По ту сторону Рая (СИ) - Шагаева Наталья

— То есть поработать ты мне не дашь? — голос строгий, но темные глаза начинают гореть.

— Нет, мне скучно, — наигранно надуваю губы, хлопаю ресницами и довольно улыбаюсь. — Мы летим на отдых, Глеб Александрович. Так давайте начнем с самолёта, — хватаю его за галстук и накручиваю себе на руку. Романов лениво улыбается, а я рассматриваю морщинки в уголках его глаз. — Так что там у вас было в туалете самолёта? И с кем? — я не ревную. Считаю глупым ревновать мужчину к прошлому.

— Ну прости, ты у меня не первая, — ухмыляется Глеб, отпускает мои скулы и смотрит, как я играю с его галстуком. Владимира бы уже приступ хватил от того, что я мну его вещи, а этот ничего, терпит.

— Вторая? — шучу я.

— Да, можно сказать, вторая.

— Ой лжете, Глеб Александрович, — смеюсь я. — Расскажи о себе, — прошу я. Времени у нас много, и я хочу знать этого мужчину ближе.

— Задавай вопросы.

— Ну не знаю, расскажи о сыне, — на самом деле мне интересно, в каких отношениях он с матерью своего ребенка. Быть родителями — значит быть связанными до конца.

— Ему десять лет, он учится в лицее, занимается и увлекается футболом, — Глеб задумывается и его глаза теплеют. С нежностью и трепетом опасные хищники относятся только к детям, и это так подкупает. Он ещё долго рассказывает мне про сына, про его достижения и маленькие неудачи, про то, как он любит животных, но у него аллергия на шерсть. У него даже голос меняется, становясь совсем другим, тёплым, бархатным. И мне очень приятно осознавать, что этот властный, порой, самоуверенный мужик имеет ценности и правильные приоритеты. У него есть душа, в которой главное место занимает ребенок.

— Нас когда-нибудь не станет, Стефания. Деньги, имущество — это всего лишь вещи. А дети — это наше продолжение, часть нас. Жизнь может быть вечной благодаря детям, — меня так глубоко цепляют его слова, что хочется плакать, но я этого не показываю, меняя тему.

В Испанию мы прилетаем поздно ночью и заселяемся не в отель, как я предполагала, а в отдельный домик на побережье. Ночью не удается рассмотреть все красоты. И мы, уставшие, просто ложимся спать в огромную удобную кровать с белоснежным бельем. Перед тем как погрузится в сон, я предвкушаю завтрашний день. Все-таки это прекрасно встретить тридцатилетие на побережье с мужчиной, который меня покорил. Романов знает толк в подарках. Пусть он гад, но с таким ничего не страшно, стабильно и надёжно. В этом, наверное, и заключается счастье.

Проснулись мы в полдень от настойчивой вибрации телефона на тумбе.

— Это твой, — хнычу я, хватая Глеба за ладонь, которая лежит на моем животе. Не хочу, чтобы он меня отпускал, нам так сладко спалось вместе. — Не бери.

— Не хочу, но надо, сонно отвечает Романов, шлепает меня по оголившейся попе, усмехается и поднимается с кровати. Он берет телефон смотрит на дисплей, хмурится, кидает на меня нечитаемый взгляд и выходит в гостиную.

— Да! Я слушаю! — не понимаю, зачем выходить из комнаты, если его голос отдается эхом. Романов очень недоволен. И пока он слушает своего собеседника, я сажусь на кровати, откидываясь на мягкую спинку и рассматриваю комнату. За огромным окном с белой прозрачной занавеской виден кусочек моря. У каждой страны — свой неповторимый запах. Испания пахнет сладким виноградом, грецкими орехами, шалфеем и морской солью. Встаю с кровати, поправляю комбинацию, подхожу к распахнутому окну с колыхающимися шторами, и глубоко вдыхаю. Такого аромата моря нигде не встретишь, оно пропитано особой страстью, я пьянею от этого свежего запаха — просто волшебный день рождения.

— Где ты?! — вздрагиваю от громкого рычащего голоса Романова. — Как это случилось?! — его голос становится ещё громче, настолько, что кажется начинают содрогаться стены.

— Я понял! — уже сдержанно, но холодно говорит Глеб. — Я вылетаю! — кидает он и воцаряется тишина. На цыпочках иду в гостиную, вижу, как Романов смотрит в окно на море, и куда-то звонит. Останавливаюсь посреди комнаты, присаживаюсь на подлокотник, дивана и рассматриваю широкую, напряженную спину Романова.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Мне нужен билет на ближайший рейс в Россию! — требует он. У Романова на плече красивая родинка. Мне хочется пройтись по ней подушечками пальцев. — Мне все равно, хоть на частный самолёт, деньги не главное! — он опять ждёт ответа, а я продолжаю рассматривать его родинки, замечая ещё одну под лопаткой. — Я понял! Через полчаса буду! — он разворачивается, видит меня и закрывает глаза.

— Что-то случилось?

— Сын ехал с водителем в школу и попал в аварию. Он в больнице и мне нужно срочно туда! — сообщает мне Глеб и быстро уходит в комнату. О Боже! Я совсем не знаю его сына, но меня кидает в холодный пот. Это же ребенок! Бегу за Глебом в спальню и вижу, как он быстро одевается в первые попавшиеся вещи с ещё неразобранного чемодана.

— Ты можешь оставаться здесь. Все оплачено до понедельника. Отдыхай, наслаждайся морем, солнцем, кухней, все включено, обратный перелет тоже.

Романов застегивает часы, быстро собирает в небольшую кожаную сумку, документы и телефон. А я понимаю, что не хочу оставаться в этом раю одна. У Глеба беда, а я должна отдыхать? Я не смогу. Насколько бы мужчина не был силен, в трудные минуты ему всегда нужна женская поддержка.

— Нет, я полечу с тобой! — открываю свой чемодан, вынимая вещи. — Дай мне десять минут на сборы.

— Ты уверена?

— Да. Я не останусь тут без тебя.

— Хорошо, — кивает Романова. — Я жду тебя в гостиной, поторопись.

* * *

Назад мы летим молча. Романов заметно нервничает и мне хочется его поддержать. Я накрываю его ладонь и сжимаю, мы сидим так несколько минут, но потом Глеб аккуратно высвобождается, словно не хочет принимать мое тепло. Стало так холодно, что я даже обняла себя руками… За полчаса до посадки Романов вынимает из сумки бархатную коробочку с красивыми сережками с бриллиантами. Лепестки лилий из белого золота и камушки, сверкающие на свету.

— Это был один из подарков, — невесело произносит Глеб и опускает мне на колени коробочку.

— Не стоило, я не могу столько от тебя принимать, — тихо говорю я.

— Вот только ты не нервируй меня сейчас! — обрывает меня Глеб. И ведь не поспоришь, Романову и так сейчас нелегко. Он очень переживает за сына. В прямом смысле, не находя себе места, ерзая в кресле. Пытается успокоиться, откидывается на спинку, прикрывает глаза, но не выдерживает так долго. И мне неспокойно, я кусаю губы и не знаю, чем ему помочь. Вновь хочу взять его за руку, но быстро себя одергиваю.

— Все будет хорошо, — произношу я, ловя его взгляд. Глеб кивает и отворачивается от меня. Дальше мы летим в тишине, смотря в разные стороны.

Из-за долгого перелета и разницы во времени мы прилетели к вечеру. Нас встретил водитель Романова.

— Тебя домой? — спрашивает Глеб, как только мы садимся в машину.

— Нет, можно я поеду с тобой? — не могу его оставить. Я волнуюсь и тоже не нахожу себе места. Так бывает, когда волнение и переживания одного близкого человека передаются другому. И его проблемы начинаешь воспринимать как свои. Хочется чем-то помочь Глебу, хотя бы своим присутствием.

— Нет. Поезжай домой! — резко кидает он мне и начинает куда-то звонить. Не смею больше навязываться, отворачиваюсь и кусаю губы. Самое странное, что заниматься сексом и дарить мне дорогие подарки Романов может, а принять мое тепло, помощь и подпустить близко — нет, и от этого становится горько.

Дома я скидываю с себя всю одежду, переодеваюсь в старую футболку и открываю бутылку вина.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Вот такой вот выдался день рождения, — говорю сама себе, чокаясь с отражением в зеркале. Звонить подруге или Владимиру не хочется. Они не должны знать, что я в одиночестве пью вино за туалетным столиком и разговариваю с отражением в зеркале. И никто, вроде, не виноват, что так случилось, но мне от чего-то очень горько. Поэтому я пытаюсь запить эту горечь вином…