Ангел - Сергей Демченко

Внешне похожее на предрассветную тёмную зеркальную гладь, над которой мило и зовуще клубятся обрывки тёплого тумана. Оно полно зовущей истомы, приготовлена для одного-единственного купальщика, что только и сможет обнаружить сейчас его, проходя мимо и уверенным взглядом владельца уже окидывающего рощи моей сущности… И в тот же миг, когда из сознания исчезла пелена Его незримого присутствия, когда едва успели растаять среди далёких звёзд Его летящие следы, в эту коварную купель с тихим всплеском что-то по-хозяйски вошло…

Я открываю удивлённые глаза… и вижу, как торчащий передо мною Герхард всё так же крепко держит мою руку, через которую робко течёт в него тоненькая струйка протуберанцев. И как бьётся во мне, во вспыхнувших, вспучившихся валами пламени глубинах, чёрный абрис ошалевшего от боли Хаара. Озеро не отпускает его, норовя затянуть, оставить навеки в себе. Доверчиво купившись на привлекательность этих обманчивых просторов, Пра вознамерился омыть свою грязную душу в моём существе. Словно довольный собою Чёрный торговец, обманувший глупого мужика, запродавшего, открывшего родник своей души Дьяволу, пожелал вымыть в нём испачканные руки совести. И лишь когда калечное тело начало безвозвратно таять, растворяться в этой чистой плазме, в его глазах мелькнула тень запоздалого понимания. Его подло, коварно надули… Как мальчишку, развернувшего яркий фантик, внутри которого оказался смятый комочек глины…

…Кажется, он закричал. Остро, с обидой и пронзительно. Он изо всех сил постарался исправить свою чудовищную ошибку, затянувшую его в силки моей очнувшейся от «гипноза» воли. Я успел подумать почти одновременно с ним, что остановить гибель Владыки, разорвать кольцо его плена, можно лишь одним способом, — лишить жизни, существования самого носителя сосуда, содержащего в себе безбрежность и неизбежность его, Хаара, смерти…

Эта мысль пронзила меня гневным, страстным копьём прозрения. Я пробуждался от горячечного сна, в котором краткий миг, напоминавший мне вечность, правили бал завуалированные им под чудо кошмары. Из бесконечности моего прошлого ворвались в сердце и смели все иллюзии прежние мои черты. Я разъярённо заревел, сбрасывая с себя оковы навеянной покорности, что всегда были столь чужды моему духу. И в порыве гнева метнулся к свободе всем своим существом, сметая хлипкие кубики выстроенных им во мне "новых правил". Я вскидываю к нему руки, напрягаюсь каждой молекулой, будто стремясь добраться, дотянуться из-за граней неведомого до его, такого ненавистного мне, горла…

…Когда выросший уже прямо напротив меня Хаара в отчаянном и кажущемся неотразимым замахе занёс торенор, из моего «зазеркалья» с моих рук вдруг срывается, ударяет в поднятые ко мне ладони профессора и ослепляет меня неимоверно яркий сноп белого, как искрящийся на солнце снег, огня… Доктор пропадает в нём, шатаясь, как былинка в урагане, как спичка во вспышке поджигаемой ею взрывчатке. Окутанный губительным сияющим шаром, Фогель, как может, борется с пригибающим его напором стихии. Отразившись от объятого пламенем немца, добровольно выступившего в роли «накопителя», "транслятора", в сторону моей, всё ещё недвижимой «статуи», рванулся толстый и устойчивый рукав света, в который увлекло заодно и меня самого, вырвав из объятий аморфного клейстера временной петли…

Моя душа мчалась по сияющему бриллиантами световому потоку и видела всю мощь Мира, сосредоточенную в этой ревущей колонне очищающего, карающего, творящего и губящего Пространство огня. Огня, что, преломившись о мою ссутулившуюся и будто чужую фигуру, часть этой чистой, первозданной энергии пропустил в сторону разом вскипевшей и взвывшей Матки. А та, силясь устоять, попыталась отразить, отбросить смертельный посыл, вонзив его в потолок. Это было единственным, что могло попытаться сделать наследие мятежного Иузулла. Мощь Света шутя прошила корабль и устремилась куда-то в далёкую бесконечность космоса. Где-то в стратосфере спарено пророкотал искусственный гром, ярким сполохом освещая нагромождения льдов. На несколько секунд превращая приполярные сумерки в самый яркий день из всех возможных. Раздирая пространство на простейшие частицы, ревело немыслимо могучее, ненасытное и способное рождать и пожирать собою звёзды, порождение щедрого величия Упорядоченного. И в тот самый миг, когда завершавший атаку Пра, до которого ещё не дошёл весь смысл всех окружающих нас метаморфоз, почти донёс лезвие до моей шеи, моё тело проснулось. В нём вскипели битвы Начал, с ожесточением одарённых пищей хищников растаскивающие, раскидывающие мою плоть по краям Вселенной. Я совершенно спокойно понял, что меня больше нет. Что выполнившая своё основное предназначение молекула Сущего уже более не присутствует в том высоком и мощном теле. Она отлетела, как оторвавшийся от костра блик мелькнувшего и пропавшего в воздухе кусочка пламени. Всё, что мне осталось, это наблюдать. И я смотрел. Я видел…

Словно сами по себе мысляшие, руки моего голема, оставшегося без своего пастыря, в отчаянном рывке, в жгучей жажде жизни подняли вверх ожившую, напитанную страшными температурами секиру. А мёртвый корпус неожиданно отклонился вправо, уходя с линии удара божка тонхов. Столкновение тореноров породило подобие взрыва, с тягучим свистом разметавшего искрящие осколки металла оружия Хаара по залу. Последним своим движением, порождённым рвущимся на части организмом, из пор которого во все стороны брызнули лучи сотен новорождённых светил, он ударил Хаара. Ударил, уже не чувствуя ни силы рук, ни плотности сопротивления атакуемого тела. Лишь каким-то органом восприятия, ничем не похожим на зрение, успеваю уловить, как отделяется от шеи демона его удивлённая голова. В уже весьма условно моё «лицо» летят мелкой и острой шрапнелью куски пылающих костей его черепа, словно взорванного изнутри. Проходят сквозь меня, не задерживаясь… Я вижу изумлённые, в следующий же миг лопнувшие и тут же сожранные огнём глаза Хаара, в которых навеки застыла горечь обманутых ожиданий…

…Вколачивая в воздух чёрные кляксы жирных, медленно гаснущих бликов, возвращается полумрак разрушенного пространства зала, в котором более нет ни меня, ни Фогеля. Не видно сгинувшего под куполом Нортона, лишь густо парит и дымится Матка, которую Свет всё же успел превратить в окаменевшие до прочности стали уголья, что вряд ли способны теперь даже зарядить батарейку… Перед покрывшейся паутинкой мелких трещин полусферой стоит лишь как-то осунувшийся, будто осиротевший Маакуа. Он не спеша и почти равнодушно поднимает навстречу всё ещё бегущим к нему по инерции тонхам меч, а откуда-то сверху, сквозь огромный пролом в ярусах звездолёта, как по незримым канатам, начинают плавно скользить вниз и опускаются на пол одетые в лёгкие туники воины, так похожие ликом и статью на Первого. Числом не более ста. Словно споткнувшись, несчастные Сильные, не помышляя более ни о каком геройстве, изо всех сил попытались затормозить, как забитая собака, неожиданно узревшая перед собою свой извечный бич; видно, как задние, не успевая сориентироваться, налетели на передних. Часть массы постаралась лихорадочно развернуться, повернуть назад, тут же образовав дикую кучу малу… В образовавшейся свалке различаю, как распахнулись в криках отчаяния рты деоммандов, как мелькнула в сухих конечностях анаггеалов их гордая сталь. Как редким строем, почти не спеша, не проявляя внешне агрессии и нетерпения, шагнули в сторону тонхов Хранители планеты. И началась неистовая резня…

ЭПИЛОГ.

…Крохотная и удивительно хрупкая Земля была прекрасна. Бережно охваченная и будто поддерживаемая в космосе «ремнём» атмосферы, опоясывающей её по всей длине чёткой окружности, она плыла передо мною, словно любовно раскрашенная сочными красками картинка. Не пожалевший ни синевы, ни других цветов Художник сделал её не просто красивой. Он сотворил её настолько привлекательной, резко контрастирующей с гибельной чернотой, что, глядя на неё, поневоле перестаёшь удивляться, — отчего она столь приметна в Пустоте. Пожалуй, лишь только живущим на ней сиволапым ещё не до конца ясна её настоящая ценность. Может быть, придёт время, и те, кто населяет её до нынешнего дня, смогут взглянуть на неё из космоса. Взглянуть по-настоящему, самим, а не на фотографиях с орбиты, попасть куда посчастливилось пока немногим…

Я молча и с наслаждением созерцал её неспешное и послушное Сущему вращение, позабыв обо всём другом. Пока чуть скрипучий, но спокойный и вежливый голос откуда-то слева не вывел меня из задумчивости:

— Мне ныне даровано право нарушить для тебя естественный, ранее имевший место в твоей жизни, ход вещей и событий, о Высокий… Ты можешь снова оказаться там, где так давно не был… — Оборачиваюсь. Первый стоит в отдалении, будто не решаясь приблизиться и совсем уж нарушить прелесть моего тихого уединения. Я отвожу взгляд и вновь смотрю вниз. Снова туда, где кружит и кружит, сменяя дни и времена года, мой незатейливый Дом…