Память льда. Том 2 - Стивен Эриксон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Веселье покинуло Скворца. На его глазах разлом наполнялся кровью.
Загрязнённая кровь, гнилая кровь, храни нас Беру, Спящая богиня… Огнь спит сном умирающего, отравленного. Это понимание стало самым ужасным открытием дня. Заражённая… скрытой рукой Увечного бога…
Глаза Мхиби распахнулись. Повозку трясло и колотило. Гром сотрясал землю. Со всех сторон раздавались тревожные и испуганные крики рхиви. Внезапный катаклизм заставил её кости и мышцы взвыть, но сама она не закричала. Она хотела только спрятаться.
Грохот стих, вытесняемый отдалёнными воплями бхедеринов и более близкими, тихими шагами её сородичей, пробегающих мимо повозки. В стаде поднималась паника, и давки было не избежать.
И ко всем нам придёт погибель. Но это будет и милосердием. Конец моей боли и кошмарам…
В снах Мхиби снова была молодой, но сны не приносили ей радости. Незнакомцы ходили по лесам, в которых она оказывалась раз за разом. Приближались. Она бежала. Скакала, как снежный кролик. Бежала, бежала, бежала.
Незнакомцы. Мхиби не знала, чего они хотят, но они искали её — это было ясно. Выслеживали, как охотники добычу. Лечь спать для неё означало очнуться измотанной, с дрожащими поджилками и невыносимой болью в груди при каждом вдохе.
Она была спасена из бездны, от тех бесчисленных изорванных душ, затерявшихся в вечном, отчаянном голоде. Спасена драконом. Чтобы так закончить? Оставить меня в месте, где на меня охотятся, где за мной гонятся без какой-либо причины?
Время шло, разбавленное только обращёнными к испуганным бхедеринам успокоительными словами пастуха. Всё же не будет никакой давки. Грохот ещё колебал землю, угасая рябью где-то вдалеке.
Мхиби тихо застонала, когда повозку вновь тряхнуло. В этот раз из-за появления двух даруджийцев — Колла и Мурильо.
— Ты проснулась, — заметил советник, — неудивительно.
— Оставьте меня, — сказала она, закутывая своё дрожащее тело в меха и отворачиваясь от мужчин. Тут так холодно…
— Догадываешься, что там произошло? — спросил Мурильо у Колла.
— Кажется, Бруд вышел из себя.
— Боги! И кто его вывел? Каллор? Этот ублюдок заслуживает…
— Не Каллор, мой друг, — проворчал Колл. — У тебя есть ещё одна попытка угадать. Думаю, быстро дойдёт.
Мурильо прорычал:
— Крупп.
— Видит Худ, он хоть разок, да испытывал терпение каждого из нас… только никто из нас не способен расколоть мир напополам, поднять к небесам новые горы.
— Думаешь, коротышка доигрался до смерти? Не верю…
— Говорят, даже не поцарапался. Типично. Жаловался на пыль. Никто не ранен, только голову Воеводе чуть не снёс разъярённый мул.
— Мул Круппа? Тот, что спит на ходу?
— О да, именно он.
Спит. И, без сомнения, видит сны о том, что он — конь. Величественный, высокий, свирепый…
— И вправду, очень странный зверь. Никогда не видел такого… внимательного мула. Наблюдает за всем. Королева грёз, это самые странные горы, что мне доводилось видеть!
— О да, Мурильо, они и вправду кажутся больше, чем на самом деле. Присмотрись. Хребет такой, что доходит до самого горизонта, но на самом деле отсюда до него меньше, чем пол-лиги. Не пытайся думать об этом, вот мой совет…
Ни о чём не пытаться думать. Ни о горах, ни о мулах, ни о ярости Бруда. Души окружили мою дочь, там, внутри неё. Две женщины и теломен по имени Крушитель Черепов. Две женщины и мужчина, которого я никогда не встречала… но носила его ребёнка. Я — рхиви, молодая, в самом расцвете сил, погрязла в снах, которые стали явью. Однако где в моей дочери я? Где кровь или сердце рхиви?
В ней нет ничего от меня, совсем ничего. Негодный сосуд. Просто сосуд, вот чем я была, сосуд, чтобы выносить и родить в этот мир нечто чуждое.
У неё нет причин навещать меня, видеть меня, брать за руку и пытаться утешить. Я выполнила своё предназначение и уже не нужна. И вот я лежу, как выброшенная вещь. Забытая. Мхиби.
На её плечо нежно положили руку.
Мурильо заговорил:
— Думаю, она опять уснула.
— Это к лучшему, — прошептал Колл.
— Я помню свою молодость, — начал даруджиец тихим, повествовательным тоном.
— Я тоже помню твою молодость, Мурильо.
— Дикая и расточительная…
— Каждый день новая вдова, если мне не изменят память.
— Я и вправду был как магнит, и знаешь, это не требовало никаких усилий…
— Мы заметили.
Он вздохнул.
— Но те времена миновали. Я постарел и заплатил сполна за дни своей юности…
— Ты хотел сказать «ночи».
— Не важно. Появлялись новые враги. Юная кровь. Марак из Паксто, высокий и ловкий, притягивал взгляды всех, мимо кого проходил. А ещё был Перрил из М’некрае…
— Боги, Мурильо, хватит уже.
— Суть в том, что всё это заняло годы. Целые годы. Приятные. И теперь, ослабев, я могу хотя бы оглядываться назад и вспоминать дни — или, как ты сказал, «ночи» своей славы. Но она, эта несчастная женщина…
— Да, я понимаю тебя. Видел медные украшение, которые она носит? Те, что на запястьях. Их ей привёз Крупп из Даруджистана.
— И что с ними?
— Так вот, о чём я говорил? Обращал ли ты внимание? Странная штука. Они ярче и светлее, когда она спит.
— Разве?
— Клянусь стопкой носовых платков Круппа.
— Как странно.
— А сейчас они какие-то тусклые.
На мгновение воцарилась тишина, и оба присели рядом с Мхиби. После продолжительной паузы рука, лежавшая на её плече, слегка сжала его.
— О, дорогая моя, — прошептал Мурильо, — если бы я мог забрать свои слова назад.
Зачем? Ведь это правда. Слова от чистого сердца, щедрого, несмотря на безответственную молодость. Ты заговорил о моём проклятии. Это ничего не меняет. Стоит ли меня жалеть? Похоже, только когда я сплю. Мне в лицо ты ничего не говоришь и думаешь, будто это доброта. Но это обижает меня, ведь такое поведение больше похоже на безразличие.
А моё молчание? Нежелание отвечать двум добрым людям, которые смотрят на меня прямо сейчас. Какой из моих бесчисленных недостатков оно проявляет?
Твоя жалость, кажется, не сравнится с моей.
Мысли развеялись. Явилась безлесая, охряная пустошь снов. Мхиби пустилась бежать.
Войдя в шатёр, Дуджек швырнул рукавицы об стену, его лицо потемнело от ярости.
Скворец откупорил бочонок с элем и наполнил два кубка, стоявших на маленьком походном столике. Оба были покрыты смешанной с потом пылью.
— Что за сумасшествие? — прохрипел Первый Кулак, он остановился, только чтобы взять один из кубков, затем снова начал расхаживать по шатру.
Стул заскрипел под Скворцом, когда тот вытянул измученные ноги. Он сделал большой глоток эля, вздохнул и сказал:
— Которое из сумасшествий ты имеешь в виду, Дуджек?
— Да уж, список становится слишком длинным. Увечный бог! Самые омерзительные легенды ходят про этого покалеченного ублюдка…
— «Поэма о Сковывании» за авторством Рыбака Кель Тата…
— Не люблю читать стихи, но видит Худ, я слышал некоторые из уст бардов в тавернах. Фэнеровы яйца, не на эту войну я подписывался.
Скворец пристально посмотрел на Первого Кулака.
— Так не воюй.
Дуджек прекратил вышагивать по шатру, посмотрел в глаза своему помощнику.
— Продолжай, — сказал он спустя несколько секунд.
— Бруд знал, — ответил Скворец и пожал плечами, это движение заставило его поморщиться. Как и Корлат. — А раз так, следует считать, что знал и Аномандр Рейк. И Каллор — хотя живой блеск в его глазах мне ой как не понравился. Так вот, два Взошедших и один почти Взошедший. Увечный бог слишком силён для таких людей как мы с тобой, Первый Кулак. Оставь это им и богам. В конце концов, и Рейк, и Бруд были там, на Сковывании.
— Имеешь в виду, это их проблема?
— Грубо говоря — да.
— Но за их ошибки платим все мы — и, возможно, должны заплатить эту цену, пока не поздно. Я не буду смотреть, как мою армию в этой игре используют, словно мясо, Скворец. Мы отправились в поход, чтобы сокрушить Паннионский Домин — смертную империю, насколько нам известно.
— Но, похоже, что манипулируют обеими сторонами конфликта, Дуджек.
— Это должно меня утешить? — Взгляд Первого Кулака был переполнен яростью, он некоторое время смотрел на Скворца, а после осушил и отставил кубок эля. Скворец вновь наполнил его.
— Не нам жаловаться на манипуляции, — проворчал он. — Верно, мой друг?
Дуджек задумался и хмыкнул.
Верно. Успокойся, Первый Кулак. Думай ясной головой.
— Кроме того, — продолжил Скворец, — я верю.
— Во что? — огрызнулся военачальник. — В кого? Скажи уж, пожалуйста!
