Конец ордена - Вадим Сухачевский

Колобуил.

Не могу сказать, что твоя давешняя расторопность чрезмерно восхитила меня. Два архангела на одного генерала – не распыление ли это сил Ордена, причем распыление безо всякой на то нужды?

Однако если ты надумал вступить в игру с архангелом более высокой ступени, я, пожалуй, приму твой вызов. Посмотрим, что принесет бульшую пользу, накопленный опыт или твоя избыточная прыть.

Должен предупредить тебя – с делами столь же опасными ты едва ли сталкивался когда-либо. Посему будь осторожен и не столь игрив.

Справишься – докажешь на деле, что заслуживаешь более высокой ступени в орденской иерархии.

Суть же такова. Существуют двое, знающие о некоторых делах Ордена, однако сами к Ордену непричастные. Тем не менее они все еще живы, хотя уже не раз предпринимались тщетные попытки воспрепятствовать этому. Надеюсь, это обстоятельство вполне доказывает, что они как мало кто на земле умеют постоять за себя.

Воспринимаю факт их существования в мире как вызов всему нашему Ордену. Кто из нас двоих первым сумеет изменить эту недопустимую данность? Делом лишь сумеем мы ответить на сей вопрос.

Я уже приступаю. Что касается тебя – то была бы честь предложена. 

Дальше Виктор Арнольдович написал, как можно отыскать тех двоих. Их нужно было всякий раз именно отыскивать, ибо их местонахождение всегда было таким же неопределенным, как место, откуда на землю ниспадает тьма или откуда входит в мир зло.

Закончил он свое послание словами: 

За пластинку благодарю, девушке она очень понравилась.

Портрет актрисы Гурченко превосходен. Надеюсь когда-нибудь увидеть вживе и тебя.

Впрочем, если примешь мой вызов, то надежда на это, признаюсь, весьма слабая.

Серебряков перечитал письмо. Тон был, кажется, выдержан верно: немного озорства, никаких намеков на то, что взбешен, небольшой укол в селезенку, где по мнению Уриила Второго прячется человеческое тщеславие. Все действия Колобуила показывали, что он тщеславен сверх всякой меры.

Теперь оставалось сделать так, чтобы это послание дошло до Колобуила, что было, пожалуй, делом самым простым.

Виктор Арнольдович вложил письмо в конверт с райским яблочком, заклеил и, даже не потрудившись написать имя адресата, положил конверт на ту самую полку, где прежде находился фотоаппарат. Раз уж Колобуил так запросто расхаживает по его квартире, то на эту самую полку должен заглянуть перво-наперво.

Однако то, что Серебрякову предстояло сделать дальше, было несравнимо труднее. Этого момента он страшился более всего, хотя всегда чувствовал, что когда-нибудь такой момент в его жизни должен однажды наступить.

Сегодня он во что бы то ни стало должен был встретиться с теми двоими. Почти не было шансов, что Колобуил справится с ними, но все-таки и эту ничтожную возможность следовало предусмотреть. И в таком случае они прежде должны были сделать то, чего во всем мире лишь от них можно было ожидать. Исходившее от них абсолютное зло давало им почти столь же абсолютную силу.

Виктор Арнольдович взял небольшой замшевый мешочек, лежавший в особом тайнике в комнате "Синей Бороды", и когда уже выходил, подумал: увидит ли он Наташу еще когда-нибудь? Свои шансы вернуться с нынешней встречи живым он расценивал как один к десяти.

Еще Уриил Второй писал, что всякая привязанность, кроме привязанности к Ордену, губительна для орденского архангела, ибо притупляет разум и парализует волю, отчего становишься непригодным почти для всяких дел.

Лишь сейчас Виктор Арнольдович осознал, как сильно успел привязаться к Наташе за прошедшие две недели. Боже, это были, наверно, единственные две недели человеческого, а не архангельского счастья в его жизни, которая, не исключалось, при его сегодняшнем предприятии и закончится. Как, впрочем, и архангельская жизнь.

Даже записки он не мог оставить для Наташи: глупо оставлять такую записку в квартире, по которой вольно, как по своему дому, разгуливает Колобуил.

Перед тем как запереть комнату "Синей Бороды", он взял там давно припрятанный паспорт на имя Полтораева Дмитрия Сергеевича. Сей Полтораев, он же архангел Ордена Озоил, скончался всего сутки назад во время поездки к магистру в Испанию, о чем в Москве еще никто и не знал. Во время этого похода нельзя было оставаться Серебряковым, ибо связь с другим Серебряковым, с Арнольдом Ивановичем, узнай те двое о ней, стала бы для него губительной. Озоил, он же Полтораев, давно считал паспорт утерянным, в действительности его, предвидя как раз подобный случай, Виктор Арнольдович два года назад выкрал самолично.

Затем Серебряков сделал себе инъекцию сыворотки. В этой сыворотке была основная надежда на спасение. Одна лишь беда: сыворотка действовала в течение всего пяти часов. Если до его встречи с теми двоими пройдет больше времени, то этот поход сулит ему не больше шансов выжить, чем прыжок с двадцатого этажа.

Лишь выйдя на лестницу, он вдруг спохватился, что при нем сразу два паспорта – и на Серебрякова, и на Полтораева. Пришлось возвращаться, чтобы серебряковский паспорт выложить. То была дурная примета.

В приметы он, впрочем, не верил, но оплошность все равно огорчила. Не спохватись он – и уж точно не вернулся бы. Неужто уже притупился у него разум, как предупреждал в своей книге Уриил Второй?

Нынче его жизнь зависела от любой, даже ничтожной на первый взгляд мелочи. Те двое, сами не допускающие промахов, и другому ни малейшего промаха не прощали. Надо собраться чего бы это ни стоило, выходя из дома, подумал он.

И по дороге туда, куда он направлялся, ему это, кажется, кое-как удалось.

ДВОЕ ИЗ ПРЕИСПОДНЕЙ

Терзаемый недругами, умей вообразить себя другим, и тогда душа твоя, созерцая эти муки словно бы вчуже, не столь будет содрогаться от терзаний бренной плоти твоей.

Как и должно было, слепой с висевшей на шее табличкой "ПРИНИМАЮ ЗАКАЗЫ НА РЕМОНТ ШВЕЙНЫХ МАШИНОК" стоял у входа в Парк культуры. Виктор Арнольдович подошел к нему и произнес слова:

— У меня антикварная машинка со специфическим особенностями.

Эти слова он знал от Арнольда Ивановича. То был пароль для вхождения в ад. Конечно, Арнольд Иванович имел дело совсем с другим слепым – тот, если и жив, должен был быть уже глубоким старцем, а этому лет тридцать, не более. Пароль, однако, с тех пор явно не изменялся, но едва ли им слишком часто пользовались. Слепой чуть вздрогнул и, зачем-то сняв черные очки, продемонстрировал Виктору Арнольдовичу свои всамделишно слепые бесцветные глаза.

— Подождите, вас сейчас отведут, — сказал он наконец. С этими словами сложил руки замком и поднял их кверху.

Через несколько минут подбежал мальчуган лет тринадцати, ткнул в сторону Серебрякова пальцем и весьма бесцеремонно спросил:

— Этот, что ли?

Слепой молча кивнул.

— Идите за мной, только на три метра позади, — сказал мальчуган и зашагал в сторону Крымского моста.

У метро "Октябрьская" Виктор Арнольдович был передан какому-то субъекту в вельветовой кепке и уже вслед за ним двинулся по Садовому кольцу.

Возле "Добрынинской" субъект притормозил около торговки семечками, что-то шепнул ей на ухо, и она строго сказала Серебрякову:

— Стой, жди.

Ждать пришлось минут десять. Наконец около торговки остановился старый "ЗИС" с заляпанными номерами. Водитель распахнул заднюю дверцу и скомандовал Виктору Арнольдовичу:

— Садитесь.

"ЗИС" был, видимо, специально переделан изнутри для подобных поездок. Заднее сидение отделялось от водителя затемненным стеклом, такие же затемненные секла отгораживали Серебрякова от улицы, и через несколько минут он уже не представлял себе, в какую сторону они едут.

Все время сворачивая из стороны в сторону, ехали не меньше часа. Это уже Виктора Арнольдовича (ах, и в мыслях нельзя забываться: он теперь Полтораев Дмитрий Сергеевич!) — это его уже изрядно беспокоило. Если цепочка, по которой его вели, окажется слишком длинной, то сыворотка перестанет действовать, и тогда он, не важно, Серебряков или Полтораев, неминуемо погиб.

Наконец машина остановилась, водитель вышел и открыл ему дверцу:

— Выходите, дальше – пешком.

"Per pedes apostolorum", — подумал Полтораев мыслями Серебрякова. И едва не усмехнулся: стопами апостолов – прямиком в преисподнюю. Ибо место, куда направлялся, иначе он для себя и не называл.

Когда-то, тридцать лет назад, другой архангел, Селафиил, Арнольд Иванович в миру, уже проходил по этому самому, наверно, пути…

Вот что странно: было еще от силы два часа дня, а его окружала глухая темь, которую с трудом пробивал свет включенных фар "ЗИСа".

Что ж, путь в преисподнюю, наверно, и должен был пролегать через тьму. Он вышел из машины и понял, что находится в каменном тоннеле. Под ногами хлюпала вода. Пахло крысами и влажной известью.