Восстание Весперов - Питер Леранжис

Лицо коренастого просветлело. Он улыбался во весь свой беззубый рот. Стража увела его из дворца, а он все кричал и кричал славу королю.

— У меня мягкое сердце, Кэхилл, — промолвил король. — Если бы мои подданные боялись меня так же, как они боятся моего советника!

— То, что одни называют слабостью, другие называют мудростью, мой господин, — отвечал Лукас. — Позвольте, я выйду поздороваться с сыном.

— Да, да, сделайте милость! — король махнул рукой и приподнял с золотого подноса горсть винограда.

Бедный Вильямс задрожал всем телом и протянул Лукасу пергаментный свиток.

— Ваша светлость, это официальное уведомление об отставке… новой гувернантки…

Люк брезгливо отстранил свиток.

— Вильямс, неужто это так мудрено найти хорошую гувернантку? Англия большая!

Вильямс согнулся в три погибели, бормоча извинения. Лукас его не слушал. Он подхватил под локоть сына и выставил его в коридор.

— Что на этот раз? — спросил он. — Ты должен вести себя подобающе и быть безупречным в глазах короля!

— Чтобы потом жениться на его противной дочери, я знаю, — пробурчал Винтроп.

— Которая родит стране наследника! Который потом станет королем! И на престол взойдет Кэхилл! Я ясно выражаюсь? Если трон не достанется дочери короля, то он достанется ее мужу!

— И ты думаешь, это справедливо, отец?

— Справедливо? — лицо его побагровело и вплотную придвинулось к Винтропу. — А справедливо видеть, как убивают твоего собственного отца, и после этого быть обвиненным в его смерти? А справедливо, когда болезнь забирает любовь всей твоей жизни? А справедливо просить подаяния и бродяжничать с ребенком на руках? Я собственным умом и хитростью добился своего положения при дворе. Я шел по спинам тех, чья воля была не так сильна. Справедливость тут неуместна. Моя цель возвысить Кэхиллов. Ланкастеры, Йорки, Тюдоры — что они? Пшик! Над ними взойдет другое солнце, и заблестит заря эпохи Люциан!

Мастер Винтроп сморщил нос. Он слышал эту историю уже миллион раз. Стать королем… Ну, что тут интересного? Лучше быть разбойником… или рыцарем и выступать на турнирах!

— Но, отец, у короля скоро состоится развод с Екатериной, и тогда Мэри больше не будет принцессой. И мне придется жениться на этой противной…

— Мария останется принцессой, — грозно перебил его отец. — И вы будете первыми в очереди на престол. Уж я об этом позабочусь!

— Но другие наследники…

— Это не твоего ума дело. С другими я как-нибудь разберусь.

Мастер Винтроп вздрогнул. Что подразумевает его отец? Определенно что-то менее невинное, чем его выходки с саламандрой.

Он гнал от себя прочь мысли об убийстве.

— Милорд? — услышали они.

Оба Кэхилла повернулись.

Перед ними переминался с ноги на ногу Харгров, дворецкий Его Величества. За ним, опустив голову, стояла девица в простой крестьянской одежде и в шляпке, какую обычно носят гувернантки.

— Позвольте представить вам кандидатку на место новой гувернантки. Милейшая молодая особа с исключительно…

— Да, да, уверен, она умеет говорить сама. Вы, верно, боитесь, что пол провалится у вас под ногами, мисс? У вас, наверняка, есть имя, не так ли?

Мастер Винтроп давно привык к воздействию, которое его отец оказывал на людей. Кто-то жалко рыдал, обливаясь слезами. Кто-то порывался бежать. Некоторые падали без чувств — такова была сила его взгляда.

Но эта девчонка была что-то!

Она прямо и так пронзительно посмотрела на его отца, словно хотела проделать в его голове дырку, и увидеть, что там внутри! А потом нежданно-негаданно едва не разрыдалась — но, нет, не от страха, это он видел наверняка. А от чего-то еще. Винтроп не знал, как это называется. Он никогда еще не видел таких глаз — ему показалось, что в них засияла… радость.

— Меня зовут М… М… Мадлен Бэббитт, — выпалила она. — Из Скаата.

— Дочь Ирландии, значит, — ответил Лукас на провинциальный манер. — Что ж, будем надеяться, этот экземпляр продержится у нас больше недели.

Отец удалился в покои короля, а Винтроп начал игру в гляделки. Он не мигая, уставился на девушку. Что-то ему в ней не нравилось. Слишком какая-то молодая. И странная. И без бородавок. И без усов… И от нее ничем не воняет. Совсем. Что тут хорошего?

— Я уверена, мы с тобой подружимся, — сказала эта ирландская девчонка.

— Подлюзимся, — пообещал Винтроп, закатил глаза и сбежал.

Что-то в ее лице было знакомое. Непонятно…

Мадлен Кэхилл передернуло, словно от налетевшей стужи. Она пережила девятнадцать суровых зим, но такого ледяного холода, которым повеяло от ее брата Люка, она не ощущала никогда.

В спальне было зябко и сыро. Семь шагов в одну сторону, семь — в другую. Вот она, королевская милость — четыре стены, грязный пол и кровать с жестким соломенным тюфяком!

Она то и дело поглядывала в окно и вздрагивала от каждого шороха. Веспер приходил на базарную площадь. Как волкодав выискивал в толпе, хищно пожирая глазами все вокруг. И если бы она не устроила это представление с перевернутой телегой, он, наверняка, поймал бы ее. Сколько еще она от него будет бегать? Рано или поздно, он ее найдет. Ей не выжить в одиночку. Она должна убедить Люка присоединиться к ней. Любым способом. Чего бы ей это ни стоило.

Пути назад нет. После похорон матери ее сразила жестокая лихорадка, и, прячась в лесу, она едва осталась жива. Она пережила все испытания — сомнения, голод, холод и сырость непрестанных дождей. Но однажды, сидя у разожженного торфяного костра и в тысячный раз перечитывая дневник матери, она вдруг наткнуласт на фразу:

«Лукас: конюшни, Г VIII».

«Г VIII» — это, безусловно, король Генрих VIII. Его двор размещался недалеко от Лондона во дворце Пласентия — с другой стороны Ирландского моря и дальше через Уэльс и почти всю Англию! Но Лукас был ее единственной надеждой! На двадцать три года старше Мадлен. И потому, решила она, самый мудрый из всех братьев и сестер. И тогда, неоднократно меняя обличия и внешность, она тайно проникла в трюм купеческого корабля, который перевез ее через море. Путешествуя по материку, она спала на голой земле, в пещерах и на ветках деревьев. И каждый раз Веспер отставал от нее всего на один шаг. И вот, еле живая, она, наконец, добралась до Лондона. Но силы ее были уже на исходе, когда неожиданно ей на глаза попалось объявление:

ТРЕБУЕТСЯ ГУВЕРНАНТКА

Во Двор Его Величества короля.

Обращайтесь к мистеру Харгрову,

дворец Пласентия

И вот… что теперь? Чем этот брат лучше ее врага?

Оливия как-то раз сказала, что Лукас «больше, чем жизнь» и «с железной волей». Но он еще и желчный, бездушный и… очень несчастный. Его взгляд, долгий и неподвижный, судил и осуждал. И в то же время это были глаза ее матери — такие же дерзкие, проницательные, только опустошенные, словно лишенные доброты. Материнские глаза, лишенные их света.

Мадлен вспомнила третье обещание: объединить всех Кэхиллов, когда это станет возможным.

А что, если еще невозможно? А что, если Люк не готов оставить Двор, расстаться со своим положением и идти дальше, объединяя их семью?

Пока его глаза говорили нечто совсем иное.

Из окна виднелось широкое поле, на котором рыцари готовились к турниру. Они верхом разгонялись и на скаку метали копья в чучела из набитых соломой свиных туш. Среди них был один рыцарь, даже издали отличавшийся от остальных. Высокий, с широкой, массивной костью, но быстрыми и точными движениями. И конь его необычной золотистой масти отличался какой-то величественной статью и силой. Пока она наблюдала за ним из окна, рыцарь закончил упражнения, снял шлем и прогарцевал к конюшне.

Король Генрих VIII… О его триумфах на рыцарских турнирах слава гремела по всей стране. Но даже он, самый великий человек Британии, остерегался ее брата Лукаса.

Вот-вот должен начаться первый урок с мастером Винтропом, а она еще даже не подготовилась. Вильямс предложил ей попробовать начать с урока игры на жестяной флейте, чтобы приручить маленького звереныша.

Мадлен была счастлива, и ей не терпелось начать урок. Оливия прекрасно обучила ее игре на флейте.

«В этом ты похожа на Джейн», — говорила она, если Мадлен особенно старалась.

Так было всегда — если мать хотела похвалить ее за успехи в ремесле, гимнастике или логике, она сравнивала ее с братьями и сестрами, говоря: «А это в тебе искра Катерины», или «кусочек Томаса», или «крупица Лукаса».

И действительно, как часто повторяла Оливия, ей досталось по штриху от каждого из них, но главным стержнем ее характера оставались все-таки лишь ей свойственные черты.

«Не давай людям садиться тебе на шею. У тебя слишком доброе сердце — и ты уже не станешь другой. А люди часто злоупотребляют этим. Ты сильная личность, но по характеру ты настоящий миротворец. Твой дар — приносить мир и устранять раздоры. Запомни, это твое главное достоинство, и оно будет твоей путеводной звездой».