Как ненасилие защищает государство - Питер Гелдерлоос

Спор между пацифизмом и использованием широкого спектра тактик (включающего в себя самозащиту и контратаку) может решиться, если сегодняшнее антиавторитарное движение когда-либо разовьётся до той стадии, при которой начнёт представлять угрозу, — тогда полицейские организации раздадут свои «чёрные списки» и правые вооружённые формирования будут линчевать всех «предателей», до которых смогут дотянуться. Эта ситуация уже случалась в прошлом, особенно заметной она была в 1920-х гг., и, в меньшей степени, — в ответ на движение за гражданские права. Остаётся только надеяться, что если наше движение снова станет угрозой режиму, то на тот момент лишь самая меньшая часть из нас будет связана идеологией, делающей нас опасно уязвимыми.

Афиша Марша памяти членов рабочей коммунистической партии, убитых Ку-Клукс-Кланом 3 ноября 1979 г. в Гринсборо.

Несмотря на историю репрессий, сторонники ненасилия часто доверяются органам государственного насилия не только для защиты себя, но и для достижения своих целей. Даже если такое доверие не всегда ведёт к явным катастрофам, подобным бойне в Гринсборо, это всё равно не может оправдать ненасильственную позицию. Пацифисты, заявляющие, что избегают насилия, помогали десегрегации школ и университетов по всему югу США, но в конечном счёте именно вооружённые отряды Национальной гвардии позволили первым чёрным учащимся войти в эти школы и защитили их от насильственных попыток изгнания. Если пацифисты не могут защитить собственные достижения, что они будут делать, когда не смогут располагать организованным насилием полиции и Национальной гвардии? (Кстати, интересно, а запомнили бы пацифисты десегрегацию как поражение ненасилия, если бы чёрным семьям пришлось прибегнуть к «Священникам за защиту» вместо Национальной гвардии, чтобы защитить своих детей при входе в эти школы «только для белых»?) Десегрегация учреждений была удобна правящей структуре, основанной на белом господстве, поскольку это разрядило кризис, увеличило возможности для кооптации чёрного руководства и стимулировало экономику, — и всё это удалось сделать без устранения расовой иерархии, столь фундаментальной для американского общества. Итак, для помощи в десегрегации университетов была призвана Национальная гвардия. Но не так сложно представить себе набор революционных целей, на защиту которых Национальная гвардия не встанет никогда.

Белые пацифисты, протестующие против милитаризма США, никогда не смогут добиться того, чтобы полиция или Национальная гвардия хотя бы обеспечивали соблюдение закона — изъяв оружие, запрещённое конвенциями, или закрыв военные школы, учащие солдат техникам пыток. Правительство же по-прежнему имеет свои выгоды, потому позволяет проводить эти бесполезные демонстрации. Разрешение ненасильственного протеста улучшает имидж государства. Вольно или невольно, ненасильственные протестующие играют роль лояльной оппозиции в спектакле, драматизирующем инакомыслие и создающем иллюзию того, что демократическое правительство не является элитистским и авторитарным. Пацифисты выставляют государство милостивым, давая власти шанс потерпеть критику, на самом деле не представляющую угрозы продолжению её функционирования. Живописный, сознательный, пассивный протест перед военной базой только улучшает PR-имидж армии, ведь, конечно, только справедливая и гуманная армия будет терпеть акцию протеста перед своими воротами. Такой протест похож на цветок, засунутый в дуло винтовки. Он не лишает винтовку возможности стрелять.

Демонстрация «Оккупай Окланд», США.

Чего пацифисты никак не могут понять, так это того, что гласность не даёт нам власти и она не равна свободе. Гласность является привилегией,107 которая может быть — и бывает — отнята правительством, когда ему это выгодно. Государство имеет неоспоримую власть отнимать наши «права», и история регулярно демонстрирует примеры использования этой власти.108 Даже в повседневной жизни, если мы пытаемся говорить всё, что хотим, боссам, судьям и полицейским и не оказываемся раболепно-близки к ним, честность и свободный язык влекут за собой тяжёлые последствия. В ситуациях социальной нестабильности, ограничения на «свободу слова» становятся ещё более определёнными. Взгляните на аресты активистов, выступавших во время Первой мировой войны против призыва в армию, и на людей, которых арестовали в 2004 г. за то, что они держали протестные транспаранты на мероприятиях, где выступал Буш. «Свобода слова» свободна только до тех пор, пока не является угрозой и не связана с возможностью вызова системе. Максимальной свободой слова за всю свою жизнь я пользовался в «спецблоке» (одиночной камере максимальной безопасности) федеральной тюрьмы. Я мог кричать и вопить всё, что хотел, даже ругаться на охранников, и (кроме случаев, когда мне удавалось найти особенно креативный способ разозлить их) они меня не трогали. Какая им разница: стены были каменными, а мои слова оставались всего лишь сотрясанием воздуха.

Сотрудничество, которое возможно только с мирными протестующими, помогает гуманизировать политиков, ответственных за чудовищные деяния. На массовых акциях протеста против общего съезда «Республиканской партии» в 2004 г. мэр Нью-Йорка Блумберг выдал специальные значки ненасильственным активистам, объявившим, что они будут вести себя мирно.109 Блумберг заработал политические очки, представ модным и гибким, хотя его администрация принимала крутые меры против несогласных в течение недели протестов. Пацифисты получили дополнительный бонус: любой, носящий этот значок, получал скидки на десятки бродвейских шоу, в отелях, музеях и ресторанах (подчеркивая тем самым, насколько пассивный парад ненасилия встроен в систему как стимул экономики и оплот существующего порядка). Как выразился мэр Блумберг: «Скучно протестовать на пустой желудок».

Так протесты против съезда республиканцев в Нью-Йорке недалеко ушли от обычного развлечения — развлечения для студентов колледжей, представителей «Партии демократов» и активистов «Партии зелёных», разгуливавших с умными табличками рука об руку с близкими им «просвещёнными» прогрессистами. В течение предшествующих недель (системными левыми и полицией) были предприняты огромные усилия в попытках отчуждения и исключения более воинственных активистов. Кто-то, располагающий немалыми ресурсами, распространял в выходные перед съездом тысячи брошюр, идиотски заявляющих, что насилие — скажем, беспорядки — улучшит имидж Буша (хотя на самом деле, беспорядки, хотя и не помогли бы «Партии демократов», но омрачили бы образ Буша как лидера и «объединителя»). Брошюра также предупреждала, что любой, отстаивающий агрессивные тактики, скорее всего — агент полиции. Марш закончился, и люди рассеялись в самом изолированном и наименее конфронтационном из всех возможных мест в городе, наполненном зданиями, представляющими государство и капитал, — на «Большом лугу» Центрального парка (другие протестующие, что симптоматично, сбились на «Овечьем лугу»). Танцы и праздник длились до глубокой ночи, сопровождаясь такими просветлёнными мантрами, как «Мы прекрасны!».

Протесты во время съезда «Республиканской партии», Нью-Йорк, 2004 г.

Затем, на той же неделе, «Марш бедных» был многократно атакован полицией, проводившей целенаправленные аресты активистов, одетых в маски или отказывающихся от обыска. Участники марша договорились действовать ненасильственно, поскольку в марше участвовало много таких людей, как иммигранты и цветные, за которых организаторы марша проявляли нарочитое беспокойство по причине их большей уязвимости перед полицией. Но когда активисты — мирно — окружали сотрудников полиции, пытаясь не допустить происходящих задержаний, от них требовали двигаться дальше, игнорируя аресты участников марша, причём «миротворцы» и полиция кричали толпе одинаковые сообщения («Двигайтесь дальше!», «Следуйте по маршруту!»). Естественно, все попытки примирения и деэскалации провалились: полиция проявила столько насилия, сколько хотела.

На следующий день Джамаль Холидэй, чёрный житель Нью-Йорка из среды малообеспеченных людей, был арестован за самооборону, названную «нападением»; он защищался от детектива из «Полицейского управления Нью-Йорка», одетого в штатское, одного из тех, кто въехал на своих мопедах в никого не провоцирующую мирную толпу на «Марше бедных», травмировав несколько человек (в том числе, переехав мою ногу). Это случилось в конце митинга, когда многие участники марша, включая предположительно «уязвимых», были крайне раздражены пассивностью лидеров марша и продолжавшимся насилием полиции. В какой-то момент толпа протестующих, атакованных полицией, начала орать на организатора, который кричал на них в мегафон, чтобы они отошли от полиции (отходить было некуда), потому что они «провоцируют» копов. Реакция на арест Холидэя показывает лицемерие, ставящее право государства на насилие выше элементарного права людей на самозащиту. Те же самые пацифистские элементы движения, поднявшие вонь из-за массового ареста полицией мирных протестующих 31 августа (день, отведенный для протестов в стиле гражданского неповиновения), молчали и не поддерживали Холидэя, когда его жестоко выволакивали из толпы представители карательной системы. Видимо, для пацифистов защита обвиняемого в насилии активиста от гораздо большего насилия слишком близка к размыванию их принципиальной борьбы с насилием.