Кентерберийские рассказы - Джеффри Чосер

Рассказ открывается описанием «лачуги ветхой», где в убогой бедности, но «без ропота на горе и невзгоды» вместе с двумя дочерьми живет трудолюбивая подобно пчелке вдова.

Равно как пища скуден был наряд.От объеденья животы болят —Она ж постом здоровье укрепила,Работой постоянной закалилаСебя от хвори: в праздник поплясатьПодагра не могла ей помешать.И устали в труде она не знала.Ей апоплексия не угрожала…

Эта честная и вопреки всем невзгодам довольная своей судьбой труженица вместе со своими соседями-бедняками вновь появится лишь в конце рассказа в сцене погони за лисом. Но ее присутствие создает тот фундамент, на котором держится повествование, и вместе с тем является его первым пластом, готовящим появление следующих.

А следующий пласт после низкого речевого регистра, вполне уместного и, наверное, единственно возможного при описании живущей в бедности, но не в обиде вдовы, поражает читателя намеренным контрастом. Заземляя и в то же время парадоксальным образом комически возвышая перспективу зрения, Чосер теперь обращается к огороженному плетнем двору, своеобразному пасторальному оазису рассказа, и от людей переходит к главным героям истории — животным.

Тут-то и появляется главный герой рассказа — «не знающий себе равных» красавец-петух Шантиклэр, чей голос поутру звучит «звончей и громогласнее органа, / Что только в праздник голос подавал». Заговорив о петухе, поэт сразу же поднимает регистр речи и тем как бы возвышает Шантиклэра над простыми смертными:

Зубцам подобен крепостного вала,Роскошный гребень был красней коралла,А клюв его был черен как гагат;Лазоревый на лапах был наряд,А епанча — с отливом золотистым,И когти крепкие белы и чисты.

Как указали комментаторы, образ башенных зубцов (в подлиннике стены замка — castel-wal) резко меняет перспективу зрения читателей, заставляя их взглянуть на петуха, подобно цыплятам, снизу вверх.1746 Увиденный в таком ракурсе царственный петух вполне может стать достойным героем как рыцарского романа (или пародии на него), так и ироикомической эпопеи.

Любопытно, что в свое время известный литературовед Лесли Хотсон обратил внимание на схожесть окраски перьев Шантиклэра с цветами герба Генриха Болинброка, украшавшими рыцарские одежды, которые тот надел, чтобы вступить в поединок с герцогом Норфольским Мобри в 1398 г. (Шекспир описал этот несостоявшийся поединок в хронике «Ричард II».) Действительно, цвета герба Болинброка — те же, что и у петуха: золотой, красный и голубой с черным.1747 Подобное сходство вызывает соблазн отождествить Шантиклэра с Генрихом, тем более, что судьба последнего, как и судьба петуха, воспроизвела движение Колеса Фортуны вниз, чтобы затем вновь взлететь вверх. В 1398 г. король Ричард II изгнал Болинброка из Англии, но тот вскоре вернулся обратно и, узурпировав власть, стал королем Генрихом IV. Думается все-таки, что весьма осторожный и мудрый придворный, каким был Чосер, вряд ли бы отважился искушать судьбу, изобразив короля в виде петуха, — ведь Генрих принял и обласкал его. В лучшем случае, — здесь лишь намек, дразнящий воображение и не допускающий однозначной расшифровки.

Интересна и другая ассоциация, связанная с великолепной внешностью Шантиклэра и отсылающая нас к библейской «Книге Иова». И эта ассоциация, которая вполне могла возникнуть у первых читателей, тоже далеко не однозначна. В библейском тексте сказано: «Ты ли дал красивые крылья павлину и перья и пух страусу?» (Иов, 39: 13). Здесь Бог, отвечая Иову из бури, показывает ему непостижимые человеческому разуму красоту и величие вселенной, которая населена свободными и живущими по собственным законам Божьими тварями. Среди них рядом с могущественным бегемотом и таинственным левиафаном, есть и неповторимые в своей индивидуальности павлин и страус. И они тоже могут вызвать восхищение своей красотой и способностью с высоты полета «посмеиваться коню и всаднику его».

В «Рассказе Монастырского Капеллана» таким удивительным существом по аналогии как будто бы является Шантиклэр. Выведенный здесь петух, несомненно, поражает красотой и великолепием, ученостью и блестящим даром речи. Куда уж больше! Казалось бы, и он тоже воплощает неподвластное разуму чудо природы. Так, наверное, и было бы, если бы не жанровые законы басни. Ведь очеловеченный Монастырским Капелланом Шантиклэр вовсе не живет свободной и независимой жизнью природы. В курятнике действуют нормы человеческого общества, а удивительный петух слишком хорошо знает себе цену. На поверку оказывается, что красота и великолепие, ученость и дар речи питают его гордыню и дают ему повод к тщеславию, провоцируя его падение и чуть не лишая его жизни. Как часто бывает в ироикомическом жанре, Шантиклэр — одновременно герой и антигерой, блестяще образованный царственный красавец, подобно султану владеющий целым гаремом, и забавная, по-своему недалекая, но очень милая говорящая птица.

С по басенному очеловеченным петухом связана и еще одна библейская ассоциация, возникающая в тексте рассказа. Согласно ей, огороженный плетнем курятник уподобляется райскому саду, а сам Шантиклэр — Адаму. Многие средневековые толкователи объясняли грехопадение Адама тем, что он, отвергнув доводы собственного разума, поддался голосу чувства и послушался Еву, вкусив запретный плод. Именно так и поступил Шантиклэр, проигнорировав предупреждение своего вещего сна и согласившись с Пертелот:

Капризы женские приносят зло,Капризом женским в мир оно пришлоИ выжило Адама вон из рая,Где жил он без греха, забот не зная.

Но и эта ассоциация, от которой рассказчик тут же и отказывается, тоже возникает, чтобы подразнить читателя и разбиться о текст рассказа. Ведь речь все-таки идет о курах и курятнике, куда Шантиклэр, обхитрив лиса, благополучно возвращается, чтобы продолжить радостную и беззаботную жизнь со своими семью женами. Рассказ не поддается аллегорической расшифровке, и было бы крайне наивно видеть в чудесном спасении героя аналогию с воскресением.

Среди семи жен петуха есть одна, которую Шантиклэр любит «всех жарче», — прекрасная Пертелот, которая наделена достоинствами куртуазной дамы. Она «куртуазна, учтива, обходительна и общительна» (Curteys she was, discreet, and debonair, / And compaignable). Оказывается, рыцарские нравы проникли и в курятник. Беседы живущих тут супругов явно пародируют куртуазную риторику не только средневековых романов, но и — в контексте книги — «Рассказа Рыцаря». Чего стоит хотя бы перевод широко известного тогда латинского изречения, означавшего «От женщины соблазн мужчине», которое ученый и галантный Шантиклэр намеренно искажает в угоду любимой супруге:

Ведь так же верно, как «In principio»Mulier est hominis confusio,А это означает по-латыни,Что женщина — небесный дар мужчине.

В подлиннике последняя строка звучит так: Womman is mannes joye and al his blis, т.е. женщина — источник радости мужчины и все его блаженство. Впрочем, как указали исследователи, на редкость эрудированный петух не так уж и не прав, и одно не противоречит другому. Ведь если бы женщина не была радостью и блаженством для мужчины, она никогда не смогла бы стать его соблазном.1748 На подобной тонкой и веселой игре нюансами и комическими несуразностями держится весь рассказ.

Комической несуразностью кажется уже помещенная в начале рассказа дискуссия о снах, которая занимает в несколько раз больше места, чем сама история о лисе и петухе. В построенном по законам средневековых университетских дебатов споре ученые куры со всей серьезностью, ссылаясь на множество примеров из литературы, обсуждают значение снов, которые, согласно принятым тогда взглядам, делились на обычные, естественные, вызванные дисбалансом «юморов» в организме, и вещие, содержащие предсказание будущего.

Пертелот — ярая сторонница первой точки зрения. Узнав, что приснилось ее мужу, она поднимает его на смех, обвиняя в трусости:

Махрами бородыЦыплячье сердце прикрываешь ты!

Неожиданно идеал смелого, щедрого и рассудительного супруга, который рисует куртуазная Пертелот, воспитывая мужа, смыкается с вовсе некуртуазными рассуждениями Алисон из Бата. В речи курочки ученая риторика забавным образом смешана с домашней руганью и ворчаньем.

Что же касается сна Шантиклэра, то Пертелот уверена:

Все эти сны — один пустой обман:Обжорством порождается дурман…Тебе любой расскажет коновал,Что сон твой просто от прилива желчи,Что сны такие надо видеть молча.

В подтверждение своей точки зрения ученая курица ссылается на стихи из весьма популярных тогда нравоучительных латинских изречений, приписываемых древнеримскому прозаику Марку Порцию Катону, и требует, чтобы Шантиклэр принял слабительное, которое она сама ему и выберет.