Осень на Шантарских островах - Борис Казанов

-- Замолчи ты... -- Она притворила дверь и, с возрастающим любопытством глядя то на плотника, то на ребенка, сказала: -- Да вы не темните, говорите, что у вас...

Плотник, как-то сразу успокоившись, вразумительно изложил свою просьбу.

Девушка засмеялась.

-- Какое у меня молоко...

-- Чего ж он сказал?

-- А потому, что он мерин паршивый... Вы так чудно говорите, что и я не поняла сразу. -- Она потянулась к свертку и, отвернув клеенку, поправила соску. -- Вам надо в родильный дом идти, а тут женское общежитие...

-- Куда ж мне теперь идти, мне на судно пора, -- ответил плотник.

-- Девчонки у нас, все такие, как я, только... -- Она подумала немного, и лицо у нее вдруг оживилось. -- Вы подождите меня тут, я скоро обернусь... -- И крикнула на ходу: -- В комнату не заходите, непорядок там...

-- Лизка... -- Из комнаты выглянул паренек, смуглый, в суконке, надетой на голое тело. -- Куда это она?

-- Сейчас придет, -- ответил ему плотник.

Паренек, оглянувшись на него, сунулся обратно в комнату, оставив дверь неприкрытой, и стал одеваться второпях.

-- Приперся ты, папаша, в неподходящее время, -- сказал он. -- Даже не успели любовь прокрутить...

-- Жинка твоя? -- поинтересовался плотник.

-- Какой там... А ты с судна?

Плотник кивнул.

-- "Алданлес" еще не ушел, не знаешь?

-- Так кто же она тебе? -- спросил плотник. -- Может, невеста?

-- У нас только одна невеста, -- ответил тот. -- Море наша невеста.

-- И море земную ответственность имеет, -- сказал плотник. -- Не простит оно тебе, если девчонку обидишь...

-- Чудной ты, папаша, однако! -- заметил паренек, он уже собрался уходить. -- Ну, бывай пока, в море обсудим этот вопрос...

-- Чего ж уходишь так? Хоть попрощался б... -- сказал ему вслед плотник.

Тот, не оборачиваясь, отмахнулся от него.

Лизки все не было, а вместо нее пришли несколько девушек -- наверное, Лизка им все рассказала; потащили плотника в комнату, накрыли стол с закуской, с початой четвертинкой водки и, охая, посмеиваясь, принялись обсуждать его неожиданный приход. Это были совсем еще молоденькие девушки, но с ребенком они обходились умело, перепеленали его, хотя в этом не было необходимости, баюкали его на руках, а потом Лизка, не заходя в комнату, сказала, чтоб ей передали ребенка, и унесла куда-то. Плотник, так и не притронувшись к еде, сидел посреди комнаты. Стул под ним был расшатанный, с поврежденным сиденьем, несмазанная дверь скрипела; оконные шпингалеты кое-как держались, доски пола были плохо подогнаны -- его глаз отмечал вокруг много разных неполадок: дом, наверное, сдали недавно, и строителям было недосуг сделать все, как полагается; у плотника руки чесались, так ему хотелось навести здесь порядок. Но он вдруг, ни с того ни с сего, начал рассказывать им о себе, о том, что случилось с женой, и какие она носила платья, и как они любили друг друга, и что, наверное, не случилось бы несчастья, если б они остались в колхозе и не поехали искать заработки на стороне. Он оживился, говорил складно и хорошо, и словно сам с удивлением слушал себя, и оценивал со стороны, что говорит, а девчонки приутихли, слушали его внимательно, не перебивая.

Потом одна из них, курносая, совсем еще подросток, с мозолистыми рабочими руками, которые она, словно стесняясь, все время прятала от света, взволнованно переспросила:

-- Значит, вы почувствовали, что сюда надо придти?

-- Словно мне голос внутри сказал: иди, -- ответил плотник.

Девушка оглянулась по сторонам.

-- Это он к Варе пришел, -- сказала она.

-- К кому? -- спросил плотник.

-- Женщина одна, ей в нашем общежитии комнату дали... Ваш ребенок сейчас у нее...

-- А что она?

-- У нее сын недавно умер в больнице...

-- Заболел? -- спросил плотник.

-- Кто его знает... -- Девушка замялась. -- У нее все дети умирают, рождаются и умирают... По-женски у нее неладно. Ей родить запретили, а она рожает...

-- Муж очень хочет ребенка...

-- В море он...

-- Ребенок умер, а она все молоко сцеживает...

-- Как в тумане живет...

Пришла Лизка.

-- А где мальчик? -- спросили у нее.

-- Припал к груди, не оторвется... -- сказала она со злостью, не глядя ни на кого.

-- А Варька?

-- Что Варька?.. Кормит его...

-- Папаша... -- разволновалась курносая девушка. -- Послушайте меня: оставьте вы ей ребенка! Мы ничего никому не скажем, а муж придет -подумает, от него... -- с воодушевлением развивала она свою идею. -- Вот счастье у них будет какое! Папаша, сделайте счастье человеку!

-- Катя, сдурела ты? -- ответили ей. -- Как он своего ребенка отдаст... Что ты говоришь?

-- А какое бы счастье было! -- повторяла она, не слушая никого.

В дверь постучали.

-- Идите, -- сказала плотнику Лизка, -- это она... -- И у дверей вдруг остановила его за руку. -- Вы ничего плохого не думайте, -- торопливо заговорила она. -- Этот официант сволочь, таких давить надо... А с парнем этим у меня ничего не было -- только посидели в темноте... Скучно сейчас здесь, а скоро клуб построят, молодежь приедет, скоро весело будет...

-- Я понимаю, -- ответил плотник. -- Хорошего человека не сразу разглядишь...

Он вышел.

-- Ваш мальчик? -- спросила женщина. -- Берите... Спит он, пусть будет здоровенький.

-- Спасибо вам, -- начал плотник. -- Я вам селедки хорошей пришлю... Или, может, денег, так я...

-- Не надо, -- сказала она, и он почувствовал, что она улыбается. -Вам спасибо... Мне, может быть, надо было, чтоб он вот так... Вот накормила его, и все. Теперь и на работу можно идти, правда?

-- Правда, -- согласился плотник. -- Как же без работы?

Плотник вышел на улицу и шел до пристани не останавливаясь -- гроза освещала дорогу. Когда он спускался с дамбы, то вдруг услышал какой-то топот позади и посторонился, пропуская мчавшихся лошадей. Они неслись по морскому берегу, спина к спине, и в грохоте грома он еще долго слышал стук копыт на дороге...

"Убегли с судна", -- подумал плотник, но не почувствовал раскаяния в душе.

На душе у него было спокойно.

ЛОШАДИ В ПОРТУ

В проливе было темно, лил дождь, и задувал сильный северо-восточный ветер -- самая что ни есть хорошая погода для ловли каракатиц. Я сидел на корме лодки -- румпальник был привязан к ноге -- и орудовал рогаткой, забрасывая блесну как можно дальше под ветер, а в левой руке я держал фонарь и светил им на воду. В воде мелькали длинные плоские сайры, они служили хорошей приманкой для каракатиц, которые вслед за ними поднимались из глубины на свет. Каракатицы проносились, выталкивая из себя струю воды, -словно реактивные снаряды. Около сотни моллюсков уже лежали в лодке -- их грушевидные тела со щупальцами содрогались, испуская черную жидкость; все руки у меня были вымазаны ею...

Прямо передо мной горели отличительные огни дока, который стоял на рейде за брикватером, а дальше, у выхода гавани, я видел световые сигналы брандвахты -- она запрашивала позывные входящих судов, а за спиной у меня был берег в редких огнях, по которому проступали белые вольеры звероферм и грузовая пристань. С пристани доносилось испуганное ржанье лошадей, но самих лошадей я не видел -- их закрывали от меня стоявшие у причалов пароходы.

На доке отбили склянки -- оставалось два часа до полуночи, но я продолжал ловить, поскольку знал, что пивной ларек на пристани закрывается в третьем часу ночи и я еще успею сдать туда свой товар. Насчет жены и ребятишек я не беспокоился -- они ожидали меня к утру, погода, как я говорил, стояла будто по заказу, и, хотя я устал и продрог на ветру, настроение было подходящее, и только крики лошадей беспокоили меня... "С чего бы это они? -- размышлял я. -- Может, учуяли какую-либо беду?.." И только я успел так подумать, как лодку сильно подбросило, едва не порвало якорный линь, а голубенькое здание конторы на пристани покосилось у меня на глазах и снова приняло надлежащую форму... "Эге, так это же не иначе как землетрясение!" -- догадался я и скоренько смотал снасть, втянул в лодку якорь и направился к берегу.

Когда я с корзиной, доверху наполненной каракатицами, взобрался на причал, то мне показалось, что никакого землетрясения и не было в помине: земля была спокойна под ногами, на пристани шла обычная работа, и люди вели себя так, как им положено было вести, только лошади кричали по-прежнему... Их грузили на пароход, проводя через нефтеналивную баржу, -- суда стояли впритык бортами. Каждую лошадь сопровождали по два матроса: один шел впереди, ухватившись руками за холку, второй поддерживал лошадь сзади. Погрузка эта отдаленно напоминала шествие подвыпивших приятелей, возвращавшихся с поздней гулянки. На палубе парохода, в наспех сколоченном из жердей загоне, лошади сбились в кучу, раздувая ноздри, налезая друг на друга, -- странно маленькие и серые под дождем, в свете фонарей.

В пивном ларьке, куда я вошел, было мутно от дыма и человеческого дыхания. Стены ларька были разукрашены резьбой по дереву -- трудился, наверное, какой-либо местный специалист. Уборщица подметала пол, и столы для удобства были сдвинуты на одну сторону, а посетители устроились на пустых бочках возле двери -- они пили пиво, заедая каракатицами, которые подавались в глубоких тарелках разрезанные на узкие полоски и похожие сейчас на макароны. Все в ларьке было как обычно, и мне подумалось снова, что все это ерунда насчет землетрясения, -- наверное, пригрезилось, как вдруг ларек так тряхнуло, что стены с рисунками пошли волной и с прилавка посыпались пивные кружки... Тут буфетчица объявила, что по стихийным причинам ларек закрывается, и чтоб побыстрей освобождали посуду, но посетители не проявили должного понимания: это были рабочие люди, они, может, целый день думали о том, чтоб вот так -- спокойно, без сутолоки -- посидеть за кружкой пива, обсудить кое-какие вопросы.