Искатель. 1973. Выпуск №1 - Роман Подольный

— Ну а как подписана радиограмма? — перебил его полковник.

— С интервалом отбита цифра тринадцать.

Отпустив начальника дешифровщиков, Стариков вызвал лейтенанта Гобовду и поинтересовался ходом следствия по делу Гертруды Гольфштейн.

— Я считаю, она сказала все! — так закончил свой короткий рассказ лейтенант.

— Почему вы так думаете? — спросил Стариков.

— Белка дала нам Хижняка, Тринадцатого и Корня. На Хижняка — только словесный портрет. На Тринадцатого — лишь авиационную эмблему. Как установила экспертиза, адрес Корня записан почерком, не принадлежащим никому из семьи Гольфштейн. В нашем распоряжении были письма всех членов семьи. Давность написания пять-шесть лет. Адрес найден не в тайнике, а в письменном столе, так что человек, проживающий по нему, если он еще там проживает, может быть, и не имеет никакого отношения к нашему делу.

Стариков закурил и, выпуская клубы дыма, пристально смотрел на Гобовду. Ему не понравились ни скороспелые выводы следователя, ни его настроение. Следователь «не вошел» в дело, оно его не захватило. В таких случаях лучше заменить исполнителя. Но опытных сотрудников не хватало. Да и этому крепкому, энергичному пареньку нужно набирать опыт.

— Я вам хочу предложить одну версию, Гобовда. Она основана на предположении. — Стариков поудобнее устроился в кресле. — Давайте сопоставим показания Белки и некоторые факты. Вы считаете, что она передала Тринадцатому портативную радиостанцию?

— Да, товарищ полковник, его вопрос: «И усилитель здесь?..» — мог относиться только к радио- или электроустройству.

— Допустим. Вы также считаете Тринадцатого причастным к авиации. Понимаю, понимаю… на петлице авиационная эмблема. Допустим и это, хотя форму он мог бы надеть любую. Итак, радиостанция, которая передана Хижняком, обрела хозяина авиатора. Для чего он ее взял?

— Не любоваться же…

— Для работы. И вот сегодня, следите внимательно, Гобовда, сегодня наши радисты засекли неизвестный передатчик. Пеленг на него прошел через аэродром авиашколы, где в это время летали. Нерасшифрованная радиограмма подписана индексом тринадцать.

— Вот здорово, товарищ полковник!

— Это плохо, Гобовда. Очень плохо! Если враг затаился в авиашколе, поиск расплывается по всей стране. В школе только курсантов более трехсот человек. Сегодня они закончили учебу и разъезжаются по воинским частям, некоторые во фронтовую полосу, а кое-кто инструкторами в другие авиашколы. Задержать их нам никто не позволит, поиск предстоит длительный, люди же нужны фронту. Что будем делать, лейтенант Гобовда?

— Узнав место назначения каждого курсанта, сориентируем на поиск местные органы наркомата и войсковые отделы СМЕРШа.[1]

— Хорошо… Еще одна деталь… Прочел в деле описание Хижняка: высокий, узкоплечий, сутулый, глаза голубые, под глазами мешки, на вид лет пятьдесят. Арнольд Никитич, так?.. Но Хижняк Арнольд Никитич проходит у нас еще по одному делу, и словесный портрет его совсем другой. Маленький, полный… дальше говорить не стоит. Вот вам еще загадка, если, конечно, Белка не врет.

Они посидели молча, докурили папиросы. По раскрасневшемуся лицу молодого следователя Стариков определил, что у того резко изменилось отношение к делу.

— На составление ориентировок в войсковые части даю вам двое суток! — Твердым командным голосом полковник вывел Гобовду из задумчивости. — Вплотную займитесь поиском Корня. О Хижняке заботу проявят другие. Действуйте, лейтенант Гобовда.

ВТОРАЯ РАДИОГРАММА

Темнело. В двухстах километрах от Курска, на аэродроме, взвыл и затих последний опробованный мотор. В землянке дивизионного отдела СМЕРШа мерцали радиолампы, слышался треск и вой перегруженного эфира. У приемника сутулилась радистка Татьяна Языкова и, мягко трогая верньеры, «прощупывала» заданный диапазон радиоволн.

Капитан Неводов ел из котелка остывшую кашу. Казалось, что рука с ложкой помимо воли хозяина проделывает путь ко рту. Мысленно капитан был еще в кабинете начальства и обдумывал, как лучше выполнить поставленную задачу. В Саратове запеленгован неизвестный радиопередатчик, поймана диверсантка, и весь ход начавшегося расследования изложен в пространной ориентировке. В связи с этим делом Неводову поручили глубокую проверку выпускников Саратовской авиашколы, недавно прибывших в часть.

Капитан отодвинул котелок с недоеденной кашей, зажег лампу, взял с края стола одну из папок и раскрыл. Его крупная голова, обрамленная мягкими седеющими волосами с правильным кругом плеши на темени, низко склонилась над бумагами.

— Ну, как у тебя, Татьяна? — оторвался Неводов от бумаг.

— Один свист, товарищ капитан.

— Терпение, Таня, терпение!.. Вчера к нам в часть прибыли новые женихи. Видела?

— Не интересуюсь!

— А зря! Взять хотя бы Василия Тугова. Красавец! Соболиные брови. Смоляной казацкий чуб. До авиации был неплохим оперативником МУРа. И я знаю, он тебе уже пытался подарить цветы.

Татьяна повернулась к Неводову.

— А Евгений Шейкин — совсем герой! Бывший полковой разведчик, трижды награжден за дерзкие действия в тылу врага. На вид и не подумаешь, правда?

— Разве дело во внешнем виде? — сказала Татьяна и снова принялась за работу.

Генерал Смирнов вошел в кабинет и медленно обвел взглядом своих помощников.

— Прошу садиться! Начштаба, выкладывай свои заготовки.

— Через реку Сейм немцы навели мост на притопленных понтонах и к нему из Курска двигают большие силы. Мост почти незаметен с воздуха. Две попытки уничтожить его не удались. Первый раз летчики бомбили песчаную косу, приняв ее подводный язык за цепь понтонов, при втором налете самолеты не смогли прорвать огневой заслон. Теперь переправа используется только ночью… Штаб предлагает бомбить ночью, с малой высоты, снарядами замедленного действия. Кроме того, нам дают морские торпеды. Авиации помогут разведчики, они обозначат пинию моста ракетами.

С пояснениями к плану выступили начальники оперативного отдела и разведки. Генерал Смирнов слушал, изредка посматривая на подполковника Лаврова. Неводов знал, как любит Лавров возражать штабникам. Вот и сейчас его спокойный голос не предвещал ничего хорошего составителям плана.

— С планом, товарищ генерал, я познакомился два часа назад, Он прост, но создается впечатление, что его составители упустили специфику летной работы. Бомбежка ночью! По точечной цели! Кратковременный подсвет и обозначение! — На загорелом лице подполковника беловато выделился осколочный шрам, проползший от челюсти к левому глазу. — Я много летал ночью, но не гарантирую, что, во-первых, найду цель, во-вторых, попаду в нее. А в полках лучшие летчики имеют мизерный ночной налет!.. Выигрышные пункты меня радуют: скрытность полета — раз! — Лавров отогнул палец сжатого кулака. — Отсутствие истребительного прикрытия переправы — два! — Он разжал ладонь и загнул сразу два пальца. — И наконец, мысль застать колонны противника на форсировании реки — три!