Дракон из Перкалаба - Марианна Гончарова

– А то не я выбрала. Он сам. Первенец мой, — сказала Леся, — хлопчик, он, когда подрастет, лечить будет. А другие дети мои — посмотрим.

– Какие другие, — переспросила Владка немного раздраженно, ей все время казалось, что Леся туману напускает и хитрит, — ну какие другие, Леся, откуда ты знаешь?!

Леся в свои восемнадцать лет, молодая, красивая, жила с пятидесятипятилетним вдовцом. Жили они не венчанные, не расписанные. Вот так ходила незамужняя и беременная, но ужасно гоноровая, и что-то еще планировала.

– Знаю. И все. Хлопчик за Пантелеймоном еще будет Богодар. И третья девочка — Леся.

И вслед девушкам Леся сказала странное:

– Владка! Обэрныся и слухай, — серьезно, тихо, твердо глядя Владке в глаза, сказала: — Важнише за всэ в свити — жинка, та йийи породженя. (То есть важнее всего в мире — это женщина и тот, кого она родила.) Запамъятай, Владка! — сурово приказала Леся, повернулась к ним спиной и пошла своей дорогой.

Больше они — Леся с Владкой — не встречались.

А я ее, недавно совсем, нашла и к ней была звана, к Лесе. Этой весной ездила. Она даже не удивилась, когда я ей позвонила, а я три месяца ее номер телефона искала, оказалось, что и у нее есть мобильный телефон — с сыном Пантелеймоном разговаривать, тот в городе живет, в медицинском колледже учится. Она, Леся, не удивилась, сказала, ну прыйидеш на ту недилю — распорядилась и не спросила, свободна ли я, хочу ли приехать. А ведь права была — и редкое выдалось у меня свободное воскресенье, и хотела напроситься приехать. Оказалось, проще простого — все за меня продумала и решила сама Леся.

Долгий был путь, через Коломыю, потом — длинное, вытянутое вдоль одной дороги село Яблунив, и дальше-дальше. С Васылем тем самым они «побралыся та-як-мае-буты». То есть поженились как должно. И вправду: трое детей у них, хорошие умные скромные дети — Пантелеймон, Богодар и маленькая Леся. Пантелеймон тоже на выходные домой приехал, как не от мира сего — печальный и задумчивый. Лицо прозрачное как будто. Красивый и молчаливый. У всех троих глаза Лесины, черные, прямо вишневые. Хорошие воспитанные деточки. Породженя Лесино.

Владка ехала в лифте. Вместе с ней в свой номер подымались московские артисты кино. То ли приехали премьеру свою показывать, а скорей всего — чес у них был, так называемые творческие вечера. И один, опять же кругленький, маленький, игривый, веснушки на лысинке и на руках, давай виться. И еще там какой-то, чуть помоложе. Спорт у них такой был, что ли. Владка только снисходительно улыбалась и даже контрамарки, на творческие вечера подаренные, отдала подругам. Противно было.

Это Владка уже рассказывала, когда слегла.

Она тогда еще сказала:

– А что? Должен же человек от чего-то умереть? И потом, зачем ждать старости? Что меня там ждет?

Такие фигли, как говорила Василина, шутки то есть. И Владка еще говорила:

– Оооо, а какие у меня есть тайны… Знаешь, — она дразнила, — они такие, что достойны даже опальных королев.

– Ну расскажииии, — ныла я, — ну, Влаадка…

– Не-а! — смеялась Владка, накручивая локон на палец. — А вот и не расскажу!

Она иногда лежала и перебирала эти свои тайны, как драгоценности в шкатулке…

Ну вот, однажды там же, после встречи с веснушчатым, в Свердловске она увидела К……а.

Сейчас-то он выглядит просто ужасно. Ну просто уродски выглядит. Шел как-то — по телевизору видела — по красной дорожке, плечи задраны, надутый как индюк, так и чувствовалось, что он на себе все взгляды окружающих несет и наслаждается. И лепешку какую-то под локоток тянет, бесформенную, но тоже очень важную, как будто она только что брильянт многокаратный на ужин скушала. И у него оказались очень маленькие ступни. Я не поверила. Оператор, видимо, тоже не поверил и как в ступор впал — вел и вел его ножки в туфлях тридцать девятого размера.

А тогда, когда он случайно с Владкой столкнулся в коридоре гостиницы в Свердловске, он тогда был на пике популярности, он не шел, а шествовал, а Владка летела сломя голову. В буфет мчалась за булочками к чаю. Он шествовал, она бежала и влетела прямо в него на повороте к лифту. И карандашик, которым она волосы на затылке заколола, ррраз! — и упал. И волосы волной на плечи, на спину.

Короче, они только пришли с пар, — Владка и две ее подруги: заочников держали до ночи — сначала теория, после обеда практика, серьезно все — учили по-настоящему, не то, что сейчас. И вот пришли в гостиницу уставшие, кое-как поели, заварили чай, стали ждать, когда в буфет завезут булочки. В ту гостиницу к определенному часу завозили знаменитые горячие булочки. Тащили спички — были уставшие все, — жребий пал на Владку. И не то чтобы просто случайно пал, он на нее свалился, грохнулся, этот жребий, оказавшийся слишком щедрым. Жребий выплыл на Владку, как алые паруса. Владка вышла в буфет за булочками на пять минут. Вернулась через четыре дня.

Он такой необычный, этот К…..в — ох, артист-лицедей. Он был в молодости очень привлекательный, ну очень. А иначе ему бы той большой, на весь мир известной роли не предложили бы. Очень симпатичный он был. И от таких искренних и симпатичных, открытых и улыбчивых меньше всего ждешь какой-нибудь подлости. Это не мои слова. Это Владка так говорила. Просто голову потеряла.

Между ними, собственно, не было никакой договоренности. Никакой. Ему уже надо было уезжать, маршрут его творческих вечеров закончился, он ее обнял на прощание. По-дружески. Она улыбнулась весело, ну как могла. Как получилось. И все.

И все. Ни телефона, ни адреса он не взял, она тоже, конечно, ни о чем не спросила. Ну что, никто никому не должен. Ну так… А что?

Через месяц — цветущая беременность. Владка только развелась официально с доктором Витенькой. Родители еще не привыкли к ней дома, воспитывали по старой привычке, все еще осуждали, уговаривали вернуться к мужу. А тут — вернулась с сессии — и беременность.

Подруги все поняли, все организовали. В соседнем городке нашли хорошего врача, привезли, увезли. Одна только Светка, из Вижницы подруга, умоляла — оставь, пожалуйста, оставь. Мальчик, зеленоглазый, талантливый…

– Ага, — согласилась Владка, — и такой же самовлюбленный павлин, как К…..в.

Светка тогда, как последний козырь из рукава:

– Павлинская, ты про Лесю помнишь? Она же тебе сказала?

– Что сказала?

Светка как выдохнула. Выкрикнула:

– Леся тебе, именно тебе сказала, она тебя позвала, вернула, сказала: «Оберныся и слухай. Важнише за всэ в свити — жинка, та йийи породженя».

Увы, большую роль в решении сыграла мама Тамарапална. Аргумент «Что люди скажут» затмил и Владкино будущее, и чужую, не Тамарепалне принадлежащую, отдельную, уже бьющуюся жизнь. Но хотелось жить спокойно, так ведь? Обрабатывать огород, смотреть «Богатые тоже плачут» по вечерам и поучать дочерей. А внуки в доме есть, родившиеся легитимно после получения другими дочерьми законного сертификата, ну или как там его — свидетельства о браке, который и давал право на беременность. Вот так вот сложно описала эту всю историю Владка.

Короче, после этого случая детей у нее больше не случалось.

Если бы она только подумала тогда о Лесиных словах, прислушалась бы к своим снам, поверила бы своим ощущениям и просто поехала бы в горы… Ну не нашла бы Лесю, хотя по законам, нам не известным, Леся обязательно бы вышла Владке навстречу, только подумай о ней Владка, и Леся бы пришла. Ну, если не к Лесе, так к Василине… Ну хорошо, не поехала бы, а просто спросила — в пространство перед собой — делать что, да или нет, что делать. Но «если бы» предполагает несбывшееся. А Владка, я же говорила, очень не любила условных наклонений.

И о нем, о К….ве, больше не говорила и не вспоминала. Ведь что — на нем никакой вины — а кто его обвиняет, кто? Он был мил, он был обходителен, он не брал на себя никаких обязательств. И всю ответственность с первых же объятий возложил на молодую, наивную, провинциальную девушку. И слащавые мысли, что ответственность несут оба — ну не надо этого, — за четыре-то дня, ну да мало ли чего такого в этой жизни случается, во время чеса по России. Мало ли…

И вот она, Владка, лежит уже совсем больная, в розовой мужской сорочке, ну такая красивая. И я спрашиваю:

– Что это было у тебя с ним, Владка?

– А страсть, голова кругом, знаешь… Женщину он во мне разбудил, я и не знала до него, что такое бывает… — Владка повела лицом и губы сжала: — Ага…

Да, так вот, я видела его недавно по телевидению — ничего не осталось от того романтичного парня — легкого, сильного, в распахнутой на груди белой рубашке, волосы соломенные на ветру, лоб чистый высокий, глаза зеленые, не осталось ничего от сильного, спортивного, гибкого, нет. Как будто другой человек совсем. Ни намека на того мальчика ласкового, ни следа. Безжалостно выкатились глаза, обвисли щеки. Время вылепило внешность изнутри — такой безобразный, отекший, под глазами мешки и плотоядные мокрые губы, фу. Ему сейчас только Гобсека играть, Плюшкина. И жена рядом — улыбается во весь рот, а глаза затравленные и злые-злые. Бедная.