По следам тунгусской катастрофы - Николай Владимирович Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Немного погодя к костру подходят наши провожатые: Саша Мочалов и мотористы. Они тоже ходили удить рыбу, и улов у них побогаче, чем у Краснова. В воздухе аппетитно пахнет свежей ухой, и руки сами тянутся к котелкам и ложкам.
Говорим о завтрашнем дне. Завтра мы расстаемся: наши провожатые, оставив нам две лодки для обратного пути, возвращаются в Ванавару. Геннадий, Валерий, Галя Колобкова и Саша Ероховец идут на Лакуру в двенадцатидневный маршрут, Виктор Краснов, Юра Кандыба и я — начинаем первый рейд до Куликовых изб, а Руфа Журавлева и Леня Шикалов остаются в лагере на Чамбе кончать кое-какие хозяйственные дела и дожидаться подхода Виктора Журавлева и московской группы, которые, вероятно, дня через два должны уже прибыть сюда.
У костра
Далеко в небе, между кронами сосен, мерцают звезды, тихо шепчутся великаны-сосны и негромко звучит старая песня геологов, и туристов:
Я гляжу на костер догорающий,
Гаснет розовый отблеск огня,
После трудного дня спят товарищи.
Почему среди них нет тебя?
Каждый думает о своем.
19 июля
День проходит в бесчисленных хлопотах: распределяем и перераспределяем приборы, продукты, снаряжение, снова и снова набиваем и без того пузатые рюкзаки, проверяем оборудование. Вообще о рюкзаке можно писать поэмы. Этот примитивный на вид брезентовый мешок таит в себе тысячи различных сюрпризов.
Помню, еще в Ванаваре я как-то очень тщательно уложил свой рюкзак и предложил освидетельствовать мое мастерство в этой части Юре Кандыбе — заядлому туристу. Юра подошел к рюкзаку, пнул непочтительно его сапогом и в ответ на мой немой вопрос произнес только одно слово — «могила». Смысл этой оценки я понял двумя часами позднее, когда, перетаскивая рюкзак на пристань, сумел набить себе на спине здоровый синяк на каком-нибудь полукилометре пути.
Снова в путь
Сейчас укладывает свой рюкзак Валерий. Однако слово «укладывает» слишком бледно отражает специфику этого процесса. Глядя издали на его мимику и жестикуляцию, можно подумать, что он ведет жестокую борьбу с коварным противником. Валера то приподнимает рюкзак, то с силой опускает его на землю, то становится перед ним на колени, то начинает колотить его с таким остервенением, как будто он поражает своего злейшего врага. Мы предлагаем ему свою помощь, но он отнекивается, ссылаясь на то, что рюкзак уложен совсем хорошо, только сбоку выпирает какая-то «распроклятая штука». Но это ничего, он ее все равно умнет! Процесс уминания длится еще минут пятнадцать, пока, наконец, Валера не сообщает, что теперь вроде бы все в порядке. Каково же было его огорчение, когда спустя полчаса выяснилось, что «распроклятой штукой» был не что иное, как его собственный электрический фонарь, вещь, рассчитанная на более деликатное обращение.
К вечеру все приготовления заканчиваются. Заводим лодки в залив и затопляем их. «Мосты сожжены».
Трудный путь
20 июля
Ушла лакурская группа. Четыре согнувшиеся под тяжестью рюкзаков фигуры исчезли вдали за поворотом Чамбы. Пора в дорогу и нам. Прощаемся с товарищами, трогаемся. Впереди идет Виктор Краснов, за ним — я, замыкает шествие Юра Кандыба.
День ясный, безоблачный, солнце палит безжалостно. Хорошо бы сейчас снять лыжный костюм, остаться в одной майке, подставить вспотевшее лицо освежающим струям ветерка. Куда там! Не то что рубашку, рукавицы снять невозможно без того, чтобы тебя не облепили желтые, с полосатым брюхом, оводы. Комары и мошкара — игрушка по сравнению с этим насекомым. Овод лезет нахально и бесстрашно, на месте его укусов выступают алые капельки крови. Репудина он не боится, похоже даже, что это зелье лишь приятно щекочет ему «нервы».
На тропе Кулика
Идти трудно. Поминутно приходится обходить завалы, к тому же во многих местах тропу пересекают болота. Правда, болота эти не топкие — лето жаркое, и только кое-где вода доходит до щиколотки, но прыгать с кочки на кочку, имея за плечами сорок килограммов — удовольствие сомнительное. Груз дает себя чувствовать. Виктор идет шагов на восемь впереди меня, я вижу, как его промокнувшую от пота куртку облепляют десятки оводов. В темно-сером лыжном костюме, в огромном накомарнике из черного тюля Виктор напоминает злого духа из рубинштейновского «Демона».
Проходит десять, двенадцать, пятнадцать минут. Душно, с лица стекает соленый пот, смешанный с репудином. Рюкзак кажется неимоверно тяжелым. У меня в нем почти весь экспедиционный запас сахара, консервы и еще несколько каких-то мешков и мешочков. Когда кажется, что идти уже нет никакой физической возможности, Виктор останавливается, с усилием сбрасывает на кочку рюкзак и плюхается на землю. Мы с Юрой следуем его примеру. Молчим, слышно только учащенное дыхание. Потом Юра достает махорку и спички. Молча закуриваем.
Перекидываемся несколькими словами. Отдышавшись, вновь взваливаем рюкзаки и отправляемся в дальнейший путь. Одеть рюкзак, когда в нем два с половиной пуда веса, — задача нелегкая. Взбросить его на себя не удается, приходится сидя одевать на себя лямки, а потом проделывать ряд сложных и нелепых манипуляций: ложиться под рюкзак, потом вставать на одно колено, потом, держась правой рукой за дерево, за куст или просто за кочку, а левой упираясь в землю, рывком подниматься на ноги.
Минут через пятнадцать выходим к берегу ручейка. Ручей воробью по колено, но дно у него вязкое. Переходить его надо по сваленному дереву. Первым преодолевает препятствие Виктор, я следую за ним, но не дойдя до половины, гулко плюхаюсь в ручей. Убедившись, что хождение по буму — не мое призвание, перехожу ручей вброд.
Снова привал. Юра достает радиометр и проводит замер (вообще замеры мы начали делать от устья Чамбы). Виктор что-то колдует над картой, временами поглядывая на солнышко и на компас, я тем временем составляю географическое описание местности.
Потом снова идем. Время и даже, кажется, пространство перестают существовать. Существует взмокшая спина, рюкзак, давящий на плечи, тяжелые шаги Юрия,
