Бабочка в ладони - Александр Ткаченко

Составитель знаменитого «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимир Даль писал: «Христианская вера заключает в себе правила самой высокой нравственности. Нравственность веры нашей выше нравственности гражданской: вторая требует только строгого исполнения законов, первая же ставит судьею совесть и Бога».

Конечно же, и неверующий человек может, как уже было написано ранее, следовать голосу собственной совести. Но если совесть воспринимается им как одно из движений его собственной психики, то почему бы ему просто не научиться управлять ею в соответствии со своими нуждами точно так же, как он управляет своей волей, желаниями, разумом?

А вот если он все же считает, что перед собственной совестью у него есть некие моральные обязательства, значит, он уже предполагает, пускай и неосознанно, наличие внешнего по отношению к себе источника нравственной оценки своих поступков. От такого понимания совести до веры в Бога дистанция совсем небольшая, и многие верующие люди пришли к Христу именно этим путем.

Замах и удар

Большинство нравственных систем, в конечном счете, сводятся к так называемому золотому правилу этики: не делай другим того, чего не желаешь себе. И если человек не убивает, не ворует, не изменяет жене и не пропивает зарплату, то его образ жизни с достаточным основанием можно считать нравственным, поскольку нравственность определяется исключительно через действия. Ведь нельзя же упрекнуть кого-либо в безнравственности за нехорошие мысли, желания или чувства, которые он никак не выражает. Но, оказывается, именно этот, невидимый для посторонних глаз пласт человеческого бытия христиане как раз и призваны возделывать в себе прежде всего — потому что любой безнравственный поступок сначала созревает в человеческой душе. Евангелие прямо свидетельствует об этом словами Христа: Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство, — все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека (Мк 7:21–23).

Удару предшествует замах, злому делу — соответствующее устроение сердца. И если не остановить в себе зло на этом, внутреннем этапе, оно может вырваться наружу уже в виде безнравственного поступка или преступления. А может и не вырваться, но самому человеку от этого не станет намного легче, ибо не всякое зло направлено вовне, на других людей. Ну, к примеру, какая беда окружающим от чьей-то зависти? Они могут и не знать о ней вовсе, а вот сам этот несчастный просто зеленеет от одних только мыслей о чужом преуспеянии и медленно убивает себя собственной страстью. То же самое можно сказать о гордости или об унынии. Унывающего или гордого человека нельзя назвать безнравственным, поскольку он не приносит вреда никому, кроме себя самого. Но, с христианской точки зрения, уныние и гордость — самые тяжелые грехи, потому что именно они отнимают у человека саму возможность обратиться к Богу за исцелением.

Нетрудно заметить, что ни о какой нравственности речь в этих случаях не идет. Все это относится уже совсем к другой области нашего бытия — к сфере действия человеческого духа, к духовности. Отличие одного от другого хорошо поясняют слова Христа, обращенные к ученикам: Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем (Мф 5:27–28).

Очевидно, что прелюбодеяние (супружеская измена) — поступок, которому можно дать соответствующую оценку в категориях нравственности. Но человек может вести и вполне благопристойный образ жизни, а вот в мыслях своих предаваться самым разнообразным видам разврата. И в этом случае никаких обвинений в безнравственности предъявить ему уже невозможно, ведь он не делает ничего плохого, а чужая душа, как известно, — потемки. Тем не менее, с точки зрения христианской духовности, такой человек находится в гибельном состоянии. И даже самое безупречное в нравственном отношении поведение не принесет ему никакой пользы, если он не наведет порядок в своей душе и не прекратит свои похабные медитации.

Злые мысли калечат человеческое сердце так же, как и злые поступки. А то, что остается невидимым для людей, невозможно скрыть от Бога. Поэтому христианство призывает людей не просто к изменению поведения, но прежде всего — к перемене ума и сердца, к изменению направления мыслей, чувств и желаний. В христианской аскетике такая перемена называется покаянием, а путь к нему лежит только через исполнение заповедей.

Два сюжета для телесериала

В фильме «Берегись автомобиля!» недотепистый советский Робин Гуд Юрий Деточкин воровал автомобили у жуликов и отдавал деньги сиротам, в детские дома. Эта замысловатая жизненная позиция благородного воришки поставила в тупик даже следователя уголовного розыска, выступившего на суде с какой-то путаной речью: «Граждане судьи! Деточкин, конечно, виноват. Но он …не виноват. Это честный человек. Отпустите его, пожалуйста».

Режиссер Эльдар Рязанов очень удачно показал в фильме, как нравственная оценка поступка может напрочь не совпадать с юридической. Ведь с точки зрения закона Деточкин, безусловно — преступник. А вот назвать его безнравственным человеком все-таки вряд ли возможно.

Нравственность не всегда совпадает с правом. Но точно так же она может не совпадать и с христианскими принципами. Конечно, нет ничего удивительного в том, что атеист живет нравственно. Гораздо интереснее другое: а может ли христианин нарушать принятые в обществе нравственные нормы, не вступая при этом в противоречие со своей верой? Оказывается — может, как это ни парадоксально.

Вот готовый сюжет для современного телесериала: в семье молодой девушки вдруг выясняется, что она беременна от какого-то негодяя, который ее соблазнил. Возмущенные родственники идут к этому безобразнику и разбираются с ним по полной программе, подробно объясняя ему на кулаках всю низость его поведения. После чего незадачливый будущий папаша быстренько признает свое отцовство и даже начинает регулярно выплачивать несчастной девушке деньги на пропитание и содержание ребенка.

А вот еще одна история: представьте себе человека, который все заработанные им деньги тратит исключительно на проституток. Ежедневно приходит он к вечеру в публичный дом и покупает себе девицу на ночь. Его имя становится посмешищем, его ругают и даже бьют за такое болезненное пристрастие к женскому полу, но несчастный ничего не может с собой поделать и продолжает каждую ночь проводить в борделе.

Ну что можно сказать о таких людях, кроме того, что нравственности в их поведении еще меньше, чем уважения к уголовному кодексу в «подвигах» Юрия Деточкина? А если принять во внимание еще и тот факт, что оба они являются… христианскими монахами, давшими обет безбрачия, то картина становится вовсе уж неприглядной. И все же не будем спешить с оценками. Образ жизни героев этих сюжетов, безусловно, достоин порицания, но — только с точки зрения нравственности.

А вот в христианской традиции они почитаются как — великие подвижники, чистейшие люди и носители подлинной христианской духовности.

Дело в том, что первая история взята из жизнеописания преподобного Макария Египетского, вторая — из жития преподобного Виталия. А причина такого разительного несходства в нравственной и духовной оценках их поведения объясняется довольно просто: о нравственности людей судят по их поступкам, а о духовности — по побудительным мотивам, которые двигали ими при совершении этих поступков. Современники преподобных осуждали их за безнравственное поведение, и с ними трудно спорить: ну действительно — что может быть безнравственнее ежедневных посещений борделя? Но Церковь сохранила в сокровищнице своего Предания духовную подоплеку этого поведения, которую сами святые Отцы тщательно скрывали от людских взоров, и которая обнаружилась только благодаря особому Божиему Промыслу.

Чего не боятся христиане

Макарий Египетский жил в пустыне, по ночам молился, а днем плел корзины из тростника, которые покупали у него жители близлежащей деревни. Никакого отношения к забеременевшей селянке, он, конечно же, не имел. Но когда девица оклеветала его перед односельчанами и они жестоко избили его, он не стал спорить и доказывать свою невиновность.

«Я сказал себе тогда: — Макарий, вот Бог послал тебе жену и ребенка. Теперь ты должен работать вдвое больше, чтобы содержать их», писал он об этом после.

Опозоренный монах спокойно продолжал жить в пустыне, молился, плел вдвое больше корзин и посылал деньги несчастной врушке, сделавшей его всеобщим посмешищем. Но когда ей пришло время рожать, она никак не могла разродиться и мучилась до тех пор, пока не назвала настоящего отца ребенка. Потрясенные селяне собрались идти и всей деревней просить у отшельника прощения. Узнав об этом Макарий Египетский навсегда ушел из тех мест.