Питер Брейн и его друзья - Эдмунд Хилдик

— Ой! — пискнула Руфь. — Я боюсь! — И она вырвалась из круга.

— Ну чего ты испугалась? Ничего тебе внутренний голос не сделает. Скажи ей, Ева!

— Не хочу! — отрезала Руфь. — Я буду на вас смотреть.

— Ну так замолчи! — сердито распорядился Питер.

Все, кроме Руфи, вновь взялись за руки и уставились на рисунок. И старались не моргать. И слушали.

Питер видел рисунок так, как он был напечатан в программке: 8

Энди и Морис видели его сбоку: ∞

Ева и вдруг заинтересовавшийся Уильямсон видели его так, как Питер, только вверх ногами: ∞

Они смотрели и смотрели, и вдруг рисунок поплыл куда-то, а с ним и одеяло, круги, прямоугольники и кресты. Потом Энди обнаружил, что круги начали вертеться, и его прошиб холодный пот: он вспомнил минуты, пережитые им под эстрадой.

— А это… это не чертёж магнитофона?

— Заткнись, олух, да заткнись же, мне как раз начал вещать внутренний голос! — прожурчал Морис. — Ну ладно, голос, продолжай, он заткнулся, ты слышишь меня, голос? Эй, голос!

Руфь захныкала.

— Так ничего не получится! — крикнул Морис. — Ты отпугиваешь внутренний голос! Чтоб тебя…

— Да! — сказал Энди. — Если ты струсила, так уходи.

— Не уйду! — крикнула Руфь.

— В таком случае ты исключаешься. Нарушение дисциплины. Неповиновение приказу. Удались!

— Не удалюсь!

— Да перестань же визжать! — взмолилась Ева.

— Буду визжать, если хочу! Это вам нельзя визжать, а мне можно визжать! Можно, мо-о-ожно, мо-о-о-о-ожно! — продолжала она, вспомнив, как подействовало это слово на Энди накануне. — Мо-о-о-ожно!..

Последний вопль адресовался уже Питеру. Он смеялся, а Руфь, даже ещё больше, чем Уильямсон, не любила, чтобы над ней смеялись, — Внутренний голос сказал мне, что нужно, — сообщил Питер сквозь смех. — А вернее, провизжал. Вычел из «мороженого» четыре буквы и всё себе позволил.

— Что? — хором спросили Энди и Морис.

Даже Руфь перестала визжать и подозрительно, но с интересом уставилась на брата.

— Ты думаешь… — спросила Ева, протягивая руку к рисунку.

— Я думаю вот что. — И, опередив её, Питер указал карандашом на подпись под рисунком. — Если выбросить из слова «мороженое» «ро» и два «е», остаётся «можно». Верно?

— Да, — ответил Энди бледнея. — Ну и что?

— Вот тут и надо искать четвёртое слово.

— Где?

Питер повернулся к Морису:

— Любителям мороженого давали два сорта, так?

— Да, но…

— И ты говорил, что мороженое раздатчики брали из большой белой штуки, похожей на стиральную машину с двумя баками?

— Да, но… А! Понял!

— Этот рисунок — схема мороженицы. А то, что я принял за птичьи клювы, — это крест прямо посредине!

— Но ведь мороженицу увезли! — вмешалась Ева. — Сразу, как только кончилось состязание.

— Конечно. Но она такая тяжёлая, что на земле обязательно должен был остаться след. И точно посредине вы найдёте четвёртое слово… Погодите! — добавил Питер, увидев, что Энди и Морис бросились к двери. — Подождите немного… До того как завизжал внутренний голос, я смотрел на рисунок, а думал только о сетках. Я даже разозлился, потому что хотел сначала разобраться с рисунком. Но всё равно у меня прямо в ушах звенело: «белые разметки, внутренние сетки…» И вот теперь и это стало ясно. Что я вам говорил? Уж если голова у меня заработает, то долго не остановится.

— Как и язык, — вставила Ева.

— Ну говори же, старина, не трать времени попусту. Если догадался, так выкладывай. Не забудь, Жирняге Питерсону осталось только одно слово.

Питер перевёл дух.

— Ну вот: белая разметка… Я начал с этого. Белая разметка…

— Белая? — Почему-то Энди представились громоздящиеся друг на друга белые шарики, о которых ему не хотелось вспоминать.

— Да, на теннисном корте. Сетки по сторонам. Сетка внутри и судейская вышка.

— Ну конечно, он отгадал всё верно! — воскликнул Морис. — Пошли! Не то Жирняга…

— Да постой ты! Куда пошли? — спросил Энди. — Корт большой.

— Да, «шагай-ка вперёд» — это не совсем ясно, — признался Питер. — Но, наверное, надо идти от корта, от судейской вышки. Сначала вперёд, а потом пять шагов направо… Э-эй!

Но все, включая и Руфь, уже мчались вниз по лестнице. Через пять шагов нужно было поискать в канаве — об этом они и сами догадались.

15. ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО

— Отыскали, отыскали, отыскали! — хором распевали искальцы, торжественно входя в комнату Питера через полчаса. — Отыскали, отыскали, отыскали ещё два!

— Ну-ка, покажите, — сказал Питер, выхватывая из рук Энди грязный клочок бумаги и развёртывая его. Гм!..

Первое слово было «хорошо».

Именно так, с точкой, — пояснил Энди, сопя у него над самым ухом.

А второе было «тобой».

— С запятой, — сказал Энди. — Я списал точно. Всё может пригодиться.

— Верно, — согласился Питер. — Так будет легче правильно составить сообщение. Ну, а теперь посмотрим, что у нас уже есть.

Он записал два последних слова под первыми тремя:

Приз первый выигран хорошо, Тобой.

— Теперь мы можем отгадать последнее слово, — заметил Энди. — Наверное, это «что». — Он завёл глаза вверх и объявил: — «Хорошо, что первый приз выигран тобой».

— А может: «Что первый приз выигран тобой — хорошо».

— Нет, тут, наверное, не «что», а «очень». «Первый приз выигран тобой. Очень хорошо».

— Нет, лучше: «Ну хорошо, первый приз выигран тобой». Верно?

Питер презрительно покачал головой.

— Вы все позабыли про знаки препинания, — сказал он. — После «хорошо» стоит точка. Значит, это последнее слово в сообщении. И надо как-то оправдать запятую после «тобой». А главное, даже если вы и отгадаете, вы всё равно не выиграете, если не сможете указать, где нашли последнее слово. Так что возьмёмся за последнюю подсказку. «Вверх-вниз, вверх-вниз»… Ну думайте же!..

И они принялись думать.

Они вздыхали, пыхтели, покашливали, причмокивали, мычали, морщили лбы, покусывали губы, чесали носы, грызли ногти — и думали.

— Я всё думаю про грусениц, которые ползают по спичечной коробке, — объявила наконец Руфь, — то есть про гусениц…

— А я вижу ступеньки, — журчал Морис. — Только вот какие ступеньки? И что это за «все», которые, «дивясь, подходят ближе»? Какие это «все»? И где будет «ниже»?

Энди насупился.

— По-моему, это эстрада в павильоне, — проворчал он. — Ведь люди поднимаются на эстраду вверх и спускаются вниз… И, — добавил он со вздохом, — бывает, что некоторые сидят ещё ниже…

— Да, и все глядят и дивятся, особенно когда какой-нибудь олух внизу всё перепутает, — сердито сказал Морис.

— А как насчёт «подходят ближе»? — спросил Питер. — Ведь во время представления никто по залу не ходит. Все сидят.

— А!

Все оглянулись на Еву. Она стояла у окна и глядела на что-то в парке.

— Ну?

— Ха-ха!

— Что это с ней?

— Ну и ну! — фыркнула Ева. — Не могли сразу догадаться. А ведь какие у них головы!

Питер отвернулся.

— Да не обращайте на неё внимания, — буркнул он. — Она просто выдумывает.

— А вот и нет! Поглядите-ка сами. «Вверх»! — видите, как он взлетел вверх. И «вниз»! Ну вот же: он летает вверх-вниз, вверх-вниз, а вокруг все стоят, смотрят и стараются подойти поближе.

— О чём это она?

— Ничего не вижу… Вот-вот! Молодец, Ева, старина! Да это же батут! Значит, слово зарыто под ним.

Теперь они уже все смотрели на окружённый зрителями батут у павильона.

— Нет, — сказал Питер, быстро соображая. — Оно не зарыто… Нет. Послушайте… я сопоставлял… Каждый раз они делают по-новому. Но я скажу вам, где надо искать слово. Оно…

— Написано снизу! — крикнул Энди. — С изнанки. Вот почему оно ниже. Может, написано краской… а может, мелом. Но всё равно пошли!

— Только бы их не опередили! — бормотал Питер, теребя одеяло и глядя на искальцев, которые бежали через футбольное поле.

Ведь вон там, за деревьями… кто это? Неужели Жирняга Питерсон? Он самый. Вот он оглянулся, смотрит на них и… да, он бежит за ними, мельтешит толстыми ногами, а его круглая физиономия совсем побагровела!

— Наверное, он услышал, как они говорили про это, когда бежали мимо него, олухи! — простонал Питер. — Да быстрее вы, олухи! Быстрее!..

16. МОРИС НА БАТУТЕ

— Стой где стоишь!

Распорядитель у батута был чрезвычайно свиреп. Он преподавал физкультуру в местной начальной школе. А раньше он преподавал физкультуру морским пехотинцам, и это сразу бросалось в глаза. Его лицо и по форме и по цвету больше всего было похоже на старый крокетный молоток. Его шевелюра напоминала обрывки той кожи, которой иногда обтягивают крокетные молотки, и искальцы ничуть не удивились бы, если бы узнали, что она приколочена к его голове обойными гвоздями.