Нашествие чужих: ззаговор против Империи - Валерий Шамбаров

В апреле состоялось торжественное открытие Первой Государственной Думы, в стране начинался «парламентаризм». Но сопровождалось это волной забастовок и антиправительственных манифестаций. А первым актом Думы стало… требование общей амнистии! По России ручьями лилась кровь невинных жертв, гремели взрывы и выстрелы, а «народные избранники» требовали освободить тех убийц и смутьянов, которых удалось поймать! И «общественность» бурно приветствовала такие акции думцев! Но царь уже был научен, к чему ведут уступки. И власть, хоть и с опозданием, начала реагировать на атаки жестко. Николай II наконец-то отправил в отставку Витте, назначив премьером решительного Столыпина. Который в июле 1906 г. разогнал слишком буйную Первую Думу, а в августе ввел закон о военно-полевых судах. Получивших право быстро и без апелляций отправлять преступников на виселицу.

Правда, юрисдикции военно-полевых судов подлежали только лица, захваченные с оружием в руках, террористы, изобличенные явными уликами. То есть, мелкая сошка. Преступники более высокого уровня ускользали. А те, кто был арестован, отделывались легко. Троцкий, например, жил в питерских «Крестах» со всеми удобствами. Сохранилась его тюремная фотография — во фраке, с белоснежным воротничком и манжетами, как в великосветском салоне. Его камера и впрямь стала подобием салона. Днем двери не запирались, к нему пускали гостей. Навещали соратники, иностранцы. Еду доставляли из ресторана, лучшего качества. Суд открылся в сентябре 1906 г. Троцкий на заседании закатил речь — такую экзальтированную, что довел себя до эпилептического приступа. Разумеется, сорвал овации, восторги молодых людей и восхищение барышень. А законы для «политических», которые самолично не стреляли, не взрывали и не резали, оставались мягкими. Ссылка. Хотя руководящую роль Льва Давидовича все же учли, ссылку дали бессрочную, на «вечное поселение» в Тобольскую губернию. Его покровителя Парвуса сослали в Туруханский край.

Но до места назначения не доехал ни тот, ни другой. Деньгами сообщники их снабдили еще в Питере. Документы передали по пути — поскольку везли «политических» уважительно, не чиня строгостей и неудобств. Троцкий удрал из Березова. Потом придумал очередную «красивую» историю. Будто это он сам, собственным умом, хитростью и ловкостью обставил царское правительство — привлек крестьянина, через него договорился с пьяницей-зырянином, и, рискуя жизнью, мчался сотни километров на оленях по страшной зимней тундре. Ясное дело, все это Лев Давидович насочинял, абы лишний раз выставить себя героем. Без сомнения, ему помогли. В результате и стража не сразу спохватилась, и зырянина кто-то напоил и уговорил. И явки Лев Давидович получил. На оленях он проделал вполне обычный на Севере путь — до ближайшей железнодорожной станции. Сел в поезд, а вскоре был уже в Финляндии. Парвус, в отличие от Льва Давидовича, приключенческих историй не придумывал. Он просто сбежал с дороги и прибыл туда же, к гостеприимным финнам.

А тем временем революция неотвратимо угасала. Прогнозы Ленина о новых ее подъемах не оправдывались. Простому народу раздрай, убийства из-за угла, взрывы уже поперек горла встали. Эффективными оказались и карательные меры. Военно-полевые суды действовали всего 8 месяцев, за это время было казнено 1100 человек[46], потом царь в угоду думцам и «общественности» отменил непопулярную меру. Но революционеры поджали хвосты, беспредел пошел на убыль. Столыпин наводил порядок жесткой рукой, и финские власти тоже призадумались. Рыльце у них было «в пушку», они грехи за собой хорошо знали. Теперь заопасались, как бы за это не поплатиться. И начали рьяно демонстрировать лояльность. Финская полиция, изображая сотрудничество с российской, стала проводить рейды по дачным и курортным поселкам, где гнездились революционеры. Впрочем, самих их заблаговременно предупреждали, чтобы успевали скрыться. И они потекли туда, откуда прибыли, за границу…

Как приезжали в Россию порознь, так и уезжали по-разному, у кого как получится. Ленина сперва переправили в глубь Финляндии, надеялись спрятать на лесных хуторах. Крупская вспоминала: он так устал от революционных перенапряжений, что «первые дни ежеминутно засыпал — сядет под ель и через минуту уже спит». Но и в лесной глуши оказалось уже ненадежно. И садиться на пароход, чтобы ехать в Швецию, в большом порту было опасно. Владимир Ильич уходил на острова по льду, чуть не погиб, провалившись в полынью. Потом Ленин и Крупская без пристанища скитались по Германии, отравились рыбой в какой-то второсортной харчевне… Троцкий подобных неудобств избежал. Закулисные покровители его не оставили. Он быстренько написал книжку «Туда и обратно» — о своем захватывающем «путешествии» в Россию. Мгновенно нашлись издатели, его произведение раскрутили до уровня бестселлера. После чего он и Парвус с семьями поехали отдыхать с Саксонскую Швейцарию.

Кстати, а Хрусталеву-Носарю никто никаких побегов организовывать не стал. Ни «доброжелателей» с деньгами, ни сочувствующих крестьян и пьяных зырян, ни лопухов-стражников не нашлось. И председателю Петроградского Совета, номинальному «лидеру № 1» революции пришлось «мотать срок» до 1917 г… Он больше не был никому нужен. При Советской власти он попытается напомнить о себе, качать права, изобличать Троцкого. И будет расстрелян.

7. Как эмиграция бедствовала и перессорилась

Схлынув за границу, революционная публика тут же занялась самым привычным, самым любимым своим делом. То бишь перессорилась и принялась лаяться между собой. Социалисты нападали на либералов. Социал-революционеры грызлись с социал-демократами. Но и внутри партий единства не было, социал-демократия развалилась на множество групп. Кроме большевиков и меньшевиков выделились «впередовцы» — после отъезда Ленина в Россию в редакции «Вперед» стали задавать тон Богданов, Базаров, Луначарский и др., пытаясь соединить социалистические учения с масонской мистикой, за что подверглись атакам Плеханова и Ленина. Появились и течения ликвидаторов, отзовистов, ультиматистов, примиренцев, ленинцев, красинцев и т. п. И все враждовали друг с другом.

А западные державы, косясь на военные приготовления Германии, продолжали курс на улучшение отношений с Россией. Вслед за Францией демонстративные шаги к сближению предприняла Англия. Начались переговоры о заключении русско-британской конвенции и разделе сфер влияния в Иране, Афганистане, Тибете[47]. Состоялась встреча английского короля Эдуарда VII с Николаем II. Причем британским политикам точно так же, как ранее французским, пришлось убеждать собственную «общественность» притормозить раздутую русофобскую истерию. Министр иностранных дел Грей доказывал, что «Антанта между Россией, Францией и нами будет абсолютно безопасна. Если же возникнет необходимость осадить Германию, это можно будет сделать».

При таких политических поворотах у революционеров возникали дополнительные трудности. В пристанище им не отказывали, принимали. Но смотрели косо, создание баз для нелегальной работы не приветствовали. Ленин сперва обосновался в Швейцарии, писал Виктору Адлеру, чтобы помог устроиться в Австрии и издавать там газету. Нет, на этот раз Адлер остался глух к его обращениям. Владимиру Ильичу пришлось перебраться в Париж. Революционеры лишились и финансовой поддержки со стороны зарубежных покровителей. Проигравшим не платят, да и слишком много их набежало. И львиная доля партийных усилий нацеливалась теперь на то, чтобы достать деньги. Сначала пытались добывать их «проверенным» путем, с помощью «эксов». Но только испортили собственную репутацию в глазах иностранцев. Когда террористы убивали российских сановников, полицейских, солдат, случайных граждан, западная «общественность» воспринимала это спокойно, а то и одобрительно — ведь гибли «слуги царского режима». Однако ограбления банков и казначейств — это было совсем другое. Для европейцев такие преступления выглядели чистой гангстерской уголовщиной.

В этих операциях впервые выдвинулся еще один видный революционер, Иосиф Виссарионович Джугашвили. Он происходил из совершенно иной среды, чем Ленин, Троцкий, Коллонтай. Родился в семье бедного крестьянина, зарабатывавшего на жизнь сапожным ремеслом. В 1888 г. поступил в Горийское духовное училище, во всех классах был первым учеником и окончил с отличием. В 1894 г. был принят в Тифлисскую духовную семинарию. Но нередко в нем брало верх «мирское». Писал неплохие стихи, их публиковала газета «Иверия». Подписывал их псевдонимом «Коба» — по имени романтического разбойника из книги писателя Казбеги. Кстати, много позже, когда он станет вождем, лизоблюды подготовят книжку его стихов. Иосиф Виссарионович запретит ее издавать. Хотя специалисты, в том числе антисталинист Симонов (после смерти Сталина) признавали, что стихи были хорошие.