Винтовая лестница. Стена - Мэри Робертс Райнхарт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Медсестра была молода и эмоциональна. Она сбежала вниз и нашла Мэнсфилда Дина в библиотеке. Время было позднее, но он еще не ложился. Сидел перед горящим камином, обхватив голову руками. Сначала девушка подумала, что он спит, и, наклонившись к нему, коснулась его руки.
— Мне очень жаль, мистер Дин. Я…
Она расплакалась, и он поднял на нее глаза.
— Моя жена? — хрипло спросил он.
— Да. Только что. Очень спокойно.
Ее всю трясло, и он встал и обнял ее своей огромной рукой, чтобы успокоить.
— Все в порядке, моя милая… Именно так ей и хотелось умереть.
Он велел ей некоторое время побыть внизу, а сам поднялся наверх. Она услышала, как он закрыл дверь Агнесс, и наступила тишина. В девушке вдруг зашевелился страх. Какая-то она была жуткая, эта тишина — не звали никаких слуг, не посылали за доктором, вообще не наблюдалось никакого тихого движения, обычного для дома, который только что посетила смерть. Она снова поднялась наверх и отворила дверь.
Мэнсфилд Дин на коленях стоял рядом с кроватью и держал в руке револьвер.
К ней тотчас вернулось мужество. Она резко сказала:
— Не делайте этого, мистер Дин. Это малодушие.
Он как-то странно на нее взглянул. Потом поднялся на ноги, двигаясь медленно, с некой спокойной осторожностью.
— Да, — ответил он. — Не беспокойтесь, милая. Я не стану причинять вам лишние неприятности.
Потом он вышел, по-прежнему не выпуская из рук револьвера. Однако прежде разрядил его, словно затем, чтобы ее успокоить.
— Я позвоню доктору, — сказал он.
Тогда я этого еще не знала. Единственное, что я знала, — это что Агнесс Дин умерла. Это не явилось неожиданностью, но Дины были частью нас, по крайней мере в течение некоторого времени. Его громоподобный голос и сердечное гостеприимство вызывали у дачников самые теплые чувства. Я не раз встречалась с ним на площадке для гольфа— играл он отвратительно, но был неизменно мил, даже шутил порой:
— Как так получается, мисс Ллойд? Чуть изменю направление удара— и мячик отлетает чуть не к самому клубу!
С Агнесс Дин я не была близко знакома. Конечно, она была гораздо старше меня; к тому же зачастую оставалась дома, отпуская мужа одного.
— Моей жене нездоровится, — бывало, пояснял он с обеспокоенным видом. — Я решил, что ей лучше отдохнуть.
Он был общителен. Любил людей. А теперь остался в одиночестве, которое обрушивается на любого мужчину вместе с бедой. У него было множество знакомых, но не было близких друзей. Будь он женщиной, я бы незамедлительно отправилась к нему домой. Но с мужчиной все было по-другому.
Новость эта пришла ко мне, как обычно, вместе с подносом с завтраком, и сразу на меня навалилась печаль. Я провела отвратительную ночь—из-за откровений Тони и еще одной мысли, которая ни на миг не оставляла меня, — мысли об Аллене, томившемся в клинтонской тюрьме. К тому же мне вдруг снова показалось, что один из звонков как раз перед полуночью задребезжал. Хотя день начался невесело, его следовало бы отметить красным цветом в моем календаре, и до конца моей жизни он останется для меня праздничным.
Ибо именно в тот день шериф разгадал тайну происшедших у нас убийств.
Он знал разгадку еще с того междугородного звонка, когда велел своей стенографистке отключиться от телефона. «Положите свою трубку, Мейми. Это конфиденциально», — сказал он ей тогда и выслушал собеседника с мрачным видом. Однако в действительности он знал ответ еще раньше—после той последней поездки в Нью-Йорк вместе с Говардом Бруксом.
Накануне вечером шериф допоздна засиделся в здании суда. Мейми ушла, и здание опустело. Заявилась уборщица со своим ведром, и он отослал ее прочь. «Здесь и так все в порядке, — проворчал он. — Ежели хотите честным трудом заработать свои денежки, то пойдите и наведите порядок в кабинете нашего славного окружного прокурора. Вот там действительно есть чем заняться!»
На столе перед Шендом лежала черновая запись того междугородного разговора, заявление нью-йоркского ювелира, медицинский журнал, найденный в кабинете доктора Джеймисона, и карта острова. На карте были отмечены четыре крестика— по одному на каждое убийство и еще один обозначал то место, где было совершено нападение на Аллена — у верхнего конца тропинки над Каменистым ручьем. Лежала там и еще одна бумага, и именно на ней сосредоточил шериф свое внимание. То была записка, найденная у доктора в корзине для мусора: «Я оказался в невероятной сит...».
Шериф просидел долго, вертя ее в руках. На листке, лежавшем перед ним, он записал несколько вопросов, и некоторые из них отметил галочкой— ответы на них он уже знал. Еще прежде, чем Мейми извлекла из почты письмо о щенке пекинеса, он уже знал, откуда взялась та вырезка. Он узнал это в Нью-Йорке, на складе. Но кое-что было ему все еще неясно.
Кто отбуксировал труп Джордан в море? Зачем Люси встречалась с Джульеттой в то утро, когда последняя была убита? Кто напал на Мэгги?
Кто устроил обыск в квартире Джульетты и в нашем нью-йоркском доме?
Какое-то время шериф еще сидел, склонившись над листком. Затем, около полуночи, нахлобучил на голову шляпу и отправился в тюрьму. Когда он вышел оттуда, то уже имел ответы на два вопроса.
Это была бурная ночь. Ему удалось поспать всего часов пять. А на следующее утро спозаранок, облачившись в непромокаемый костюм и резиновые сапоги, шериф отправился на остров.
Дело было закончено, доказательства собраны. В десять утра Рассел Шенд в ожидании сидел у себя в кабинете, положив перед собой тот листок, а Мейми отбивалась от непрошеных посетителей, которые в противном случае непременно проникли бы внутрь. Шериф все так же сидел у себя, когда в комнату вошли трое мужчин. Вошли очень робко— Тони Радсфорд, Говард Брукс и Боб Хатчинсон. Явились они все порознь и сейчас настороженно смотрели друг на друга. Шериф, однако, был совершенно спокоен и невозмутим.
— Присядьте, джентльмены, — предложил он. — Постараемся сделать это как можно безболезненнее. Могу сказать, что вон в том сейфе у меня лежат письма, которые всех вас заинтересуют, но шифр знаю только я. — Он улыбнулся, увидев их вытянутые несчастные лица. — Живи и жить давай другим, — изрек он. — Не стану отрицать, что кое-кто из вас едва не переступил грань закона. Мне это известно, но Булларду— нет. Так что давайте разберемся и покончим с
