Финансы как творчество: хроника финансовых реформ в Казахстане - Григорий Марченко

Главная задача ЦБ – регулировать рынки. Но, и это в-четвертых, если сам ЦБ является участником рынка, то как он может его же и регулировать? В идеале ЦБ должен занимать позицию «над рынком», но при активном кредитовании такой отстраненности не получается. Если Национальный банк присутствует на рынке как участник, то имеет возможность сам кредитовать лучших заемщиков, а сложных или проблемных спихивать, что в корне неправильно и нарушает баланс сил в банковской системе.

Классические функции ЦБ – это:

– ответственность за платежную систему;

– ответственность за денежно-кредитную и валютную политику;

– банковский надзор (но это уже не во всех странах, поскольку надзор может быть передан мегарегулятору. И в Казахстане мегарегулятор создан, о чем речь ниже).

Суть наших реформ в том и состояла, чтобы свести деятельность Национального банка именно к его классическим функциям. До того НБК занимался очень многим, в том числе кредитованием промышленности. В его структуре даже существовал (с советских еще времен) соответствующий департамент, на базе которого потом мы создали казначейство.

Но в тот момент в Казахстане идеи о необходимости обеспечивать рефинансирование коммерческих банков за счет ресурсов Национального банка присутствовали еще в полный рост. Поэтому, не разводя дискуссий о функциях ЦБ, мы вначале в рабочем порядке создали систему так называемых директивных кредитов.

Вначале аккуратно заявили, что Национальный банк не может оценивать, насколько кредитоспособно то или иное предприятие. Он может лишь определять квоты и согласовывать их с Международным валютным фондом (с МВФ имелась совместная программа, и если мы выполняли ее условия, то получали кредиты). А распределение квот и утверждение списка кредитуемых предприятий должно взять на себя министерство экономики.

Не стремясь участвовать в этом вкусном процессе, мы отдали все принципиальные полномочия по раздаче кредитов в руки министерства экономики. И правительство, надо сказать прямо, взялось за это дело радостно. Национальный банк выдвинул всего одно условие: если правительство уверено в своих, конечно же, супернадежных заемщиках (а иными они при таком гаранте и быть не могут), то пускай оно выдает кредиты под собственные гарантии. А в случае невозврата – как мы понимаем, возможном чисто теоретически – Национальный банк будет списывать кредиты со счета министерства финансов.

И поначалу система, как ни удивительно, вроде бы заработала. Директора предприятий ходили со своими проектами в Министерство экономики, определялась (совместно с МВФ) ежеквартальная квота, в ее пределах мы выдавали кредит правительству под его же гарантии, а уж правительство, в свою очередь, распределяло ресурсы предприятиям. Однако Национальный банк прекрасно знал, чем это кончится. В январе 1995-го это узнало и правительство: оно убедилось, что выданные кредиты НЕ возвращаются (точнее, вернулось около 22 %). А ведь по всем невозвращениям кредитам оно должно было отвечать перед нами.

Как результат, правительство уже в январе 1995 года само отказалось от практики директивных кредитов. Принципиальный момент именно тот, что оно сделало это по собственной инициативе. Потому что убедилось: включаешь – не работает! Национальный банк уступил все рычаги управления, сам никаких решений не принимал. В результате министерство экономики поставило вопрос о том, что практику, при которой возвращается лишь 22 % кредитов, следует прекратить. А если бы к процессу распределения кредитов имел отношение также и НБК, то нарисовалась бы другая повестка. Правительство заявило бы, что в целом система кредитования построена правильно, просто Национальный банк не умеет отбирать проекты. Вот если в ЦБ наконец появятся специалисты с необходимой компетенцией, то все будет хорошо.

В итоге все обошлось без конфликтов, больших открытых боев с правительством не было. Национальный банк после этого этапа перешел на кредитование через (так называемые) аукционные кредиты. Их механизм таков: в рамках утвержденных квот проводился межбанковский аукцион. Те коммерческие банки, которые предлагали самые высокие процентные ставки, получали кредиты, из которых уже самостоятельно могли кредитовать заводы и фабрики. Причем ставки составляли до 338 % годовых, но заявки от банков на получение денежных ресурсов поступали без проволочек.

Словом, вроде бы заработала теперь уже эта система. Вначале ею активно пользовалось большинство кредитных учреждений. Потом ряд банков (как и следовало ожидать) деньги по таким высоким ставкам вернуть не смогли и стали банкротиться. Тогда даже шутили: большой аукционный кредит – это самый простой способ обанкротить. На самом деле в этой шутке лишь доля правды: многие банки кредиты все-таки возвращали. Тем не менее после первых банкротств объемы аукционных кредитов заметно пошли вниз. Таким образом, у нас появились основания запустить (взамен отказавших) еще один механизм: Национальный банк перешел к так называемым «ломбардным» кредитам, которые выдавались под залог государственных ценных бумаг и, таким образом, являлись обеспеченными.

Общим итогом этих событий стало то, что в целом к 96-му году в профессиональном банковском сообществе уже начала рассасываться привычка в случае нехватки денег рассчитывать на ресурсы ЦБ. Большинство банков поняли, что опираться надо на собственные силы, что следует не бегать в Национальный банк за материальной помощью, а привлекать вклады населения и счета предприятий, а кредитовать, соответственно, оперируя привлеченными средствами. То есть становиться нормальным коммерческим кредитным учреждением, работающим в рыночных условиях.

Вот так, поэтапно (межзачет – директивные кредиты – аукционные и ломбардные кредиты – нормальная система рыночного кредитования) в Казахстане прошла серьезная реформа денежнокредитной политики, в результате которой наша кредитная система стала работать по общемировым рыночным правилам. Это происходило, приблизительно, в течение 1994–1996 годов.

Огромную роль в процессе продвижения финансовых реформ на этой стадии играл Сембаев. Переоценить его участие просто невозможно. Во-первых, он являлся проводником (или точнее, локомотивом?) наших реформаторских замыслов. Может быть, значительную часть свежих идей и генерировали по большей части молодые члены команды. Но нам троим – Жандосову, Дамитову, мне – было в то время лет по тридцать с небольшим, и не все воспринимали нас всерьез. А к пожилым людям на востоке традиционно относятся с уважением. Так что без Сембаева наши планы было бы просто невозможно осуществить. Во-вторых, Сембаев хоть и являлся плотью от плоти старой системы (он работал во времена СССР зампредом Госплана), однако обладал мощным стремлением к новому и желанием поддерживать своих молодых замов. Несмотря даже на то, что подчас эти ребята предлагали вещи, которые противоречили его старым советским представлениям о том, что такое счастье.