НЕТ - Анатолий Маркуша

– Так он же не копит, а тратит деньги, – вступилась было Кира за Хабарова.

– Откуда ты знаешь? И что вообще ты про него знаешь? Шикарно ухаживает? Допустим. А что дальше?

Кира не стала спорить. Подумала: "Завидует Сонька и злится".

Потом Кира спросила Виктора Михайловича, понравилась ли ему Сонечка.

– Индюшка. Надувается, изображает черт те кого… И глаза у нее неверные.

У Киры был младший брат Костя. Кира считала его неудачником и очень жалела. Хабаров Костю едва терпел. Иждивенец, дармоед, паразит – других слов у Виктора Михайловича для Кости не было. Правда, в лицо он никогда ничего подобного ему не говорил. При нем Хабаров вообще больше молчал, но от Киры своего отношения не скрывал.

Однажды Костя забежал к сестре, когда Виктора Михайловича не было дома. Он, как всегда, спешил и почти от двери выпалил:

– Кирюха, выручай! Две сотни, еще лучше – три, зарез, понимаешь? Кредит нужен долгосрочный – на предмет оплаты неотложных долгов…

Кира, которая терпеть не могла этого дурацкого обращения – Кирюха, для порядка попеняла младшему брату, но в деньгах не отказала.

И случилось так, что именно в тот момент, когда она положила на стол две новенькие сотенные бумажки, в комнату вошел вернувшийся с аэродрома Хабаров. Вообще он никогда не интересовался, на что Кира тратит деньги, сколько. Но тут спросил:

– Для чего этому типу деньги?

– Этот тип, между прочим, мой брат, Витя, и он попросил взаймы.

– Прежде чем занимать, надо научиться зарабатывать…

Тут подал голос Костя:

– Неужели вы обедняете, выручив родственника на какие-то паршивые две сотни, я ж не миллион у вас прошу?

– З…! – взревел Хабаров. – Еще рассуждаешь. Острить изволишь. Паршивые две сотни! Сейчас я тебе покажу, как эти сотни добываются, сейчас… – И он скинул с плеч кожаную куртку, сорвал рубашку, майку и, задыхаясь от бешенства, прохрипел: – Смотри, любуйся!

Оба плеча Хабарова были в фиолетовых синяках-кровоподтеках. Синяки переходили на спину и на грудь.

– Что это? – испугалась Кира. – Что случилось?

– Это следы парашютных лямок. Понятно? Лямки оставляют о себе вот такую память, когда, зарабатывая две паршивые сотни, человек крутится в перевернутом штопоре. Ясно?

Костя, пробормотав что-то непонятно-извиняющееся, попытался улизнуть.

– Куда? Деньги на стол!.. – и Хабаров отобрал-таки у него эти две сотни.

Кира долго плакала потом, а Виктор Михайлович, придя в себя, пытался успокоить ее:

– Ну, не могу я, не могу мириться с тем, что ненавижу. Ты прости. За слова прости меня, ладно?

Хабаров с нетерпением ждал, когда она окончит свой Историко-архивный институт. Говорил:

– Как все науки превзойдешь, так родишь сына.

И она превзошла науки и родила Андрюшку. Хабаров любил сына и никак не мог примириться с тем, что, на его взгляд, Андрюшка рос слишком медленно.

Когда парню исполнилось два года, Хабаров притащил в дом настоящие лыжи с жесткими, пружинными креплениями. Крепления были сделаны на заказ в авиационных ремонтных мастерских, и ботинки пошиты на заказ. Все это стоило очень дорого и добыто было с большим трудом.

– Ты с ума сошел, – сказала Кира, – он же еще маленький для таких штук.

– Ничего, пусть привыкает.

Однажды невзлюбившая Хабарова подруга Киры Соня пришла в дом, когда хозяйки не было. О чем она говорила с Виктором Михайловичем в тот вечер, Кира, естественно, не знала. Но, вернувшись, сразу почувствовала: настроение у мужа испорченное.

– Ты чего невеселый?

– Так, – сказал Хабаров. – Кто был твой отец?

– Как кто? – не поняла и удивилась Кира.

– Ну, какую должность занимал, кем работал?

– Тебе для анкеты надо? – Нет. Сам хочу знать.

- Папа окончил Тимирязевскую академию, всю жизнь занимался овцеводством и считал это дело самым важным на свете…

– А за что же ему присвоили генеральское звание?

– Какое генеральское звание? Он работал в министерстве, был начальником главка, членом коллегии…

– Очень интересно. А вот твоя Соня объяснила мне сегодня, что ты генеральская дочка и мне следует это иметь в виду.

– Если хочешь, папа действительно занимал генеральскую должность… По масштабу… Понимаешь?

– Это ты сама Соне объяснила?

– Ну, а если даже сама, то что?

– Глупо. Так бессмысленно и бездарно врать – глупо. Они поссорились в тот вечер. А Кира так и не поняла, что взбесило Хабарова, чем были вызваны его злые слова:

– Смотри, Кира! Если ты мне когда-нибудь так по-дурацки соврешь, берегись. Я не проглочу.

Как-то, прибирая в квартире, Кира нашла на его столе страничку из большого блокнота, исписанную четким прямым почерком Хабарова. Начала текста не было, конца тоже не было, и Кира не могла понять, что это – заявление, объяснительная записка, может быть, черновик выступления. Хабаров писал:

"… и продолжаю настаивать: в стране с всеобщей грамотностью, с. громадными тиражами периодических изданий, с невероятным числом подписчиков выпуск стенных газет – бессмысленная трата времени. Анахронизм чистейшей воды…

Но еще больше меня удивляет, для чего вы, занятые люди, расходуете время и энергию, утомляете серое мозговое вещество на расследование и обсуждение, "вопроса". Говорил или не говорил, когда, кому, при каких обстоятельствах? Чего тут расследовать? Спросили бы у меня сразу, и я б вам сказал: говорил! Думаю так, а не иначе и скрывать свои мысли не имею причин. И все было бы ясно.

Полагаю, что моя идейность, если уж возникла необходимость в её контроле, может быть измерена другими методами и совсем иными параметрами. Проверьте, честен ли я в оценке той техники, которую испытываю. Если найдете изъян в оценках, пристрастность, соглашательские тенденции или что-нибудь подобное – бейте меня. Установите, достаточно ли принципиален в своем подходе к делу, к людям, позволяю ли себе скользкие сомнительные формулировки в заключениях, которые подписываю. Найдете, что недостаточно принципиален – наказывайте, изгоняйте.

Неужели вы не понимаете, что человека следует проверять по его поступкам, по его делам? Неужели вы не видите, где главное, а где второстепенное? И разве вам дано право унижать человеческое достоинство весьма сомнительными способами ведения…"

Вечером, когда Хабаров вернулся домой, Кира спросила:

– У тебя неприятности, Вить?

– С чего ты взяла?

Кира показала ему блокнотный листок. Виктор Михайлович поморщился и сказал:

– В душе он был романистом плодовитым, как Оноре де Бальзак, и утонченным, как Стендаль, он никогда не терял времени между полетами и строчил книгу за книгой, правда, мир еще не знал его имени, но с годами узнает и запомнит и скорей всего увековечит…

Они жили хорошо. И за все десять лет у Киры не было причины всерьез усомниться в этом. Конечно, случались и недоразумения, случались и неприятности, но, в конце концов, разве совместная жизнь двух людей не требует постоянных взаимных уступок? Кира уступала легче, он – труднее, но, в общем, все было хорошо.

Первые годы Киру беспокоил его неизменный успех у женщин. И даже не сам успех – он должен был нравиться! Ее огорчало, что Хабарову этот успех доставляет явное удовольствие. Он, так иронично относившийся к своей растущей час от часу популярности, вдруг начинал глупо ухмыляться и страшно хорохориться под взглядом какой-нибудь хорошенькой мордашки.

- Ви-и-итя! Это же несолидно. Она учится в девятом классе…

– Ты так считаешь?

– Слепому видно…

– Вас понял, переключаю внимание.

Скоро, однако, Кира убедилась, что дальше улыбок и петушиного распускания хвоста дело не заходит, и успокоилась. С тех пор она никогда и не думала, что их совместной жизни может что-нибудь угрожать.

Все произошло совершенно неожиданно.

Кира забеременела во второй раз. Сказала ему, он обрадовался:

- Андрюшке напарник в самый раз. Очень ему нужен напарник, чтобы не рос эгоистом, чтобы не был центропупистом и вообще… Вообще одного пацана в доме мало…

Кира же считала, что Андрюшки ей вполне достаточно. Она ничего об этом не говорила, но думала именно так. Поэтому через некоторое время она сообщила Виктору Михайловичу, что врачи находят у нее какие-то серьезные отклонения от нормы и советуют прервать беременность.

Хабаров всполошился, он готов был поднять на ноги всю медицину. Но Кира, хотя и вздыхала, хотя и уверяла, что до смерти боится предпринимать какие-нибудь шаги, что до сих пор ей ужас как везло и не приходилось обращаться к врачам, сказала:

– Раз надо, то надо… Теперь не средневековье и риска, пожалуй, никакого нет… Хотя…

В конце концов Виктор Михайлович, жалея Киру, стал ее успокаивать: