Всё о Манюне (сборник) - Наринэ Абгарян

– Зачем, ну зачем ты ее изуродовал? – отчитывала потом Ба сына.

– Мишина лошадка, что хочу, то и делаю, – упрямо бубнил дядя Миша.

Над школьными тетрадками мы тихо вздыхали – Ба ничуть не преувеличивала, когда говорила, что дядя Миша буквально с первых закорючек писал правильным, аж каллиграфическим почерком. Пятерки, пятерки с плюсами и даже пятерки с красиво утолщенной спинкой и хвостиком – это был высший шик, такие оценки ставились только за выдающиеся способности, так вот, эти пятерки в тетрадках дяди Миши встречались сплошь и рядом. Ни одной четверки, ни одной помарки!

У Маньки с почерком была сплошная беда – писала она так, словно кто-то ее с завидным постоянством толкал под локоть. Ба скандалила с любым учителем, который пытался за почерк снизить внучке оценку. Действительно, с какой стати снижать оценку, если диктант написан без единой ошибки, но прыгающим птичьим почерком? Где, спрашивается, справедливость?

– Ой! – вдруг отпрянула от окна Каринка.

– Чего «ой»? – оторвались от созерцания Дядимишиных тетрадок мы.

– А-а-а-а-а!!! – раздалось снизу.

Мы с Манькой похолодели. Это была Ба.

– Спрячьте меня, – заметалась по чердаку Каринка, подбежала к открытому сундуку и ласточкой сиганула внутрь, – захлопните крышку!

– Чего это ты натворила? – Мы стали лихорадочно закидывать ее тетрадками.

– В Ба попала! Вижу, она идет, дай, думаю, стрельну в сумку. Промахнулась, попала в нее.

– Как это в нее? Куда в нее?

– Не знаю, в голову, наверное. Она дернула ею вот так. – Каринка высунулась из сундука и показала, как Ба дернула головой. – А потом глянула на окно чердака. Я еле успела отскочить.

– Ты с ума сошла в Ба стрелять? – вылупилась я.

– Мария! – раздался снизу голос Ба. – Вы на чердаке?

Мы с Манькой захлопнули сундук и опасливо высунулись в дверь. Ба стояла на нижней ступеньке деревянной лестницы и, прижимая к голове кухонное полотенце, глядела на нас поверх своих больших очков.

– Да! – пискнули мы.

– А где Каринэ? – прищурилась Ба.

– Ушла.

– Куда ушла?

– Давно ушла. Ба, а чего это у тебя с головой? – зачастила Манька.

– Ага, – крякнула Ба и принялась медленно подниматься по ступенькам, – значит, ушла, да? Говорите – давно ушла, да?!

– Да! – Мы отступили вглубь чердака, но вовремя вспомнили про сундук. Подбежали к нему и попытались замаскировать – встали напротив, распушили подолы пальто и расклячили локти. Справа, оттопырившись в сторону рукой в синей театральной перчатке, стояла Манька, а слева, соответственно, – я.

– Та-а-а-ак. – Ба зашла на чердак, окинула нас взглядом, хмыкнула. – Вырядились!

– Вырядились, – шмыгнули мы носами. Манька выставила вперед правую ногу в большой лаковой босоножке с переливающейся пряжкой, а левую, в высоком замшевом сапоге на громоздкой платформе, убрала назад, чтобы не дразнить бабушку высоким каблуком. Я затянула голову в ворот облетевшей рыжей лисы и оттуда следила бегающими глазками за Ба.

Ба убрала с головы полотенце, зашуршала им. Ага, значит, она успела забежать на кухню и вытащить из морозилки пакет с чем-нибудь замороженным.

– А чего это ты полотенце к голове приложила? – фальшиво тренькнула Манька.

– Так просто, голова немного болит. Видно, припекло, – Ба подошла к окну, выглянула во двор, – вроде осень, солнце убывает, но греет почти по-летнему. Да?

– Да, – кивнули мы, но с места не сдвинулись. Наоборот, нашарили попами крышку сундука и плотно уселись – мы не такие наивные, чтобы на речи Ба покупаться! Она ведь у нас будь здоров хитренькая и легко может кого угодно провести.

Ба хмуро проследила наши телодвижения, всплеснула руками:

– Почему не убрали лошадку в сундук?

Я проследила за ее взглядом и помертвела – деревянная лошадка с криво остриженной гривой осталась сиротливо стоять посреди чердака.

– Потом уберем, – просипела я – голос от волнения куда-то пропал.

Сундук под нами взволнованно закопошился.

– Кхм-кхм, – кинулась откашливаться Манька, чтобы заглушить шум.

– Надо обязательно убрать лошадку, зачем ей тут пылиться? – Ба подхватила игрушку под уздцы и покатила ее к нам. Мы с Манькой заелозили попами по крышке, но слезать не стали, только теснее прижались друг к другу. Копошение в сундуке, вместо того чтобы затихнуть, усилилось!

– Сами встанете или помочь? – нависла над нами грозовой тучей Ба.

– Ладно! – подала голос из сундука Каринка. – Вставайте.

– Ой, – подбоченилась Ба, – неужели Чингисхан вернулся?

– Она откуда-то снизу говорит, наверное, с первого этажа, – попыталась надышаться перед смертью Манька, но было уже поздно.

Ба сдернула нас за меховые шивороты с сундука и распахнула крышку.

– Опачки, – прогудела колоколом, – вот где наш косорукий моджахед прячется!

– А чего сразу косорукий! – вынырнула из-под тетрадок Каринка.

– То есть ты мне специально в голову метила, да?

– Я в сумку метила, но не рассчитала скорость твоего движения. Пока камушек летел, ты прошла вперед. Ну и вот.

Ба подхватила Каринку за ухо и потянула вверх. Каринка ойкнула и встала на цыпочки. Ба потянула выше. Сестра проворно взобралась на борт сундука. Ба не растерялась и дернула ее за ухо вниз. Пришлось Ка– ринке спрыгнуть вслед за своим ухом.

– А если бы ты мне глаз выбила? Вон, смотри, что натворила. – Ба нагнулась и продемонстрировала здоровенную шишку на голове.

– Я больше не буду, – засопела Каринка.

– Ба, она больше не будет! – заступились мы с Манькой.

– А вы вообще помолчите, с вами отдельный разговор будет. Горе– укрыватели! Это же надо было с такими всполошенными лицами на сундук усесться! Мигом ее выдали!

– А как надо было правильно глядеть?

– Буду я на свою голову объяснять! – Ба наградила нас звучными подзатыльниками, потом велела переодеваться. Мы резво скинули с себя пальто и сапоги-туфли, аккуратно убрали все в коробки, переложили мешочками лаванды и нафталина. Особенно старалась Каринка – и тетрадки собрала, и игрушки разложила, и даже подолом Манькиной юбки крышку сундука протерла.

– Я бы своими брюками протерла, но брючина не натягивается на крышку, – пояснила она. Ба хмыкнула, но отвечать ничего не стала.

– Роза, – крикнула снизу тетя Валя, – ты уже вернулась?

– Вернулась. – Ба высунулась в окно.

– Что с головой? – всполошилась тетя Валя.

– Так, ерунда.

– А полотенце тогда зачем?

– Валя, ничего страшного! Говорю тебе!

– Как скажешь, Роза. Я чего тебя зову. Газарова нас в гости пригласила. На разговор!

– Какой?

– Важный!

– Хоть намекни.

– Меню к свадьбе их сына будем составлять! Только строго между нами говорю, они не хотят раньше времени шумиху поднимать.

– Валя, ты только что протрубила об этом на весь город. И даже соседние села покрыла.

– Ты попросила, я намекнула!

– А шепотом не могла?

– Ты бы с чердака мой шепот услышала?

Ба легла животом на подоконник, подалась вперед. Мы с Манькой взвизгнули и вцепились ей в ноги.

– Валя, я смотрю, мы с тобой не очень сегодня друг друга понимаем! – прогрохотала она.

Тетя Валя вцепилась руками в забор, поднялась на цыпочки, поправила косынку на голове.

– Ты, главное, не свались оттуда, Роза. А то на мероприятии придется на костылях шейк танцевать!

– Ыхыхы-ы-ы-ы-ы-ы, – затряслась Ба, – ыхыхы-ы-ы-ы-ы!

– Вот тебе и «ыхыхы-ы-ы-ы», – передразнила ее смех тетя Валя. – В общем, минут через пять зайду за тобой. Собирайся!

Оставлять нас одних Ба не стала. Спровадила со словами «там у вас во дворе народу много, проследят за вами».

Но до двора и народа мы не добрались. Перед нашим подъездом, прижавшись боком к гаражу тридцать восьмой квартиры, стоял нахохленный, забрызганный по самые брови Вася.

– А чего это он такой грязный? – удивилась Манька. – Вроде папа его вчера мыл.

– Может, он куда-то ездил? – предположили мы с Каринкой.

– Куда это он ездил? И зачем к вам заехал? – заволновалась Манька. – Натворил чего? Пойдем, узнаем.

Обгоняя друг друга, мы поскакали наверх, но до ритуального битья телами в дверь дело не дошло. Да и как могло дойти, если на пороге нашей квартиры лежала пара изгвазданных донельзя, разящих затхлым болотоми серными миазмами опорок. Мы резко затормозили, зажали пальцами носы и принялись рассматривать башмаки. Такой грязной обуви мы в жизни не видели. Она, конечно, была не истоптанной и даже, может быть, совсем новой, но количество налипшей на нее грязищи было таково, что казалось странным, как в такой обуви человек поднялся на третий этаж, а не прирос к земле где-нибудь на подступах к нашему подъезду.

– Это же папины ботинки! – вдруг взвизгнула Манька.

– Да ладно! – не поверили мы. Это было так непохоже на Дядю Мишу, ведь он был из той породы мужчин, которые считали зеркалом души не глаза, а несколько другие части экстерьера, и поэтому щеголял исключительно в доведенной до ослепительного блеска обуви и тщательно отутюженной одежде.