Разбой - Петр Воробьев

Прихвостень развернул перед чиновником свиток. Пагоно – злополучного корчмаря, получившего пулю в живот, звали как-то похоже – нахлобучил на нос очки и огласил первое имя:

– Кайанкару, сын Пайа́нанку, верховный вождь уэлихов!

Пагоно клацнул посохом. Вместо поклона, Кайанкару опустил обрядовый топор с плеча на пол – топорище произвело заметно более громкий звук, чем посох – и опёрся на него обеими руками.

– Нангониел, сын Кайанкару, наследный вождь уэлихов!

Нангониел смерил сперва чиновника, потом епарха взглядом, затем расщедрился на поклон где-то в полвершка. Другие представленные старейшины тоже особенно не старались выказать Спило почтение, хоть и не шли на нарочитое противостояние. Чиновник засунул нос в свиток:

– Эрскин сын Кленнана, старейшина клана Ра́нкен, мистагог мистерии аконитового дракона и староста цеха энергетиков Калопневмы!

Эрскин приложил тыльную сторону правой руки ко лбу, далее ладонь к груди, и опустил руку долу – его предки с предками Спило, насколько было ведомо истории, ничего не делили. По-прежнему углублённый в свиток, который держал перед его носом прихвостень, Пагоно закончил перечень:

– Самбор Пеплинский, сын Мествина, мечник гнёвский, схоласт мистерии янтарного дракона и член братства электротехников Волына!

«Мечник» ухмыльнулся, крутанул ус, и сделал что-то стародавне-учтивое правой рукой, одновременно шагнув назад.

Спило благосклонно кивнул и поманил к себе Самбора и Эрскина:

– Идите поближе к приборам, чтобы мудрость аконитовой и янтарной мистерий просветила наш опыт! Алазо́н, величайший полководец в истории, победитель Мале́ро, и тот имел в учителях мистика Рабдома́нто Фотаго́га, вдохновляемого Дакриодорой…

Рёгнвальд, не посвящённый в мистерии, без большой радости на лице кивнул.

– Так это ты взорвал аэронаос, обратил в бегство Синие Лезвия, и сбил из лука вертолёт? – обратился к Самбору епарх.

– С Лезвиями дело было не совсем так, – объяснил Самбор, – в бегство их обратил Арнгрим, корабельный мальчишка, а я только вызвал главаря на поединок.

– Но вертолёт-то из лука?..

– Он заходил с запада, я сообразил, что у нас стёкла зеркальные, ему мало что видно, ни сквозь стекло, ни в дыры от пуль. На борту случилась бухта сиилапанового троса, на случай неполадок. Я быстро привязал трос к стреле, и как он сделал второй заход, чтоб нас добить, выстрелил в несущий винт. Бухта и пошла мотаться на винт, а к другому концу Эрвиг приспорил разводной ключ. Как ключ долетел до втулки…

Самбор опустил голову, на миг замолчал, и закончил:

– По чести, заслуга за вертолёт – Пальнатоки с Фюна, он принял мою пулю!

– Чести тут на всех достанет, – изрёк епарх. – Мне вот загадка: как разбойники знали, на каком вагоне повезут жалованье дорожного товарищества? Края у нас богатые, беда только, что чужие не украдут, свои разграбят! Может, хоть с энергией вперёд севера прорвёмся… Дальше, Рёгнвальд!

Недовольный уделённым не ему вниманием, лысый изобретатель продолжил объяснения, нарочито обращаясь только к епарху:

– Это датчики заряда в ёмкостях, это магнитометры, это измерители излучения. Следи за стрелками. Магнитное поле и излучение в ходе синтеза записывают и эти самописцы.

Его следующие слова были произнесены уже в поднятый из гнезда на приборной доске микрофон и многократно усилены:

– Готовность к опыту четверть диалепта! Берегите глаза!

– Есть четверть диалепта! – донесся тоже усиленный ответ снизу.

Несколько техников или учеников с топотом забегали по нижней площадке, включая кабели в разъёмы, открывая вентили, и щёлкая рубильниками. В довершение к натриевым лампам, вдоль края круговой дорожки часто замигали проблесковые огни. Отрывисто заревел гудок, заглушая механический стрёкот приводов самописцев. Предупреждение беречь глаза вообще-то должно было сопровождаться раздачей соответствующих защитных средств, но этого почему-то не происходило – только Самбор достал из кошеля сварочные очки и надел.

– Все по местам! Даю отсчёт! – по-прежнему в микрофон продолжал Рёгнвальд. – Пять! Четыре! Три! Два!

Изобретатель поднял защитную крышку, под которой прятался большой красный рубильник, и на «Один!» перевёл его в верхнее положение. Раздалось гудение, слышимое скорее телом, чем ушами – на грани инфразвука, и наверняка с инфразвуковыми субгармониками, потому что Эрскину невольно стало не по себе. Что-то зашипело, раздался треск электрического разряда, газ в прозрачной части прямоугольного устройства по оси помещения засветился – ярче, ярче, ослепительно, ярче, чем ослепительно – треск стал оглушительным, потом стих, с ним пошёл на убыль и свет. Несколько отслоившихся от прозрачной части короба кусков упало на пол, разбившись с сухим треском. Гул магнитов смолк, завоняло горелым. Внизу, один из техников принялся бороться с кабелем, застрявшим в разъёме. Эрскин пару раз моргнул, пытаясь понять, видит ли он послесвечение или фантом остаточного изображения на собственной сетчатке.

– Вот она, сила связи теории с действительностью! – епарх был впечатлён опытом.

Дева выглянула из-за спины Спило. Каким-то образом, она потеряла нижний правый ряд накладных ресниц, что придало её лицу странное выражение.

В казавшемся слабым и сдвинувшимся в красном направлении свете натриевых ламп, Рёгнвальд остановил самописцы и указал пальцем на следы стилосов на лентах:

– Вот знак синтеза! Лучи высокой частоты!

– Я электротехник, не энергетик, так что не в обиду, – Самбор поднял очки на лоб. – Но скажи мне, Рёгнвальд Правый, началось у тебя с пробоя и дугового разряда?

– Верно, это необходимое условие. А дальше в дуговую плазму впрыскиваются литий и водород, и начинается синтез.

– Узнал я эту дугу, как при сварке. Но у дуги термокра́сия[97] не то что в разы, на порядки ниже, чем та, что нужна для синтеза?

– Тоже верно, но чтобы синтез цепью пошёл, достаточно одной пары атомов на девять дюжин, так что термокрасия может быть и меньше.

– Погоди, а какое у них распределение?

– Попробуй произведение двух – распределение по количеству движения и вероятность, что атом есть в объёме, – посоветовал Эрскин.

– Малец, вали сюда! – Самбор поманил рукой чиновничьего прихвостня, отобрал у него свиток, перевернул чистой стороной, и разостлал по левой части приборной доски. – Ручка или стилос есть у кого?

Спило протянул электротехнику золотую ручку.

– А по количеству движения какое взять?

– Возьми каноническое во внешнем поле, – предложил Эрскин.

– Тогда термокрасия выйдет у нас в знаменателе со степенью три вторых, – Самбор застрочил по бумаге. – Теперь пусть условия для синтеза у нас будут только в хвосте, с девятью дюжинами в знаменателе же, получится… так, термокрасия может быть в три и три четверти раза ниже! Всё равно не дуговая!

Дева с отклеившейся ресницей зевнула.

– Но поле, – начал Рёгнвальд.

– Какое давление внутри короба? – спросил его Эрскин.

– Атмосферное.

– Значит, за один цикл твоего твоего магнитного поля… Самбор, дай ручку! Рёгнвальд, какое у тебя было магнитное поле? – Эрскин потянулся к соответствовавшей ленте самописца.

Самбор проводил взглядом его движение, и вдруг показал пальцем на соседнюю ленту:

– Стой! У тебя что за датчики для излучения?

– Сцинтилляторы, – недоумённо ответил Рёгнвальд. – Вон стоят!

– А ну, включай самописцы!

Самбор сделал несколько шагов к повешенным на стене коробам, на которые указал изобретатель, на ходу с жужжанием вытаскивая из ножен за спиной дисковый резак. Жужжание сменилось визгом заведшегося двигателя и шелестом диска.

– Самописцы работают? – электротехник бросил взгляд в сторону доски с приборами.

Эрскин кивнул, почему-то надеясь, что догадка его младшего товарища по мистериям всё-таки не подтвердится. Самбор провёл диском вдоль поручня площадки. Движение породило роскошный конус искр. Стилосы самописцев, отвечавших за излучение, дёрнулись. Заморский пришелец выключил резак и пошёл обратно к приборам.

– Было что-нибудь?

Вместо ответа, Эрскин выдрал из устройства ленту и поднял её в воздух, всем на обозрение.

– Погляди, коза, на свои глаза! – непонятно воскликнул Самбор. – Ну, тут одно из двух: или у меня есть термоядерная лагунда, или твои сцинтилляторы к свету чувствительны, а не только к излучению высокой частоты!

– Что всё это значит? – епарх, нахмурившись, забрал у Эрскина ручку.

– Значит, что не видел ты никакого синтеза, а видел дуговой разряд и водородно-литиевый взрыв! – продолжил Самбор. – Причём это даже не энергетику понятно, а простому электротехнику!

– Мистагог, он говорит правду? – спросил епарх.