишь о том, кто из нас двоих поедет верхом, а кто двинет пешком. Я, осмелюсь сказать, предпочитаю верховую езду, милорд.

– Ах ты изменник! – Томас, побелев лицом, ухватился было за поводья, но кляча Траннинга предательски отодвинулась. – Да я тебя за ослушание вздерну!

– Это я-то изменник, милорд? – усмехнулся с седла отцовский прихвостень. – У меня ощущение, что ваш отец бо́льшей изменой сочтет число людей, положенных вами сегодня, и отсутствие взамен головы хотя бы одного из Невиллов. Или вы ее нашли, милорд, хотя бы одну? Хорошую, породистую невиллскую голову, которую можно привязать за волосья к конскому хвосту и доставить вашему отцу? Лично я не сыскал ни одной.

Томас стоял в гневливом молчании, на колкости старого прощелыги предпочитая не отзываться. Ни он, ни отец не могли знать, что Солсбери поведет с собой такое количество отборных ратников. Оставалось лишь удрученно вздыхать. Что и говорить, эти материны родственники сражались отменно. Единственное, что Невиллам было нужно, это уцелеть при нападении, и им это удалось. Да, люди Перси перебили с сотню лучших солдат Солсбери, но у Томаса на глазах их кованая сердцевина отходила все дальше и дальше, исправно сохраняя боевой порядок. Не помешало бы еще несколько дюжин лучников для их обстрела, но такого резерва у барона Эгремонта, увы, не было. А так оставалось лишь мрачно наблюдать, как его дядя уходит из западни. Все еще до конца не отдышавшись, Томас выругался. Очень хотелось снять шлем, но от спекшейся крови он намертво пристал к волосам и макушке, так что рука на полпути к голове остановилась.

Траннинг все еще не уезжал, а глядел на Томаса и нажевывал ус – с голодухи, что ли.

– Вы можете сказать отцу, что дрались храбро, милорд. Эту правду оспаривать никто не собирается. Чуть было не добрались до самого́ старого чертяки – я лично видел.

Томас поглядел в удивлении: нет ли здесь какого-то подвоха. Как ни странно, насмешки на лице Траннинга не замечалось.

– Но ведь все-таки не пробился?

– Сегодня нет, – кивнул Траннинг. – Но человеку свойственно оступаться и падать. Так самим богом устроено. Важно лишь, кто в конце одержит верх.

У Томаса недоуменно поднялись брови: Траннинг, судя по всему, даже и не собирался присваивать себе пальму первенства. Эгремонт покачал головой, вызвав у отцова мечника улыбку.

– Я пригоню вашего коня, милорд, – сказал он с ноткой сочувствия. – Между прочим, когда вы его покупали, я предупреждал: он слишком велик в размерах, а это не оборачивается пользой для сердца. Ну да ладно: в целости или нет, а домой он вас доставит.

Под набирающим силу ветерком Траннинг рысью поскакал в поле. Томас чувствовал, как по телу в десятке мест разом начинают разрастаться очажки боли: плоть сознавала, что драки больше нет, а значит, можно помучиться и отболеть. Победы он не одержал, но зато опробовал себя. К своему удивлению, стыда Томас не чувствовал. На виду у войска он, доблестный барон Эгремонт, поднял руку и описал в воздухе дугу, указующую в ту сторону, откуда он явился одно утро и целый век назад.

5

Впереди уже виднелся Алнвикский замок, бледно-золотистым зубчатым холмом возлежащий над окрестностью. Крепость постепенно приближалась; ее вид Томаса не радовал. После трех дней пути уже несносной становилась собственная засаленность и грязь, нытье полученных ран и ушибов, вонь застарелого пота и высохшей крови. Шлем при посредстве масла и горячей воды наконец отстал, но оставил на макушке жарко зудящий рубец длиною с палец – Томас тогда, увидев размер вмятины на шлеме, разглядывал ее долго, в затяжном оторопелом молчании. С каждым новым шагом Балиона упадок духа становился все сильней и ощутимей. Об этих бледно-золотистых стенах в душе с детства скопились тысячи воспоминаний, но прежде всего Алнвик для Томаса был связан с присутствием старика. Каждый приезд сюда предвещал встречу с отцом.

При отходе с поля боя настроение у людей было поначалу приподнятым, чуть ли не праздничным. Да, Солсбери ускользнул живым, ну да это теперь забота младшего Перси. Что же до остального, то они божьим соизволением остались живы, и эта радость блаженно кружила голову. Позади остался ужас крушащего столкновения, гвалт смертоносной свалки. У каждого на языке сейчас была дюжина историй о своем противоборстве с врагом; о том, как был на волосок от верной гибели или увечья, да Господь пронес. Первая ночь в пути выдалась бурная, хмельно плыла от возбужденных голосов. Гремел отчаянно-радостный хохот бородатых здоровяков с топорами и гвизармами; возбужденно блестели глаза при описании наиболее смачных ударов или уклонения от них. При одном из солдат оказалась тростниковая дудочка, на которой он выдувал незатейливую мелодию, под ее свиристение кое-кто из солдат скакал в куражливой пляске – поодиночке и в обнимку по двое, как будто навеселе. С заходом солнца Томас думал было запретить весь этот шум-гам. По всей логике, Невиллы должны были их начать разыскивать с целью поквитаться. Было сущим безумием орать в ночное небо, раскрывая свое местонахождение.