Трактир на Пятницкой. Агония. Вариант «Омега» - Николай Иванович Леонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дайте закурить.
Охранник удивился, полез было в карман. Скорин воспользовался моментом и, сбив его с ног, попытался завладеть оружием.
— Капитан! — В дверях стоял Шлоссер. Он взял Скорина под руку, повел назад в дом. — Нехорошо, капитан. Профессионал должен уметь проигрывать.
Глава шестнадцатая
Москва ответила коротко: «Данные требуют подтверждения и перепроверки». Шлоссер посоветовался с Целлариусом и дал аккуратный ответ: «Приму меры к выполнению задания…» Он сообщил еще об одном, переброшенном за линию фронта агенте. Майор полагал, что подтверждение дезинформации может насторожить русских, а провалом агента закреплял «вербовку» майора Шлоссера, доказывал надежность источника.
Барона начало беспокоить поведение русского, который перестал бриться, разгуливал по особняку полупьяный, напевая русские песни. Он беспричинно ударил охранника, обругал Лоту, когда девушка пригласила его на прогулку. В таком состоянии он может покончить самоубийством или натворит еще каких-нибудь глупостей. А операция еще не закончена. У русских не должно возникнуть каких-либо сомнений!
Подождав несколько дней, Шлоссер решил поговорить с русским, но тот заперся в своей комнате. Пришлось вызвать людей и взломать дверь. Охранники ушли, Шлоссер осторожно заглянул в проем. Скорин, понуро расхаживая по комнате, поддел ногой валявшуюся на полу пустую бутылку. В комнате было не убрано — смятая постель, на столе грязные тарелки. Скорин с многодневной щетиной, непричесанный, в расстегнутом мятом кителе, покачиваясь, держал в руке бутылку, бессмысленно смотрел в открытое настежь окно.
— Капитан! Послушайте, капитан. — Шлоссер стоял у взломанной двери, спиной к стене, так что Скорин его видеть не мог.
— Я сказал, к черту! Кончен бал, больше за ключ не сяду. — Скорин допил из горлышка, подошел к окну, увидев прыгающего на своей деревяшке садовника, запустил в него бутылкой.
Шлоссер вышел из укрытия, остановился на пороге.
— Вы в состоянии читать, капитан? — спросил он.
— Ну? — Скорин, качнувшись, схватился за раму. — Я всегда в состоянии.
Шлоссер протянул ему бумагу:
— Прочтите. Не понравится, не передавайте.
Скорин протянул руку, Шлоссер был вынужден подойти. Скорин долго шевелил губами, хмурился.
— Значит, с Редлихом вы все-таки разделались? — Скорин ухмыльнулся. — Жертвуете, майор? Подтверждаете добропорядочность источника? Убедитесь, мол, что сообщаем только правду. — Он снова перечитал текст. — Ладно, — смяв бумагу, сунул ее в карман.
— Ложитесь спать, капитан. Иначе будет дрожать рука.
— Дверь сделайте. — Скорин опустился на смятую постель и, не раздеваясь, лег.
Вечером, закончив передачу, Скорин отпихнул рацию так, что она чуть было не упала на пол, встал, повернул полку с книгами, за которой размещался бар, взял две бутылки и, не попрощавшись, даже не взглянув на Лоту и Шлоссера, вышел из библиотеки.
Тут же появился радист, Шлоссер указал ему на рацию и, когда радист вышел, сказал:
— Лота, капитана необходимо срочно привести в порядок.
— Я боюсь его, барон… — Под пристальным взглядом Шлоссера Лота смутилась.
— Он должен возобновить свои прогулки. Может прибыть связной из Москвы, либо поручат проверить его кому-нибудь здесь, в Таллине. Капитан должен быть вне подозрений. Вам ясно?
— Хорошо, барон, — устало ответила Лота.
Шлоссер посмотрел на девушку и уже мягче сказал:
— Я тоже устал, Лота. Такова наша профессия.
Молчала Москва, молчал Берлин. По предупредительному поведению Целлариуса барон понимал, что операция проходит благополучно, но раз Канарис не звонит, значит он не спешит докладывать ставке о завершении «Троянского коня».
Шлоссер пошел последним козырем: приказал забросить под Москву Лапина и его двух товарищей. Явка группы Лапина в русскую контрразведку окончательно успокоит Москву, заставит Центр поверить сообщениям, поступающим из Таллина. Шлоссер не помнил, чтобы какая-нибудь операция обеспечивалась таким количеством жертв: сданы пять агентов, Зверев, Лапин и еще двое русских возвращены Красной армии, засвечены абверкоманда, ее руководящий состав и три агентурные школы. Но если операция «Троянский конь» пройдет успешно, русские усилят дальневосточную армию за счет сил других фронтов и немецкое наступление на Юге завершится победой. Тогда все жертвы будут оправданы.
В ожидании прошла неделя. На повторные требования Москвы перепроверить информацию относительно Японии Шлоссер отвечал, что принимает все меры. Барон знал: информация такой ценности при отсутствии агентурного источника, имеющего к ней непосредственный доступ, два раза в руки разведчика не попадает. Подтверждать — значит вызвать лишние подозрения, возможно даже провалить операцию. Настойчивость Центра означала серьезную заинтересованность, майору абвера оставалось только ждать. Он ждал. Несколько раз Целлариус намекал, что стоит дать косвенное подтверждение. Барон не соглашался. Приказать, то есть взять на себя ответственность за всю операцию, в данной ситуации не решался даже адмирал Канарис. А барон настаивал, что именно молчание лучше всего убедит русских.
Прошло еще три дня. Шлоссер не находил себе места. Часами он сидел в своем кабинете, чуть ли не завидовал русскому, который топит свое горе в коньяке.
А на четвертый в кабинет Шлоссера вбежал Целлариус и, едва отдышавшись, сказал:
— Георг, ты сорвал банк!
Шлоссер, отложив ручку, откинулся на спинку кресла.
— По данным японского генштаба, две русские дивизии, готовившиеся к переброске на Запад, оставлены на своих местах и усилены танковой бригадой. Ожидается прибытие свежих частей и двух авиаполков.
Казалось, из Шлоссера вдруг выпустили воздух. Барон съежился, губы у него задрожали, он прикрыл лицо ладонью.
В кабинет вошел унтер-офицер:
— Господин майор…
— Занят! — прервал его Шлоссер.
— Радиограмма из Москвы, — пробормотал офицер.
Шлоссер выхватил у него из рук папку.
— Идите! — Он открыл папку, прочитал документ и нервно рассмеялся: — «Информация „Штабиста“ о намерениях Японии является ценной. Закрепляйте контакт с ним. Поздравляем награждением орденом Красного Знамени».
Чтобы еще больше не нервировать русского, Шлоссер сообщение Скорину не показал, а тот безразлично сел за ключ и отстучал: «Благодарю, приступаю к выполнению», даже не спросив, за что благодарит и к чему приступает. После сеанса он взял еще две новые бутылки и, нелепо раскачиваясь на длинных худых ногах, напевая незнакомую барону песню, отправился к себе в комнату. Последние дни он из комнаты почти не выходил, даже обедал у себя. У кровати валялась стопка книг, но вряд ли он был в состоянии читать.
На следующий день рано утром майор абвера Георг фон Шлоссер улетел в Берлин. На аэродроме его провожали фрегатенкапитан Целлариус и накануне вернувшийся гауптштурмфюрер Маггиль. Дело «русского агента» полковника Редлиха слушалось при закрытых дверях, после чего полковника поставили к стенке. На груди гауптштурмфюрера поблескивала новая медаль. Все были довольны. Уже поднимаясь в самолет, обернувшись, Шлоссер взглянул на эту медаль и
