Почти ангелы - Барбара Пим

По случаю большого церковного праздника служки облачились в отороченные кружевом стихари, а отец Талливер был особенно великолепен в бело-зеленом. Жан-Пьер едва ли мог выбрать лучший повод посетить церковь и сейчас, похоже, напряженно следил за происходящим. Проповеди как таковой не было, то есть отец Талливер не поднимался на кафедру, но остался стоять в алтаре и произнес несколько слов о значении Троицы, кратко разъяснив смысл термина «Параклит»[10]. Служба получилась красивая, и прихожане единодушно почувствовали себя чуть возвышеннее от того, что ее посетили.

Дейдре немного беспокоилась из-за Жан-Пьера, вспоминая свое поспешное приглашение – или полуприглашение – на вечеринке заглянуть на воскресный ленч. Ей и в голову не могло прийти, что он действительно объявится. Может, попросту ускользнуть, тогда не возникнет неловкой ситуации? Но из церкви все выходили вместе, и невозможно было избежать приветствий.

– Значит, вы все-таки пришли, – с запинкой сказала она. – Вам понравилась служба?

– Я нашел ее очаровательной. – Жан-Пьер поклонился.

Едва ли подходящее слово, подумала Дейдре, хотя поняла, что он имел в виду.

– Разумеется, я чувствовал себя почти как дома, хотя есть интересные различия в ритуале.

– Так вы католик, мистер… – Рода призывно посмотрела на Дейдре, которая пока не представила симпатичного молодого человека.

Дейдре всегда забывала, что людей нужно знакомить, или начинала не с того, но наконец выяснилось, кто такой Жан-Пьер, и Рода заметно повеселела.

– Обязательно останьтесь и пойдемте к нам на ленч, – сказала она. – Мы так любим знакомиться с друзьями Дейдре. Моя сестра, то есть мать Дейдре, будет просто счастлива. Она дома, готовит еду… Разумеется, все не так, как прежде, – туманно добавила она.

Дейдре предположила, что она вспоминает старые времена, когда у них была кухарка.

– Думаю, в Англии произошла целая социальная революция, – вежливо отозвался Жан-Пьер. – Динамика культурных перемен.

– Такая жалость, – протянула Рода, гадая о смысле конца его фразы. – То есть кое в чем. Хочется, конечно, чтобы все распределялось более равномерно, это было бы хорошо…

– Конечно, если тебе достается большая часть, – ринулся открывать калитку Жан-Пьер. – Какой очаровательный дом!

– Разумеется, отдельно стоящий, – сказала Рода, – а это немалое преимущество.

– Да, отдельность – вещь хорошая, отстраненность, так сказать. Но ведь и ее может быть иногда в избытке?

– Как насчет коктейля? – предложил Малькольм.

Рода испытала некоторое облегчение, когда «молодежь», как она их мысленно называла, забрала джин с тоником в сад. Сама она поспешила на кухню рассказать сестре новости.

– Знаю, ты не будешь против, что я пригласила его на ленч. Кусок телятины на сей раз далеко не маленький, и мы ведь хотим, чтобы к нам ходили друзья Дейдре, верно? Конечно, он француз и выглядит довольно иностранно, особенно желтые перчатки, но по-английски говорит очень чисто и вообще кажется обаятельным. Как по-твоему, у нас хватит овощей? – продолжала она довольно суетливо. – Пойду-ка я накрывать на стол. Он по ошибке сел на скамью Дулков, но подвинулся, когда они пришли, так что ничего страшного не произошло. Он опустил миссис Дулк подставочку для ног… Пожалуй, не найдешь англичанина, который бы так поступал. Еще только двадцать минут второго… Как хорошо, что отец Талливер не прочел полноценной проповеди, просто рассказал про смысл Пятидесятницы.

– А в чем, собственно, смысл? – спросила Мейбл, сидевшая за кухонным столом и слушавшая счастливое скворчание жаркого в духовке. – Я часто себя спрашиваю.

– О, по происхождению она еврейская или греческая, – возбужденно пустилась объяснять Рода. – И «Параклит» тоже с греческого. «Приди святой Параклит-Заступник»? Помнишь? Так псалом называется. Наверное, салфетки лучше положить кружевные…

– Бога ради.

Мейбл подумала, что Рода после проведенного в церкви утра кажется больше Марфой, чем она сама, проведшая мирное утро на кухне. Хорошо, что Дейдре пригласила друга на ленч, но будем надеяться, что сестра не слишком это раздует. В последнее время настроение у Дейдре слишком часто меняется, с ней тяжело, так что надо быть очень тактичными.

Ленч прошел просто замечательно, и всем понравился Жан-Пьер, который вопросы о жизни английского предместья задавал так очаровательно, что никому и в голову не пришло бы обидеться. После ленча Мейбл и Рода пошли мыть посуду, а остальные удалились с кофе в сад. Послеполуденные часы выдались жаркими, и воскресную тишину нарушал только далекий рев газонокосилки.

– Не буду мешать вам спать, – вежливо произнес Жан-Пьер. – Наверное, летом это будет под открытым небом?

Малькольм откинулся на спинку шезлонга.

– Только пожилые люди и старики спят после ленча, – объяснил он. – Я обычно хожу в клуб играть в теннис.

– И сегодня собираешься? – спросила Дейдре, размышляя, как будет поддерживать разговор, если останется одна с Жан-Пьером.

– Да, часа в три, наверное. Возможно, вы тоже захотите пойти? – повернулся он к Жан-Пьеру.

– Увы, спорт на открытом воздухе не в моем духе, – просто ответил тот. – И у меня тоже есть планы. На три назначено собрание в Бейсуотере, «Послание с того света». Отсюда можно добраться на автобусе?

– Да, конечно, – откликнулась Дейдре. – Я вам покажу.

– Я должен попрощаться с вашими матушкой и тетушкой, если их не потревожу.

– Они, наверное, на кухне, моют посуду.

– Понимаю, родственницы женского пола постарше трудятся на кухне, когда нет слуг. Мать и сестра отца?

– Нет, тетя Рода мамина сестра.

– А, да, понимаю. Женщины в более тесном родстве трудятся вместе… так устраняются ссоры.

После его ухода Дейдре устроилась в саду, с недобрым предчувствием ожидая появления к чаю Тома и Кэтрин. Мейбл и Рода еще не выходили из дома: либо отдыхали в своих комнатах, либо доставали лучший чайный сервиз. Предложение Дейдре помочь было встречено отказом, и девушка даже слегка надулась. Она полулежала в шезлонге с книгой по антропологии и томиком стихов на коленях, но ни ту, ни другого не открыла. Закрыв глаза, она думала о Томе, стараясь вспомнить его лицо. Через несколько минут сосредоточенной медитации она перебрала все его черты в отдельности, но так и не смогла сплавить их вместе, так что результат походил на портрет в духе Пикассо: яркие серые глаза и острый нос возникали в самых неожиданных местах. Потом у нее появилось ощущение, что кто-то наблюдает за ней из-за изгороди, отделявшей их сад от сада Лоувеллов по соседству. Она открыла глаза, но поначалу ее ослепило солнце, и она ничего не увидела. Наконец она различила блеск пары ярких темных глазок, напряженно рассматривающих ее в просвет между листьями, и догадалась, что это ребенок Лоувеллов, девочка лет пяти. С мгновение она тоже ее рассматривала, но была вынуждена отвести взгляд, не вынеся несгибаемого детского любопытства. Подобрав одну из книг, она ее открыла.

– Что ты делаешь? – раздался хриплый шепоток.

– Ничего, – с достоинством ответила Дейдре.

– Почему?!

Дейдре не смогла придумать разумного ответа, который удовлетворил бы пятилетнего ребенка, и пожалела, что с детьми ей всегда не по себе. Вордсворт, подумала она, с отвращением вспоминая стихи, которые читала в школе, возможно, справился бы с ситуацией, но ей она не по плечу. Она листала страницы книги по антропологии, тонкого зеленого тома, довольно скверно написанного и с чересчур большим числом примечаний. Не самое подходящее чтение для прекрасного воскресного дня.

– Ты спала! – победно взмыл голосок и забулькал смехом. – Я тебя видела.

– Я не спала. Я думала.

– Почему?!

Такой обмен репликами мог бы продолжаться до бесконечности, если бы в этот момент в саду не появилась Рода с плетеной подставкой для торта.

– Думаю, чай будем пить в саду, – сказала она. – Надеюсь, твоим друзьям это понравится.

– Да, будет приятно. Тут стол поставим? Или подвинем под яблоню?

– Да, там, наверное, лучше всего.

Рода обрадовалась, что Дейдре это предложила, так как втайне хотела пить чай в той стороне сада, что была ближе к дому мистера Лидгейта, поскольку считала его поинтереснее Лоувеллов. Мистер и миссис Лоувелл, их дети Рой, Дженни и Питер и старый терьер Снежок были скучными и привычными. Кто знает, что можно увидеть или услышать за изгородью мистера Лидгейта?

Кэтрин шла с Томом по улице, упиваясь безмятежной красотой полуденного воскресного пейзажа. Густые кроны деревьев вдоль улицы, аккуратные пестрые садики… Одни пустовали на солнышке, в других бодро хлопотали мужчины в футболках или женщины в хлопковых платьях и сандалиях. Голоса детей, лай собак, рев газонокосилок и щелканье садовых секаторов сливались в радующий слух шум.

– Наверное, вот это и называют мещанской жизнью, – сказал Том. – А выглядит, пожалуй, приятно.