Сборник "Чистая фэнтези" - Генри Олди

Если ты — лютнист, ответь: легко ли сыграть «Небесную Джилью», когда под пальцами умолкает то одна, то другая струна, ля превращается в ми, диез — в бемоль, а ты не знаешь, какая нота соврет, какая струна онемеет в середине следующего пассажа?

Если ты — столяр-краснодеревщик, скажи: легко ли сделать шкафчик для спальни герцогини Штроймейер, когда скобель вдруг делается туп, как матушка любезной супруги, струг теряет заточку, цикль выскальзывает из пальцев, словно намазан маслом, и неизвестно, какой резец, фасонный или гравировальный, откажет через минуту?

Если ты — солдат, признайся: легко ли добиться победы, когда за миг до выстрела теряется глазомер, на выпаде одолевает головокруженье, во время удара нападает чих, гулкий и неукротимый, а тебе невдомек, в какую секунду левое колено самовольно подломится?

В академической статье «Квашеные чары», опубликованной в «Реттийском вестнике» под псевдонимом Эндрю Озиандер — так подписывался приват-демонолог Матиас Кручек, известный теоретик, высказывая особенно парадоксальные, не подтвержденные опытами гипотезы, — была предпринята очередная попытка хотя бы частично рассмотреть механику превращения мага в блокатора. В качестве аналогий приводились как метаморфозы традиционные, алхимические — например, элементарная трансмутация «лунной стали» в золото, — так и спорные примеры квашения, брожения и сходных процессов.

Большого резонанса статья не вызвала, если не считать тезиса о добровольности.

Многие волхвы со степенями подвергли сомнению уверенность автора статьи, что маг мутирует в блокатора исключительно на добровольной основе, и никаким принуждением это сделать невозможно. Скептики воспользовались сравнительным рядом Озиандера, с насмешкой заявив, что у капусты или репы никто не спрашивает, желают они кваситься или нет. Виноград также делается вином по принуждению, под пятками девиц и в бочонках погребов. В ироническом хоре утонули возражения тех, кому случалось лично квасить капусту или выдерживать густой мускатель. По словам практиков, капуста отказывалась хрустеть и делалась слишком кислой, если ее квасили на полную луну, зато в новолуние удавалась на диво. С виноградным суслом творились чудеса, если рядом с чаном кто-то допивал воду из чужой кружки или обнимал за талию пригожую поселянку. Сусло обижалось, и вино в итоге получалось «тощим», хоть тресни. А уж про отношения ячменного солода, хмеля и пивовара ходила тьма легенд…

Над «кулинарами» посмеялись, тем дело и кончилось.

— Зря, — сказал, прочитав статью, венатор Фортунат Цвях, недавно обеленный от обвинений в заговоре. Что зря, к чему зря и по какому поводу, охотник на демонов объяснять не стал. Он знал, что автор «Квашеных чар», его друг детства Матиас Кручек, в последнее время зачастил на кафедру общей семантики. Еще Матиас к месту и не к месту щеголял новоизобретенным термином «антимана» — так приват-демонолог обозначал падение уровня личной маны ниже нулевого, что считалось принципиально невозможным.

Вы спросите: какая связь?

Вот поэтому Матиас Кручек — выдающийся теоретик с сотней патентов на открытия, а вы моргаете, открыв рот, ждете ответа, и напрасно.

Так или иначе, профосы Надзора Семерых вызывали в чародейной среде интерес — опасливый, нервный, болезненный. Блокаторы были блудными сыновьями — родными, своими, безвинно пострадавшими от своих. Волки шли в волкодавы. Неважно, приходилось ли добровольцам месяц каменеть в трансе, сидя в окружении капитула Надзора, впитывая боль, уходящую корнями в далекое прошлое, сплавляя ее с личной болью, — или это сплетни, а процесс обращения шел совсем иначе. Важно другое: в результате сложнейших, загадочных метаморфоз мана внутри будущего блокатора терпела коренные изменения — если угодно, сбраживалась или сквашивалась! — превращаясь в качественно новый продукт. Виноград в вино? Вино в уксус?! Руда — в меч?!

Став блокатором, бывший маг терял накопленное годами мастерство.

Зажечь свечу взмахом руки? — нет. Изменить направление ветра? — никак. Наложить заклятье на замок, ключ или дверь? — ничуть. Провидеть судьбу, швырнуть молнию, обуздать инфернала?! — ни капельки.

«Все худшие инстинкты человека — ненависть, гнев, жестокость, жажда мести — облагораживаются и освящаются, если импульсом к ним служит „любовь к дальнему“. Они обращаются в свою собственную противоположность: гнев становится негодованием, жажда мести — стремлением восстановить поруганную справедливость, ненависть — нетерпением к злу, жестокость — суровостью принципов».

Так писал Шимон Франке, крупнейший исследователь блокации, в трактате «Этика любви к дальнему».

Прав он или нет, судить не нам.

Со дня обращения блокатор видел тридцать шесть слоев реальности в образе трех дюжин струн гигантской арфы. И был способен изменить звучание любой струны, заставить звук умолкнуть или исказиться, сбить настройку, нажав на педаль или умело подкрутив леверс. Имеющий уши говорил с блокатором и не слышал; верней, слышал с искажениями. Имеющий глаза смотрел на блокатора и не видел; верней, страдал выборочной близорукостью или дальнозоркостью. Имеющий ману выплескивал ее на блокатора, преобразовав изящным заклинанием — и промахивался; верней, рисковал облиться с головы до ног, обнаружив, что вода сделалась кровью, кровь — кипящим оловом, а кипяток холодней ледышки за пазухой.

— Сволочь! — только и сказал Этьен Круасан, колдун-подорожник, пытавшийся запутать блокатора Флавеля Листаря в трех соснах. Грубо? — пожалуй. Но чего не скажешь на пятый день скитаний в лесу, потому что «рябой стопор» в итоге кашля посреди наговора превратился в «рыбу-штопор», завивая твои проезжие пути винтом!

— Мы должны признать, что кожура от лимона способна оказать решающее влияние… — писал в рапорте десятник караульной стражи Костка Малец, отчитываясь о провале операции по захвату блокатора Нумы Слепня. Точнее, рапорт строчил писарь, облагораживая изящной словесностью черную брань десятника Костки, поскользнувшегося на ровном месте и отбившего копчик о брусчатку мостовой.

«Вряд ли я потяну профоса Надзора Семерых. А если профос не один…» — думал малефик Андреа Мускулюс год назад, стоя над незнакомым трупом в Филькином бору. И правильно думал.

Много ли было блокаторов?

Нет. Немного.

Капитул Надзора Семерых, даже испытывая в блокаторах недостаток, твердо знал: не приведи небо, чтобы таких людей стало много.

CAPUT X