Фантастика 2025-96 - Ким Савин

бешеным рыком я втаптывал его рожу в гальку, остервенело и неистово сминая подошвами ботинка хрящи и мясо. Хрясь, хрясь, хрясь, хрясь. Камушки подпрыгивали в воздух от каждого удара, обувь покрыла липкая и густая масса, а я все месил его голову, словно глину.

Когда остановился, передо мной была отвратительная куча фарша в кровавой луже.

И тогда я вернулся к толстому. Он лежал на девчонке, придавив её своей тушей, и кашлял кровью. Прокрутив танто, я вонзил его ему в спину, и потянул к себе, будто гарпуном. Стащил с неё и перевернул, сел коленом ему на шею.

В прорезях свинячьей морды были глаза, наполненные ужасом, он тянул руки к ране на шее, но я не давал. Я протяжно и громко закричал ему в лицо, изливая все свирепое безумие, что рвалось наружу. А потом начал резать.

Резать я умею.

Кровь летела в разные стороны, текла широкими полосами по его круглым бокам, нож поднимался и опускался бесчисленное количество раз, и все это время его визг ласкал мой слух. Не знаю, как он умудрился визжать с перерезанным горлом, но у него неплохо получалось.

Я потрошил его, словно кита, руками вырывал кишки из жирного пуза, кромсал и рубил грудную клетку, пилил хрящи и сухожилия, отбрасывая куски мяса в стороны.

«Нанес более сотни ударов ножом» — написали бы в газетах. Да, именно так это и выглядит на самом деле.

— Хрю-хрю… — рычал я, безостановочно орудуя танто.

Он сдох не от ран, которые я ему нанес, а от болевого шока. Белки его глаз утонули в алом омуте лопнувших капилляров, судорога перекосила рот, да так, что он откусил собственный язык. Я стоял над ним, наблюдая за трудом рук своих, на распахнутую грудную полость, на растерзанное пузо, на месиво из жира и органов.

Я весь был покрыт его кровью, с головы до ног. Его запах въедается в кожу, и от осознания этого, меня замутило. Справившись с позывом, я с омерзением плюнул на его труп и спустился по гальке к воде. Зашел в теплое море, успокаивая скачущее сердце и бунтующий разум. Некоторое время просто стоял, позволяя волнам очистить меня от грязи, потом погрузился с головой, умывая лицо и волосы. Вынырнул и пошел к изнасилованной девушке.

Она перевернулась на бок, руки тянулась вперед, будто она пыталась уползти, но не хватило сил. Дышала с трудом, тихо-тихо.

Я помог ей сесть, оперевшись спиной на горку валунов, срезал путы и вытащил кляп. Сама она сидеть не могла, скорее заняла полулежачую позицию. Я стащил с себя мокрую куртку и прикрыл красное от трения об камни тело.

Проверил зрачки, — расширены, словно затмения. На свет не реагируют, но двигаются, веки опущены, будто она только проснулась. Синие следы от уколов на сгибе локтя и ногах, а также валяющиеся вокруг шприцы не оставляли сомнений в том, что её накачали под завязку.

Красивая. Спутанные волосы ниспадали на щеку, пухлые губы мелко подрагивали в скрытой истерике, как и длинные ресницы.

Я было хотел подняться и посмотреть, нет ли рядом чего, чем можно было бы её привести в чувство, как её пальцы легли на мою руку. Я взглянул в её пьяные глаза и увидел там вселенную. Даже две.

Две черных дыры, заполненных болью.

Океаны мучений, водопады слез и ужаса, поток горечи и безумной печали.

Её разбили на тысячи кусков, изуродовали изнутри, как я изувечил её обидчиков. Совершенное нельзя было исправить или исцелить.

Я видел её тонкую, словно вуаль, душу, что дико и надрывно кричала через взгляд из-под опущенных ресниц. Запутавшуюся в колючей проволоке птицу, что рвалась на свободу, разрезая себя на части.

Она была прекрасной песней, пропущенной через гнусавый граммофон. Лучом света, что бился в темном чулане. Волной, что разбилась о скалы, оставив за собой лишь гладкую слизь.

В ней ничего не осталось, кроме страданий.

— Убей… — прочитал я по губам. — Убей…

Она была пустышкой и понимала это. И, как многие из них, желала моего прихода. Ждала того, кто избавит от мук и освободит её.

— Я же говорила, — услышал я откуда-то сверху.

Муза смотрела куда-то за горизонт, и на лице у неё не было ни тени улыбки.

Она всегда права. Ну почему она всегда права⁈

— Она видела тебя во снах, как некоторые, — говорила Муза. — Не знала, на что уповать, но все же грела надежду глубоко внутри.

— Я пришел, — прошептал я и погладил девушку по щеке. — Я здесь. Все закончилось.

Танто послушно щелкнул, дрожащий зрачок остановился, смотря сквозь меня. Теплая кровь побежала по пальцам, пачкая красивую женскую грудь. Муза затянула свою мелодию, закрыв глаза и подняв лицо к небу.

Я осторожно подвинулся, чтобы не преграждать вид для мертвой девушки, теперь её застывший взгляд был направлен на красивый закат над тихим морем.

Тонкая полоса на кисти стала финальным штрихом на картине.

Тяжело вздохнув, я понуро побрел обратно. Нужно было проверить, как там режиссер. Стоны и ругань, что доносились из-за груды камней, подсказали мне, что работа ещё не закончена.

Ничего, я больше не чувствовал себя уставшим. Я подошел к телу второй жертвы и осторожно вытащил топор из её спины. Это ещё может пригодиться.

Я вскарабкался на утес, где валялась камера, и склонился над рытвиной, куда рухнул блондин. Он лежал среди скальных осколков, зажимал окровавленную голову и матерился. Похоже, подвернул ногу в падении, сам встать не мог.

На вид ему было лет двадцать пять, не больше. Наглое худое лицо мгновенно перекосила злоба, лишь он меня заметил.

— Какого хрена, ублюдок, ты представляешь кто я⁈ — заорал он на меня.

Я усмехнулся, свесился с утеса, зацепил его за яркую куртку и подтянул к себе. Протащил его по камням, вытаскивая из ямы, и бросил на землю рядом с камерой. Присел на корточки, заглядывая в глаза.

— Боги… Мать его… — затрепетал он, вглядываясь мне в лицо. — Ты это он! Ты… Рио Икари, хренов демон Кабуки! Ксо, я думал, ты постарше будешь. И правда, пацан ещё.

— Хай, — кивнул я. — А ты кто такой?

Он растерянно огляделся, заметил тела своих «актеров» и мгновенно побелел.

— Постой, — улыбнулся я. — Я уже слышал твой голос. Ты обещал награду за мою голову через громкоговорители в тюрьме. Ты ведь Даджаре, не так ли?

— Я… я… Слушай, Икари,