Очень полезная книга - Юлия Федотова

Ивана его нытье раздражало куда больше, нежели упомянутые «хлопоты», захотелось ответить что-то язвительное. Но Кьетт неожиданно растерял все то презрение, что питал к роду снурлов, и принялся беднягу утешать. Типа какая ерунда, с каждым может случиться, всему виной чужой мир, это он так действует. А под конец еще и комплимент сделал:

– Никогда не видел прежде, чтобы снурлы так хорошо держались в седле.

Бледные пухлые щеки Болимса Влека зарделись, он был явно польщен.

– Меня в детстве водили в манеж кататься на пони…

– Полезный навык, – одобрил нолькр великодушно. – Еще немного тренировки, и ты станешь лихим наездником.

Иван глянул подозрительно – издевается, что ли? Но Кьетт был убийственно серьезен.

За слюдяным окном, забранным, как и все окна этого мира, прочной кованой решеткой, по-осеннему быстро темнело. Единственная свеча освещала комнату неверным, дрожащим светом, заботливо скрывающим бедность и грязь их временного пристанища. Было тепло и уютно, как в доме родном. Пахло снедью, сохлой травой и, совсем немного, плесенью. В голове ласково шумело вино, употребленное без излишеств, исключительно «для согрева». Натруженные седлами зады блаженствовали на свежей соломе матрасов. Правда она, солома эта, здорово кололась, но Кьетт уверял, что это только с непривычки, и вообще, скоро обомнется.

– А ты откуда знаешь? Неужели в твоем мире тоже спят на соломе? Знаешь, он представлялся мне несколько более цивилизованным. Академия, потенциалы, сосиски…

– Просто у нас война, забыл? – обиженно напомнил Кьетт и тему счел исчерпанной.

Наверное, они все переутомились за день, потому что сон не шел. Лежали, ворочаясь с боку на бок, таращились в потолок, низкий, дощатый, потемневший от времени и сырости. Вдруг одолела ностальгия, потянуло на разговоры. Каждый хвалил свой мир.

Иван, неожиданно для себя самого, впал в ура-патриотизм, принялся описывать красоты столицы, к коим прежде был довольно равнодушен, а также достижения отечественной (под «отечеством» в данном случае разумелся весь наш мир) науки и техники, от автомобилей и полета первого человека в космос до мобильной связи и скайпа.

Болимс Влек, будучи натурой чувствительной, говорил больше о природе, как то: буковые рощи, вересковые пустоши, гремучие водопады, утренние туманы и капли утренней росы на кончиках листов болотного ириса. Все это у него гармонично сочеталось с повторными слушаниями, апелляциями, материалами дел и прочей юридической премудростью, чрезвычайно увлекательной с его точки зрения. Еще он пытался читать стихи, удивительно напоминающие по звучанию кваканье жаб, но смысл чужой рифмованной речи, в отличие от прозаической, слушатели почему-то воспринимать не могли.

Кьетт Краввер вспоминал чудесные тихие рассветы после ночных магических атак, трофейные полевые кухни, маркитантские обозы, зимние квартиры в прифронтовых городках и удивительные огнеупорные щиты, по которым «хоть десять драконов разом будут жарить – даже края не оплавятся».

При этом каждый из троих решительно не понимал, чего такого замечательного находят собеседники в собственных мирах и почему не хотят понять, что его-то мир гораздо лучше. Ну разве что Кьетт делал некоторое снисхождение: «Вот если бы еще не было войны…»

Постепенно усталость начинала брать свое, разговор становился вялым, собеседники позевывали…

И вдруг что-то большое, черное, крылатое впечаталось с разгону в оконную решетку, сокрушив своим телом тонкую слюду. Длинная, покрытая гладкой черной шерстью рука с пятипалой, почти человеческой кистью протянулась сквозь прутья. Желтые когти яростно рвали воздух.

В мгновение ока снурл оказался под кроватью. Иван вскочил, шарахнулся к дальней стене. Только Кьетт не потерял присутствия духа. Сначала выругался: «Вот зараза, теперь из окна будет дуть!» – потом взял дареный графский меч и одним молниеносным движением отхватил страшную руку по самое плечо. Она конвульсивно задергалась на полу, пальцы комкали дерюжный половик, моментально пропитавшийся кровью. Искалеченная тварь жутко взвыла и умчалась в ночь на огромных серых крылах.

В дверь робко постучали:

– Не у вас ли шум, милостивые господа? – На пороге появилась фигура хозяина в одних подштанниках и смешном ночном колпаке. Волосатые ноги украшали растоптанные пантуфли с помпонами, похоже, бабьи второпях нацепил.

– У нас. Вот! – Нолькр указал пальцем на «трофей». – Нельзя ли это куда-нибудь того… А то неприятно.

– Сей минут будет убрано! – понимающе кивнул трактирщик. Ни удивленным, ни напуганным он не казался. – После бури они часто налетают…

Через минуту явился работник, тоже в подштанниках, с рукавицей и мешком. Руку сгреб, окровавленный половик туда же, окно заботливо законопатил матрасом с четвертой, свободной кровати и, насвистывая себе под нос что-то бесшабашное, удалился.

Только тогда Болимс Влек, кряхтя и охая, покинул свое убежище, а Иван, едва справившись с собственным голосом, прохрипел:

– Это что за хр…

– Фу! – укорил Кьетт. – Как не стыдно, в приличном-то обществе и такие слова! А еще некромант! Руза это была. Всего-навсего.

– Кто? – Слово показалось смутно знакомым. – Какая руза?

– Перепончатокрылая. – Кьетту не хотелось больше говорить про руз, хотелось спать.

Но Иван не отставал.

– А зачем она к нам лезла?

– Тебя пожрать хотела, зачем же еще?.. Болимс, право, ну ты-то что дрожишь? Рузы на снурлов не охотятся, только на людей! Не знаешь разве?

Знал. Но теперь его беспокоило другое.

– Скажите, это правда… – Голос его сорвался, он не договорил.

– Что – правда?

– Что Иван – НЕКРОМАНТ? – выговорил снурл страшным шепотом.

– Ну разумеется, нет! Ничего общего не имею! – раздраженно опроверг объект рузьей охоты. – Ты слушай больше всяких разных нолькров. Они тебе и не таких еще гадостей наговорят! Они тебя самого в чернокнижии каком-нибудь обвинят!

– Тьфу-тьфу, чур меня, чур! – булькнул Влек и торопливо юркнул под одеяло, укрылся с головой, будто в том было его спасение.

Кьетт усмехнулся многозначительно и задул свечу.

Наконец наступила ночь.

Глава 6,

которая учит: не та тварь страшна, которую мы съедим, а та, которая нас съест

А утром, в дороге уже, тема нашла неожиданное продолжение. Болимс Влек, бледный, невеселый и очень смущенный, поравнялся с Кьеттом и спросил:

– Феенауэрхальт, скажи… только не сердись… а ей было очень больно?

– Кому? – не понял тот. – Миле? Когда ее вешали? – Ну вот не шла у него почему-то из головы лоскотуха, привыкнуть, что ли, успел? Пусто казалось без нее в этом мире, нет-нет да и оборачивался невольно, будто надеялся вновь увидеть, как трусит она следом, глупая и грязная… Нет, как женщина она его не интересовала совершенно. Скорее, как занятная зверушка. Весело с ней было.

– Нет, это я про рузу. Больно ей было, наверное, когда ты руку отрубил?

– Конечно, больно! Это же рука! – согласился Кьетт машинально, продолжая думать о своем.

Снурл горестно вздохнул. Помолчал. Еще раз вздохнул.

– А как же она теперь будет, без руки?

– Подумаешь! Новая отрастет. Это же руза! – отмахнулся нолькр, его судьба ночного чудовища не волновала нисколько, он вообще не понимал, к чему о нем столько разговоров вести.

Но тут в их диалог вклинился возмущенный Иван.

– Что значит – новая отрастет?!

– То и значит! – Кьетт уже начинал раздражаться. – Начнет расти новая рука на месте старой, сначала маленькая, потом все больше и больше. И вырастет наконец длинная и красивая. «Регенерация» называется. Как хвост у ящерицы.

– Тогда зачем ты ее отрубал? – вскричал человек свирепо.

Нолькр вскинул на него округлившиеся глаза. Раздражение у него пропало, одно удивление осталось.

– А ты хотел, чтобы она ею до утра у нас в комнате махала? Дуло же из окна!

– Я хотел, чтобы ты эту тварь убил! Чтобы она больше на меня не охотилась! Не конечности рубить, а проткнуть ее надо было, прямо в сердце, или какие там у ваших руз жизненно важные органы!

– Вот видишь, какой он у нас жестокий! – обращаясь к Влеку, заметил Кьетт. – А говорит, будто не некромант. А самому только бы убивать направо и налево.

Снурл скуксился окончательно.

– При чем тут жестокость? – заспорил Иван. – Речь идет о самосохранении! Эта тварь охотится на людей! И я не желаю, чтобы она оставалась в живых! Все рузы должны передохнуть!

Кьетт хихикнул, отвернувшись, – разговор начинал его развлекать. Такая уж натура у нолькров, что хлебом не корми, дай поехидничать.

– Мало ли кто чего желает. Ты у Болимса Влека спроси, к примеру, – он наверняка мечтает, чтобы передохли все нолькры. Правда, Влек? Только честно?

– Да… Нет… Не все… – совсем стушевался тот, принялся на нервной почве колотить хвостом по крупу своей кобылки, та чуть не понесла, спасибо, Кьетт успел поймать под уздцы.