У черты заката. Ступи за ограду - Юрий Слепухин

— Пэм, ты просто прелесть, — сказал Альтвангер, — я бы тебя увез от твоего толстого бизнесмена, будь мы на тридцать лет моложе. Не будем говорить больше о политике, моя радость.

— Ты уклоняешься, потому что тебе нечего возразить, — торжествующе заявила она. — Значит, никаких трудностей с твоей темой больше нет?

— Господь моя сила, — с отчаяньем простонал Альтвангер, — ну и логика! Дэйвид, плесни мне чего-нибудь укрепляющего, иначе я не выдержу. Слушай, Пэм! Ты, во-первых, всегда была германофилкой, не так ли? Во-вторых, у тебя немцы не убили никого из близких. Ну а как насчет других?

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. — Миссис Флетчер опять величественно кивнула своей аметистовой прической. — Но позволь мне заметить, что наших мальчиков убивали наци, а не «немцы вообще». И второе: только Германия может сейчас в какой-то степени стать гарантией от русской агрессии против Европы, а если такая агрессия произойдет — убитых будет больше, чем в сороковых годах. Намного больше, Лео!

— Конечно, конечно. Но послушай, Пэм, русская агрессия — это пока еще только, так сказать, теория. А две войны с немцами при жизни одного поколения — это реальность, от которой никуда не денешься.

Миссис Флетчер возмущенно пожала плечами:

— Прости, Лео, я тебя не понимаю! Ты-то сам вообще согласен с нашей политикой в отношении западных немцев? Или, по-твоему, их следовало бы оставить сегодня безоружными лицом к лицу с русскими?

— Если хочешь мое откровенное мнение — немцу вообще нельзя давать в руки никакого оружия, даже охотничьего.

Наступило молчание.

— Ты всегда оригинальничал своими взглядами, Лео, — сказала наконец Памела Флетчер. — Так что этим ты уже никого не удивишь. Удивляет меня другое. Как ты мог взяться писать вещи, в которые сам не веришь?

— А что оставалось делать? — огрызнулся Альтвангер.

— Как это — что? Ты говоришь так, словно у тебя дома голодная семья и нет никакой возможности заработать, кроме этой статьи…

Альтвангер поморщился:

— Дело не в заработке, Пэм, ты же это отлично знаешь. Если бы все сводилось только к заработку, половина этических проблем нашего времени перестала бы существовать… Да будем говорить прямо: если какой-нибудь голодный сукин сын нанимается сделать пакость за стоимость бифштекса, то это даже не вопрос этики. Это, дорогая моя Памела, просто биология. А если сук… — он осекся, встретив негодующий взгляд своей собеседницы, и тут же вывернулся: — если, говорю, субъект вроде меня, имеющий сорок тысяч годового дохода…

Дэйвид Флетчер, словно разбуженный волшебным словом, раскрыл глаза и сонно уставился на приятеля.

— Врешь, — заявил он, — никогда ты не зарабатывал сорок тысяч.

— Как это не зарабатывал! — подскочил Альтвангер. — В прошлом году от одной только «Кинг Фичерз» я получил в общей сложности около…

— Это неважно, Лео, — сказала миссис Флетчер, прерывая его воспоминания. — зарабатываешь ли ты в год тридцать тысяч или пятьдесят — разница уже не существенна. Так или иначе, ты останешься обеспеченным человеком, свободным от необходимости жертвовать убеждениями ради заработка. Чем же тогда объясняется такая жертва?

— Надо полагать — привычкой! Ты говоришь: «писать вещи, в которые сам не веришь». Но, дорогая моя, я ведь занимаюсь этим всю жизнь! Исключением были годы войны — до некоторой степени исключением. А все остальное время… В молодости я это делал, чтобы удержаться на месте, потом — чтобы завоевать расположение начальства, потом — чтобы укрепить его, ну и так далее. А теперь мне плевать на всех — у меня нет никакого начальства, семья обеспечена, — но привычка осталась. Осталась привычка не подходить к порученной теме со своей личной точки зрения, а оценивать все глазами читателя. Что думаешь ты сам — неважно; важно — что подумает читатель. Это даже не измена убеждениям, это просто отказ выносить их наружу. Поэтому я и буду писать этот материал о ремилитаризации Германии, хотя сам ей не сочувствую.

— Поэтому ты и не знаешь, как начать. Не так-то просто писать против своих убеждений, я думаю.

— Честно говоря, со стороны это кажется труднее, чем на самом деле, — усмехнулся Альтвангер. — Дело не в этом. Мне просто нужно ухватиться за что-то, а там дело пойдет.

Они помолчали, Альтвангер стал расспрашивать про общих знакомых.

— Со многими я уже даже не переписываюсь, — сказала миссис Флетчер. — Если не считать поздравлений к праздникам. Мы ведь живем в захолустье, Лео, не то что ты — вечный путешественник.

— Бедняжка, — сочувственно сказал Альтвангер. — Конечно, при вашей бедности не поездишь. А вы попробуйте по способу той шотландской пары, которая совершила свадебное путешествие даром. Знакомый капитан устроил их в угольном бункере.

— Ах, при чем тут деньги. Ты же знаешь Дэйвида! Он не может просидеть без дела больше десяти дней. В прошлом году я повезла его на Гавайи — причем до этого у нас месяца три были сражения каждый вечер, хотя врачи признали у него общее переутомление, и спать он уже не мог, и с язвой у него стало хуже, — и что же ты думаешь, уже через две недели пришлось вернуться, потому что у него началась просто какая-то черная меланхолия. А приехал сюда — ожил. И самое любопытное, Лео, это то, что он не всегда был таким одержимым. Ведь ты помнишь его до войны…

— Вспомнила, — проворчал проснувшийся Дэйвид. — До войны и конъюнктура была совсем другой…

— Дело не в конъюнктуре, мой милый. Дело в том, что тогда ты еще был человеком, а не бизнесменом. Нет, Лео, с таким супругом не устанешь от обилия новых впечатлений.

— Не верь ей, старик, — сказал Дэйвид. — Как можно жаловаться на скуку, если в доме постоянно кто-то толчется? Да у нас недели не проходит без какого-нибудь чертова приема!

— Да, faute de mieux,[91] — вздохнула миссис Флетчер. — Кстати, Дэйв, ты чудовищно распустил свой язык, мне то и дело приходится за тебя краснеть. Что же касается моих приемов, то ты очень ошибаешься, думая, что они так веселы. Я, если хочешь, только исполняю свой долг перед обществом.

— Любопытное понимание долга… — проворчал Дэйвид, снова закрывая глаза.

— Сочувствую, Пэм, — сказал Альтвангер. — Мне известно, что значит провинциальное общество. В основном все служащие фирмы?

— Да, в основном наши люди. Малоинтересный народ, надо сказать. Хотя среди них попадаются — изредка — и заслуживающие внимания. Есть, например, один молодой инженер, в фирме сравнительно недавно… Очень оригинальная личность. С собственными взглядами, правда ошибочными, но это объясняется молодостью, Мне понравилось, что он думает независимо, и говорит то, что думает…

— Редкое качество, — пробормотал Альтвангер, закуривая.

— О, да! Кстати, взгляды его, очевидно, более или менее совпадают с твоими — я имею в виду отношение к германской проблеме. Этот юноша тоже считает, что Рузвельт был прав, вмешавшись в европейский конфликт.

— Господи, — Альтвангер пожал плечами, — думать иначе может только тот, чье понимание политики находится приблизительно на твоем уровне.

— Благодарю, дорогой, ты сегодня так любезен.

— Но согласись, Памела…

— Послушай, Лео, мы с тобой часто спорили на эту тему, и сейчас мне не хотелось бы портить вечер, серьезно. Я тебе одно скажу: я твердо убеждена, что правильное понимание германской проблемы доступно только людям беспристрастным и, так сказать, лично в ней не заинтересованным. Видишь ли, ты — полунемец-полуеврей, у тебя не может быть к Германии беспристрастного отношения. У этого молодого человека, о котором я упомянула, во время войны погиб в Германии отец — естественно, что и он не может теперь относиться к этой проблеме спокойно и беспристрастно. Кроме того, он молод. Скоро, очевидно, он поедет в Германию, поживет там, узнает людей — я думаю, многое в его взглядах тогда изменится… Ты ведь знаешь, что мы посылаем туда наших инженеров?

— Да, Дэйв мне говорил, — рассеянно отозвался Альтвангер. Он поднялся и начал вышагивать по ковру, заложив руки в карманы и щурясь от дыма собственной сигареты. Памела Флетчер продолжала что-то говорить, но он пропускал ее слова мимо ушей.

— Слушай, Пэм, — сказал он, остановившись. — Кто, ты говоришь, этот парень с независимыми взглядами? Расскажи-ка мне о нем.

— О Хартфилде? О нем, собственно, многого не расскажешь. Типичный молодой инженер, хорошо знающий свое дело и плохо разбирающийся во всем остальном…

— Положим, в политике он разбирается!

Миссис Флетчер пожала плечами:

— Мне кажется, из его высказываний можно сделать вывод как раз обратный, но сейчас я имела в виду не это. Я хочу сказать, что он не знает ни литературы, ни театра…