Бородинское поле - Иван Шевцов

- Кто "они"? - резко спросил Бен, хотя прекрасно знал, кого имеет в виду брат.

- Те, которые считают сионизм расизмом.

- Антисемиты. Только они могут ставить знак равенства между сионизмом и расизмом. И Герцог и Мойнихэн это убедительно доказали.

- А мне кажется, доводы их оппонентов, особенно этого саудовца, более убедительны.

- Ну еще бы! Ты ж у нас красный. Я нисколько не удивлюсь, если в один прекрасный день выяснится, что ты коммунист.

К этому дешевому и грубому приему Бен прибегал каждый раз, когда не хватало аргументов. В таких случаях Виктор прекращал спор, считая себя победителем. Так было и на этот раз. Они молча сели в такси. После долгого молчания Виктор сказал:

- Не Мойнихэну бы от имени Штатов защищать сионизм. Это произвело на делегатов неблагоприятное впечатление.

- А кому?

- Кому-нибудь из англосаксов.

- Ерунда, чушь. Америка по историческому праву должна принадлежать евреям. Евреи ее открыли, Христофор Колумб. Глупо делать открытие для других. Своя рубашка ближе к телу. Логично?

- Не очень. Вернее, очень нелогично.

И опять наступила пауза. Вдруг Бен словно только сейчас вспомнил:

- Ты слышал - Флора объявилась.

- Как?! - воскликнул Виктор.

- Прислала письмо маме. Из Швеции, - совершенно спокойно ответил Бен.

- И ты до сих пор молчал! Как тебе не стыдно?

- А что здесь такого? Ну прислала письмо, жива, здорова, просит не беспокоиться. Хорошо устроилась.

- Как она там очутилась? Зачем поехала в Швецию?..

- Возможно, за Нобелевской премией, - неуместно пошутил Бен. Его равнодушие, граничащее с безразличием, возмущало Виктора. Он не стал больше ни о чем расспрашивать брата. Теперь домой, как можно скорее домой, чтоб самому, собственными глазами прочитать письмо любимой племянницы. Как бы то ни было, а в ее бегстве из дома он считал виновным себя. Девчонка по-своему отреагировала на откровенные разговоры с Виктором, в которых он резко осуждал общество лжи, лицемерия, жестокости и равнодушия, общество холодного эгоизма и нравственного разложения.

Семьи Раймонов и Флемингов собрались на городской квартире, в большом зале, в котором размещалась картинная галерея Оскара. Коллекцию картин Оскар создал лет десять тому назад. По количеству работ она была довольно скромной: два десятка живописных полотен, несколько бронзовых и мраморных скульптур работы ваятелей прошлого века. Судя по живописным картинам, отличающимся своей стилистической пестротой, хозяин коллекции не обладал строгим художественным вкусом, поскольку рядом с полотнами фламандцев висели две абстракции Малевича и Кандинского, а с великолепным портретом старика, написанным неизвестным художником эпохи Ренессанса, соседствовала примитивная безвкусица Марка Шагала. Собственно говоря, так оно и было: Оскар не питал пристрастия к изобразительному искусству и на картины, собранные в его галерее, смотрел как на денежные банкноты, курс которых более устойчив, чем курс доллара.

Сидели за овальным столом Нина Сергеевна с Оскаром, Наташа с Дэном, Генри Флеминг с Патрицией и генерал Перес. У всех, кроме генерала, вид был озабоченный, печальный. Перес пытался всех успокоить: мол, ничего страшного не случилось, Флора определенно у хиппи, а эта публика, по мнению генерала, совсем безобидная. И он по-своему излагал "идеологию" и "философию" хиппи:

- Там все дозволено, никаких ограничений, никаких авторитетов. Своеобразный анархизм на сексуальной основе. Неприязнь к общественным институтам и вообще к законности и порядку, Раскрепощение инстинктов, сексуальная революция, а на самом деле половая распущенность.

- Применили философию Маркузе на практике, - вставил Флеминг-старший. - Его книга "Эрос и цивилизация" нанесла нашей цивилизации непоправимый вред. Проповедь возврата к первобытной свободе, а на самом деле, как вы правильно заметили, своеобразный анархизм.

- Это стало модой времени и, как всякая мода, скоро пройдет, - успокаивал Перес. - У генерала Митчелла сын вместе с хиппи уехал в Австралию, - рассказывал Перес с веселым воодушевлением. - И ничего не случилось. Кончились деньги, через год вернулся. Так же и Флора - вернется, никуда не денется. Голод заставит.

Слово "голод" больно ударило по сердцу Нины Сергеевны. Она познала весь ужас этого слова в фашистском плену и уже ненавидела Переса за его невозмутимое спокойствие и равнодушие к чужому горю.

- То парень, все же мужчина - он сможет за себя постоять. А девочка, совсем ребенок… - возразила генералу Наташа, прикладывая платок к влажным глазам.

- Ничего не значит, - бойко ответил Перес. - У судьи Тэрнера дочь уходила из дома с хиппи. И возвратилась. Правда, не одна - подарила судье внука.

"Боже, какой же он безжалостный и тупой, этот Перес!" - вновь подумала с неприязнью и горечью Нина Сергеевна. Она представила себе Флору с ребенком неизвестно от кого.

- Я попробую связаться с нашими людьми в Стокгольме, - сказал Оскар, и мысль его всем понравилась, как самая разумная и спасительная. В самом деле, нельзя же сидеть сложа руки, полагаясь на милосердие судьбы. Бездействие ни к чему хорошему не приведет. Тут и Нина Сергеевна вспомнила, что у Оскара много влиятельных друзей в Швеции, и Флеминг-старший вспомнил, что в американском посольстве в Стокгольме работает сын его хорошего приятеля. Нужно и через него попытаться отыскать внучку.

- Ясно одно, - подытожил конгрессмен, - кому-то из нас нужно безотлагательно ехать в Стокгольм.

Он конечно же имел в виду не себя, устремив настойчивый взгляд на сына, и Дэн правильно понял этот взгляд, сказал:

- Я сейчас никак не смогу выехать. Может, кто-нибудь из ребят? Виктор или Бен?..

- Дэн, ты думаешь, что говоришь? - вмешалась миссис Патриция, с укором глядя на сына. - Что значит - ты не можешь? Решается судьба твоей дочери, а он, видите ли, не может, у него важные государственные дела.

- Сейчас самое важное и самое главное - Флора, - поддержала сватью Нина Сергеевна.

- Да, конечно, я не подумал, - смущенно согласился Дэн. - Я поеду.

- Может, вам ехать вместе с Виктором? - подсказала Наташа. - Его авторитет и влияние на Флору… - Это было в ее манере - не договаривать фразу.

"Пожалуй, да, пусть едет с Дэном Виктор. Флора его послушается скорее, чем отца", - подумала Нина Сергеевна. Ее неприятно задела фраза зятя: мол, я сейчас не смогу ехать в Швецию, - вызвала нехороший осадок. Она и прежде замечала эту черту в характере Дэна - равнодушие к людям, даже к близким. Да разве он один такой! Таково поветрие времени. Где уж там - возлюби ближнего. А чем Оскар лучше? Только он не столь откровенен и свое равнодушие, свой эгоизм умеет скрывать за светскими манерами. Впрочем, таков и конгрессмен Флеминг, хоть он и слывет либералом-правдолюбцем.

А Флеминг тем временем сидел словно отрешенный, углубившись в какие-то свои думы и неразрешимые вопросы. Потом вдруг произнес, как бы продолжая эти думы, вслух:

- Наше общество неизлечимо больно, и хиппи - один из очагов болезни. Старый мир безнадежно болен.

Перес резанул по конгрессмену красноречивым вопросительным взглядом, но Оскар опередил его, сказав:

- А ты не находишь, что больна вся планета? Земля наша вступила в пору глубокой старости.

- Планета больна! Чем же? - Теперь Перес метнул строгий взгляд на Оскара.

- Дистрофией, - ответил Оскар. - Она умрет от истощения. Уже сколько столетий человек сосет ее соки, пьет ее кровь. И с каждым, годом все интенсивней. Человек ненасытен. А соки земные не беспредельны. Люди плодятся, как кролики. Демографический взрыв неизбежен. Он столь же катастрофичен, как и ядерный взрыв. Следовательно, нужно ограничить рост населения и одновременно решить вопрос разумного расходования природных ресурсов.

- А это возможно лишь в мировом масштабе, - продолжил его мысль Флеминг.

- Правильно, - согласился генерал. - Но решить такую проблему может только единое всемирное правительство. Не какой-то дискуссионный клуб, вроде ООН, а настоящее правительство, сильная власть. И такое правительство будет. Поверьте мне.

Пришли Виктор с Беном, вместе, одновременно. Редкий случай. "Возможно, случайно встретились у дома", - подумала Нина Сергеевна, глядя на едва скрытую улыбку Виктора и раздраженные жестокие глаза Бена: небось опять спорили и ссорились. Вот тоже взаимоотношения! Возлюби ближнего, как брата своего. А какая любовь между этими братьями, родными, единокровными, но такими непохожими друг на друга и совершенно чужими?

Виктор сказал: "Добрый вечер", отвесил легкий кивок всем, поцеловав мать, и спросил, где письмо.

- У Натальи, - ответила Нина Сергеевна, бросив взгляд на дочь.

Виктор подошел к Наташе, молча взял у нее письмо и удалился в свою комнату. Впрочем, так бы он поступил, даже если б не было никакого письма. Он не терпел присутствия Переса. С генералом у него произошла крупная ссора из-за боевых наград, которые Виктор вместе с другими ветеранами вьетнамской войны в мае семьдесят первого швырнул на стену Капитолия. Перес считал такой поступок непростительным кощунством, предательством, хамским вызовом нации. С тех пор они не разговаривали. Нину Сергеевну больно задело, обидело равнодушие к судьбе внучки младшего сына - она думала, что Бен пойдет вслед за Виктором читать письмо Флоры, а он сразу, с ходу, с первого слова, заговорил о заседании Генеральной Ассамблеи: