Издержки хорошего воспитания (сборник) - Френсис Фицджеральд

– А потом ты поступила в школу, – продолжил он.

– Да, в Фармингтон. Мама хотела отправить меня в монастырь, но я отказалась.

Она глянула искоса, не покоробят ли его эти слова.

Но он лишь медленно кивнул:

– Монастырей тебе хватило за границей, да?

– Да, и знаешь, Кит, там монастыри другие. Здесь даже в самых лучших столько девушек из низов.

Он снова кивнул.

– Да, – подтвердил он, – полагаю, что да, и прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду. Меня это тоже поначалу смущало, Лоис, хотя никому, кроме тебя, я бы никогда в этом не признался; мы с тобой оба довольно чувствительны к подобным вещам.

– Ты про здешних своих товарищей?

– Да. Были среди них, конечно, и люди нашего круга, из тех, к которым я привык, но были и другие, к примеру один, по имени Реган, – я его поначалу терпеть не мог, а теперь мы лучшие друзья. Он замечательная личность, Лоис; я вас потом познакомлю. С таким не страшно вместе идти в бой.

Лоис подумала, что вот с Китом ей было бы не страшно вместе идти в бой.

– А как… как с тобой это получилось? – спросила она не без робости. – В смысле, как ты оказался здесь? Мама, разумеется, рассказывала мне эту историю про железнодорожный вагон.

– А, эту… – Ему, похоже, не хотелось об этом говорить.

– Расскажи сам. Я хочу ее услышать от тебя.

– Да нечего рассказывать, ты, наверное, и так все знаешь. Был вечер, я весь день ехал в поезде и думал… много про что думал, Лоис, а потом у меня вдруг возникло ощущение, что кто-то сидит напротив, причем сидит уже довольно давно, – вроде как другой пассажир. И тут он вдруг наклонился ко мне, и я услышал голос: «Хочу, чтобы ты стал священником, так и не иначе». Ну, я подскочил и заорал: «Нет, Господи, только не это!» – выставил себя полным идиотом перед парой десятков человек, ведь на самом-то деле никого напротив меня не было. А через неделю я поехал в иезуитский колледж в Филадельфии и последний пролет лестницы в кабинет ректора прополз на четвереньках.

Снова повисло молчание, и Лоис подметила, что глаза брата затуманились, он смотрел невидящим взглядом куда-то за залитые солнцем поля. Ее тронули модуляции его голоса и внезапное молчание, которое будто окутало его, когда он закончил рассказ.

Она обратила внимание, что глаза у него той же фактуры, что и у нее, с начисто вымытой зеленью, а рот на деле куда мягче, чем на той фотографии, – а может быть, лицо просто доросло до него за последнее время? Макушка начинала лысеть. Она подумала: наверное, оттого, что он слишком много носит шляпу. Ужасно, если вдуматься, – мужчина лысеет, а никому до этого нет дела.

– А в молодости… ты был набожным, Кит? – спросила она. – Ну, ты понимаешь, о чем я. Ты интересовался религией? Ничего, что я задаю такие вопросы?

– Да, – ответил он; взгляд все блуждал где-то далеко, и она почувствовала, что эта сосредоточенная отрешенность такая же его человеческая черта, как и его заботливость. – Да, пожалуй, был, когда был трезв.

Она внутренне передернулась:

– А ты пил?

Он кивнул:

– И все грозило кончиться совсем плохо. – Он улыбнулся и, обратив на нее взгляд серых глаз, сменил тему. – Дитя, расскажи мне про маму. Я знаю, что в последнее время тебе приходилось совсем тяжело. Я знаю, что ты многое принесла в жертву, многое вытерпела; хочу, чтобы ты знала, как я ценю твою самоотверженность. Я понимаю, Лоис, что в определенном смысле ты там трудишься за нас обоих.

У Лоис мелькнула мысль: как мало жертв она принесла; как в последнее время постоянно избегала общения с нервической, полуневменяемой матерью.

– Неправильно приносить молодость в жертву старости, Кит, – сказала она ровным голосом.

– Знаю, – вздохнул он, – и плохо, что весь груз лег на твои плечи, дитя. Мне следовало быть рядом и помогать.

Она отметила, как быстро он осмыслил ее замечание, и в тот же миг поняла, какое свойство его характера в этом проявилось. Он был милым. Мысли ее свернули на боковую дорожку, а потом она нарушила молчание неожиданной фразой.

– Милые все твердые, – сказала она вдруг.

– Что?

– Ничего, – отговорилась она смущенно. – Это я сама с собой разговаривала. Думала про одну историю… про мой спор с одним человеком по имени Фредди Кеббл.

– С братом Мори Кеббл?

– Да, – ответила она, изумленная самой мыслью, что он может быть знаком с Мори Кеббл. С другой стороны, в этом не было ничего странного. – Знаешь, несколько недель назад мы заговорили про это слово, «милый». Ну, не знаю – я сказала, что один человек, по имени Говард, один мой знакомый, он очень милый, а Фредди со мной не согласился, и тогда мы заспорили о том, что значит «милый». Он все твердил, что я имею в виду этакую мягкость и податливость, но я-то знала, что не ее, а вот что именно, не могла сказать. А теперь я поняла. Я имела в виду как раз обратное. По-настоящему милыми бывают только твердые люди – и сильные.

Кит кивнул:

– Я понимаю, о чем ты. Встречал старых священников, которые были именно такими.

– Я имею в виду молодых людей, – откликнулась она запальчиво.

– А!

Они дошли до успевшей опустеть бейсбольной площадки; он указал ей на деревянную скамью и растянулся во весь рост на траве.

– А эти молодые люди здесь счастливы, Кит?

– А по ним разве не видно, Лоис?

– Пожалуй, но эти совсем молоды – эти двое, с которыми мы сейчас разминулись, они как… они уже…

– Дали ли обет? – Он рассмеялся. – Пока нет, но дадут через месяц.

– Навсегда?

– Да, если не сломаются духовно или физически. Нашей дисциплины многие не выдерживают.

– Но они еще мальчишки. И они отказываются от всего хорошего, что есть вовне, – как и ты?

Он кивнул:

– Некоторые – да.

– Но, Кит, они же не понимают, что делают. Они ничего не знают о том, от чего отказываются.

– Да, пожалуй, не знают.

– Как-то это нечестно. Как будто жизнь их в самом начале очень чем-то испугала. Они все сюда попадают такими юными?

– Нет, есть и такие, что всякое повидали, да и натворили немало, – вот Реган, например.

– Мне кажется, такие больше подходят, – сказала она задумчиво. – Мужчины, знающие жизнь.

– Нет, – твердо ответил Кит. – Мне кажется, повидать жизнь – еще не значит набраться опыта, которым можно поделиться с другими. Самыми широкими взглядами, по-моему, отличаются люди, которые особенно строги к себе. А утихомирившиеся бунтари, как правило, особенно нетерпимы. Ты разве с этим не согласна, Лоис?

Она все так же задумчиво кивнула, а он продолжал:

– Мне кажется, когда один слабый человек приходит к другому, они ищут не помощи, скорее они ищут, с кем бы разделить чувство вины, Лоис. После твоего рождения, когда у мамы начались эти нервные срывы, она, помню, все ходила и плакалась некой миссис Комсток. Господи, меня от этого просто трясло. А мама, бедняжка, говорила, что ее это успокаивает. Нет, мне кажется, чтобы помочь другому, совсем не обязательно раскрывать перед ним душу. Настоящая помощь всегда приходит от того, кто сильнее тебя и кого ты уважаешь. И сочувствие таких людей особенно действенно, поскольку безлично.

– Но людям необходимо именно личное сочувствие, – возразила Лоис. – Они хотят чувствовать, что искушению подвергаются и другие.

– Лоис, в глубине души они просто хотят знать, что слабости знакомы и другим. Именно это они и называют «личным»… А здесь, в нашем старом добром монастыре, Лоис, – продолжал он с улыбкой, – привычку жалеть себя и гордыню из нас вытрясают с самого первого момента. Заставляют драить полы – и все такое. Или вот возьмем представление о том, что, дабы спасти свою жизнь, ею нужно пожертвовать. Видишь ли, мы тут считаем, что чем меньше в человеке человечности – в твоем смысле, – тем больше пользы он может принести человечеству. И этого убеждения мы придерживаемся до конца. Когда один из нас умирает, даже тогда его не возвращают родным. Его хоронят здесь, под простым деревянным крестом, рядом с тысячами таких же.

Голос его внезапно изменился, он посмотрел на нее – серые глаза вспыхнули.

– Но в самой глубине человеческого сердца сокрыты вещи, от которых не избавишься, – и одна из них состоит в том, что я ужасно люблю свою сестренку.

Повинуясь внезапному порыву, она встала на колени с ним рядом в траве, наклонилась и поцеловала его в лоб.

– В тебе есть твердость, Кит, – сказала она, – и я очень тебя за это люблю – и еще ты милый.

III

Вернувшись в залу, Лоис застала там еще полдюжины друзей Кита: был тут молодой человек по фамилии Джарвис, бледный и хрупкий с виду, – она сообразила, что это, видимо, внук ее знакомой миссис Джарвис, и мысленно сравнила этого аскета с выводком его буйных дядюшек.

Был тут и Реган – шрамы на лице, пристальный сосредоточенный взгляд: глаза его следили за ней, куда бы она ни пошла, и часто останавливались на Ките с выражением, близким к преклонению. Теперь она поняла, что Кит имел в виду под словами «с таким не страшно вместе идти в бой».