Порядок в культуре - Капитолина Кокшенева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Какой школьный курс способен выработать в человеке духовную стойкость? Граждановедение Якова Соколова, начинающееся стенанием, что в ваш дом пришла беда, сына забирают в армию? Истории, в которой совершенно не разъясняется, например, представления об аскетизме как о высокой норме? Литературе, где галопом проскакивают по авторам и произведениям? Какой школьный курс дает представление о красоте, гармонии столь ясно, открыто как раздел иконографии в учебнике? Боюсь, что именно с «красотой» у нынешних детей большие проблемы: демоническая «красота» монстров из компьютерных игр, культурных клонов и прочей нечисти и нежити иноземного происхождения сегодня их окружает на каждом шагу. Но, я уверена, что самый «крутой» подросток не будет оспаривать безусловность красоты храмового зодчества. Я думаю, что научить различать, чувствовать подлинную красоту — дар Божий, красоту явленную, вечную и можно, и нужно, несмотря на то, что зло эстетически более разнообразно. Положительно-прекрасный идеал русской православной культуры не заменим ни историческим, ни социальным.
Я думаю нет смысла обсуждать законодательные и прочие моменты: сегодня уже всем ясно, что потребность в таком учебнике реальна, она идет от людей, с мест. Где бы я не выступала (от Валдая до Иркутска), всегда просят дать адрес, где такой учебник можно было бы купить. Сопротивление учебнику оказывается исключительно идеологическое, психологическое, мировоззренческое — и оказывается сторонниками таких «свобод», что дают хорошую прибыль от культуры наслаждений и потреблений. Естественно, они не захотят такого предмета в школе. Он их враг. Не захотят и ленивые учителя, которым придется иначе преподавать, например, историю. Не захотят идеологи нигилизма и радикализации культуры, ибо им глубоко враждебен наш главный бастион консервативной традиции, сохранившейся и живущей полноценно в Православии и православной культуре. Всем же сомневающимся (или по немощи своей не понимающим), всем хорошим людям, но атеистам хочу сказать одно — не мешайте! Не мешайте выбору вашего ребенка между «убивалками-стрелялками» и изображением на листке бумаге православного храма. Он может выбрать правильно, если не поздно…
Зачем читать?
Читая лекции перед школьниками, я часто слышу вопрос: «Какая пользе мне от чтения Толстого?» Действительно, какая польза будущему юристу, социологу, бизнесмену (а именно таковы престижные профессии) читать Тургенева, Пушкина, Достоевского? Очевидно, что-то очень серьезно изменилось, сдвинулось с места в нашей культуре и нашем сознании, если мы вообще задаем такой вопрос.
Читатель и книга, вообще-то, эта тема довольно драматическая. И таковой она стала с тех пор, как светская литература эмансипировалась от ораторской, проповеднической, церковной. Светская книга и светская ученость стали той заманчивой приманкой, что извлекала человека из Церкви. Не случайно ревнители благочестия еще в XVII веке писали: «Не учен диалектике, риторике и философии, а разум Христов в себе имам». «Заграждение уст» и разума представлялось способом хранения веры и благодати. А те, кто учил диалектике и риторике, подчас жили среди своих соотечественников в страхе. «Мы только и ждали, — говорил ученый муж, — что вот начнут нами начинять желудки днепровских осетров, или же того огнем, другого мечом отправят на тот свет».
Но общество постепенно во «вкус приводится», книг становится все больше, среди них — масса переводных. В XVIII веке переводами занимаются уже буквально все писатели, и даже Василий Майков, который не знал ни одного языка. Читать становится модным, кроме того, литературная мода формирует тип поведения человека. Во времена героев, «в столетие безумно и мудро» сама императрица Екатерина Великая прослезилась над державинской одой «Фелица». Литература воспитывает чувствительные сердца. Иногда страсть к чувствительности заканчивается трагично. Некоторые барышни, начитавшись сентиментальной повести Карамзина «Бедная Лиза» поступают просто абсолютно так же, как и героиня. Несчастная любовь, обманутые надежды и… прыг в реку! Вот и сокрушайтесь теперь о бедной Маше, Даше или Саше! Такое «прямое следствие», прямое действие, вычитанное из книги, конечно, было в более благочестивое время редкостью, но уж с тех пор будет регулярно повторяться, — вплоть до наших дней. А поскольку качество чтения, увы, снижается, то и мотивы действия тоже огрубляются…
Отец Серафим Роуз в одной из своих лекций 1982 года говорил: «Ребенок, приученный к хорошей литературе, драме и поэзии и ощутивший ее воздействие на душу, то есть получивший истинное наслаждение, не станет легко приверженцем современного телевидения и дешевых романов, которые опустошают душу и уводят ее с христианского пути… В нашей борьбе против духа мира сего мы должны использовать лучшее, что может предложить мир…». Что же лучшего может предложить наш мир? Конечно же, классику. Классическая литература (и искусство) — это наше «лучшее». Я говорила выше, что светская книга уводила из Церкви. А сегодня священник говорит нам, что эти же самые светские книги могут произвести обратное действие — вернуть человека к серьезному и настоящему, если не в Церковь, то поставить его хотя бы рядом с храмом, а значит — увести его из ночного клуба и научить не только «оттягиваться» и «отрываться».
Наверное, самые обширные и зрелые отношения с читателям у литературы формируются тогда, когда и она сама созревает, — в «золотой век». Век XIX. В том то и дело, что «чтение с пользой» тогда и было навсегда отлито в свои классические (а значит — образцовые и здоровые!) формы. Именно тогда нам стали «близки, присущи Жуковский, Пушкин, Карамзин», да и сам Тютчев, написавший эти чеканные слова. Именно тогда понимали чтение чисто, то есть как совершенно бескорыстное занятие. Поэты и писатели одаривали читателя «гармонии таинственной властью». Песнопенье, — по Баратынскому, — врачевало болящий дух, «разрешало» душу от скорбей. Классическая наша литература! Она могла все — она воспитывала в человеке чувства, выстраивала их, уточняла, развивала; она одаривала богатством мыслей и идей, она представляла человека в повседневности и в годы испытаний; она показывала как русский человек умеет сопротивляться власти извращенных идей. Ее человек был очень богат, ибо представления о человеке были иные — наши национальные гении никогда не хотели сузить человека до пользы.
Впрочем, и тогда уже раздавались голоса прагматиков, пытавшихся доказать читателю, что «сапоги выше Шекспира», что читать нужно только полезную литературу — материалистическую, нигилистическую, доступную; что читать нужно только то, что вызывает «протест против действительности». Но все эти писатели так и остались только у подножия величественного здания отечественной словесности.
Коренной, тяжкий порок нынешней культурной ситуации состоит в чудовищной эклектичности, в нетерпимом отношении к принципу иерархии, которая не отменима никогда, потому что она естественна, органична. Современный читатель поставлен в такие условия, когда сблизили пол с потолком (классику и женские романы), когда человеку вроде бы как и стыдно выбирать здоровую (то есть классическую) культурную позицию. Пелевин или Татьяна Толстая, или Пригов, или Маринина, или Акунин, — называются «русскими писателями» только с позиции «общечеловеческой культуры». И вообще с этой позиции абсолютно нет никакой разницы между Игнатием Брянчаниновым и Карлом Марксом, Колумбом и Пресли, Мадонной и матерью Марией. Читатель никогда не оказывался еще в такой культурной ситуации — в ситуации всесмешения, когда не ставится самая главная проблема — ценностного подхода.
Вековые ценности России адепты общечеловеческой культуры (которая имеет все более ярко выраженное американское лицо) страшно презирают и, конечно же, всегда предпочтут, чтобы читали в России посредственного и головокружительно-беззаботного Акунина, нежели Валентина Распутина, Леонида Бородина, Василия Белова, Александра Сегеня, Геннадия Головина, Владимира Крупина, Веру Галактионову, Лидию Сычеву (ряд можно продолжить именами тех писателей, которых, действительно, стоит читать как русских писателей) У Акунина — детективная и изящная усмешка над Россией, у Распутина — так много боли! А современный человек боли не любит, он хочет обезболенной жизни. Обезболенность, наркотизация культуры в том и проявляется: в удовольствии, в нежелании думать о жизни и смерти, в нежелании переживать никаких нравственных проблем. Между тем — именно боль (а не усмешка и ирония) есть свойство всего живого… Так что читайте, сограждане, думские речи Жериновского, детективы, любовные романы (якобы иностранных авторов) — призывают нас адепты «общечеловеческой культуры». Вам будет легко и весело. Только вы никогда не узнаете, что значите вы как личность, никогда «не заболеете» чужой болью, никогда не почувствуете высшего бескорыстия — созерцания красоты, соучастия в ее сотворении.