Между жизнью и смертью - Наби Даули

Вновь прибывшие нашли в нашем бараке своих земляков и расположились рядом с ними. С одним из них мы решили сойтись поближе. Это был украинец по фамилии Панченко.

Наш Гриша кое-как говорил по-украински:

- Кажи, друже, що будемо робыты? - начал он о улыбкой, завязывая разговор с новым товарищем.

Тот усмехнулся:

- Как вы ни старайтесь, а украинца из вас все равно не получится.

- Конечно, отец-то был русский, - согласился Гриша. Но лицо его стало уже серьезней.

- Ты присядь-ка, парень, - пригласил он украинца. - Расскажи, что нового на белом свете? Как там дела? Или это вправду немцы победить нас хотят?

- Нехай не зарываются! - сказал Панченко и, подойдя к нам, опустился на пол. Но с рассказом не спешил.

- Не бойся, - подбодрил Гриша, - чужих тут нет.

- То-то ж, - отвечал Панченко. - Сейчас, брат, каждому встречному доверяться не приходится. Знай край, да не падай...

Он примолк. Его слова разожгли в нас интерес. Видимо, Панченко что-то знает, но остерегается откровенничать. Только поздним вечером, когда все улеглись и барак притих, он начал шепотом:

- Лихо, братцы, достается немцу. Они уже не говорят: "Москау капут". Дружок мой один возьми да и спроси как-то немца: "Ну, что, мол, герр вахтман, Москва капут?" А тот как ощерится да с размаху как саданет его стволом винтовки... Нашему Петрусю аж весело стало - хоть бы поморщился.

- Ну, - говорит, - знайте, Москвы вам теперь и во сне не видать!

Немец-то его, конечно, не понял. Зато мы смекнули, каково немцу на фронте приходится...

Рассказчик замолчал. Потом, приподнявшись, спросил:

- Вы что, уже спите?

- Говори, говори, - в один голос попросили все.

Панченко продолжил:

- Прежде, бывало, немцы хлеб в Германию отправляли - эшелон за эшелоном. Наш, конечно, хлеб-то. А теперь убитых отправляют.

- Убитых? - переспросил я.

- Да. Вот несколько дней тому назад был случай: колесо под каким-то вагоном дало трещину. Заводят вагон в депо. И что интересно: на дверях написано "Мейл". По-немецки значит: мука. И вот один из наших товарищей решил, пока никто не видит, трохи муки оттуда набрать. Приоткрыл дверь, глядь - а там весь вагон вкось и вкривь заштабелеван немецкими солдатами, трупами то есть. Вот такие дела, хлопцы, на свете...

- Ну, ты рассказывай дальше, - принялись мы уговаривать Панченко. По тону его чувствовалось, что от него надо ожидать кое-что и поинтереснее.

- Да, - помедлив, продолжал тот, - русская зима недолюбливает немцев. Морозит их до смерти... А раз мы такое увидели: на станцию прибыл еще один эшелон. И остановился. Этот не с трупами, нет. В нем испанские солдаты ехали на фронт. Франко, значит, другу Гитлеру подкрепление шлет. А через неделю мы этих испанских солдат видели снова. На этот раз они уже ехали обратно с фронта.

- Как это - обратно? - спросил Гриша.

- А так вот и едут. Винтовок у них уже нема, отобрали. А на руках цепи, то есть наручники такие. Воевать не захотели. Ну, фашисты, конечно, везли их не в родную Испанию финики кушать, а в тюрьму. Редеет, видно, армия-то у Гитлера. Он сейчас из всех наций легионы сколачивает. А еще вот что, хлопцы, делается на свете...

Панченко разгорелся. Он уже давно перешел с шепота на полный голос и говорил без всякой оглядки. Между тем вокруг нас уже теснился целый круг слушателей.

- Через Оршу каждый день мелькают составы с немецкими ранеными. Один за другим, один за другим. Ну и дают им наши жару...

- Так им и надо! - вырвалось у кого-то.

- Не перебивай, когда другие говорят, - прикрикнули на него.

Панченко оборвал свой рассказ. Но всем уже стало радостно от его слов. И вздохнулось свободней, легче. Мы жаждали таких вестей и теперь встрепенулись - надежда окрылила нас.

ЧАСЫ С НАДПИСЬЮ

Панченко остался с нами, и мы стали жить вчетвером. Гриша величал нашу семейку "интернациональной бригадой".

Однажды в наш барак зашли два немца.

- Эс гибт хир урмахер?* - спросил один из них.

_______________

* "Здесь есть часовой мастер?"

Мы уже кое-что понимали по-немецки, и слово "ур" нам было знакомо.

Кто-то перевел всю фразу. Но Никита, которого она касалась, не спешил с ответом.

Первый немец вытащил из кармана ручные часы - целых трое. Очевидно, он хотел отдать их в починку.

- Русски никс специалист*, - досадливо заговорил его приятель.

_______________

* "Русские - не специалисты".

Тут Никита не вытерпел. Он подошел к немцам, взял одни из часов и принялся их осматривать. Крышка в его умелых руках открылась сразу. Никита несколько раз подносил часы к ушам. Потом посмотрел и другие часы. Немец выжидающе глядел на мастера.

- Вас? Гут?* - спросил он.

- Никс гут**, - ответил Никита и с помощью пленного, знавшего по-немецки, начал объяснять, что из трех часов можно собрать одни хорошие. Немец кивнул. Он вынул из кармана еще несколько часов.

_______________

* "Что? Хороши?"

** "Нет, не хороши".

- Ну и награбил, негодяй, - пробормотал Никита, вновь принимаясь разглядывать часы.

- Эти часы когда-то прошли через мои руки, - сказал он почти шепотом.

Лицо его помрачнело.

- Кто бы мог подумать... - начал он снова и осекся: горечь и волнение мешали говорить. Через минуту Никита сумел овладеть собой.

- И эти посмотрю, - жестами показал он немцу.

- Фиэль брод, сигаретен*, - ответил тот, назначая плату за работу.

_______________

* "Много хлеба, сигарет".

- Гут, гут, - согласился Никита. - Часы-то нашего завода, вот в чем дело, а то бы я их в руки побрезговал брать.

Немцы ушли. Часовой мастер сел за работу.

- Не беспокойтесь, - сказал он нам. - Из этих часов толк выйдет. Одни верну фрицу, а двое других нам, - и заулыбался.

- Да, умелые руки нигде не пропадут, - задумчиво сказал Гриша.

Никита открыл карманную шкатулку и поставил ее перед собой. Вынув миниатюрный молоточек, он постучал им по ногтю большого пальца. Потом разложил перед собой часы. Посмотрел на них - то на одни, то на другие. Я обратил внимание на его лицо: Никита на глазах помолодел. Вот так же расцветает радостью гармонист, когда после долгого перерыва берет в руки гармонь. Ведь всякий мастер находит в своей работе радость, наслаждение.

А мастеров в лагере много. Среди многотысячной толпы пленных можно найти любого специалиста. Тут и часовщики, и кузнецы, и хлеборобы, и инженеры, и врачи, и столяры, и плотники, - как много хорошего они могли бы сделать для людей! А война оторвала их от любимых занятий и забросила вот в эти лагеря, обнесенные колючей проволокой...

Металлический звон Никитиного молоточка точно разбудил ото сна весь лагерь. Как будто люди только и дожидались, когда он застучит.

Через пару дней уже можно было видеть, как в бараках вытачивают из дерева шахматные фигурки, мастерят из жести разную посуду, делают ножи. А неподалеку от нас, в углу, какой-то совсем молоденький боец принялся даже художничать. Это заинтересовало меня. Я подошел и присел рядом. На листке бумаги была изображена женщина.