В мышеловке - Дик Фрэнсис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Масло вообще безвредно, — продолжал я твердо, — от скипидара немного режет глаза, но он никак не влияет на зрение.
Она сердито посмотрела на меня, выдернула руки и повернулась к Джику, который все еще корчился от боли, прижимая к глазам стиснутые кулаки. А поскольку это был все-таки Джик, он не мог не дать воли языку:
— Сукин сын, погань ты эдакая!.. Ну, погоди же, ты мне попадешься… Боже милостивый, я же ни черта не вижу… Сара, где же этот чертов Тодд?.. Я задушу его! Вызовите «Скорую», мне глаза выжжет… Чтоб его!..
Я громко сказал ему в ухо:
— С глазами у тебя все в порядке!
— Глаза-то мои, черт бы тебя побрал, и если я говорю, что мне скверно, то какой тут, к дьяволу, порядок?
— Ты прекрасно понимаешь, что не ослепнешь. Так что брось ломать комедию!
— Не твои глаза, зараза ты этакая!..
— И ты, кроме того, пугаешь Сару.
Теперь до него дошло. Он отнял руки от глаз и перестал орать.
Увидев его лицо, публика, привлеченная нашими воплями, ахнула от ужаса. На подбородке красовались мазки желтой и голубой краски с палитры копииста, красные, воспаленные глаза слезились, веки опухли.
— Сара, — пересиливая боль и отчаянно моргая, сказал Джик, — прости, милая. Этот сукин сын прав. Скипидар еще никого и никогда не ослеплял…
— По крайней мере, навеки, — добавил я, ибо нужно было отдать должное: сейчас, кроме слез, он ничего не мог видеть.
Враждебность Сары не уменьшилась:
— Тогда вызови «Скорую помощь»!
— Ему нужна только вода и время.
— Ты глупая безжалостная свинья! Ему явно нужен врач и…
Джик, перестав работать на публику, достал носовой платок и осторожно промокнул мокрые от обильных слез глаза.
— Он прав, дорогая. Нужно побольше воды. Вода все смоет. Отведи меня в ближайший туалет.
Сара взяла Джика за одну руку, какой-то сострадательный мужчина — за другую, и они бережно вывели его. Это было похоже на любительскую постановку какой-нибудь трагедии. Хор в лице присутствующих зрителей осуждающе глядел на меня, с надеждой ожидая следующего акта.
Я посмотрел на композицию из красок и мольберта, валявшихся в углу. Зеваки тоже принялись таращить на них глаза.
— Может, кто-нибудь из присутствующих, — начал я медленно, — разговаривал с тем молодым человеком, прежде чем все случилось?
— Мы, — удивленно ответила одна женщина.
— И мы, — повторила другая.
— О чем?
— О Маннинге, — сказала одна, то же самое повторила другая, и обе они одновременно посмотрели на висящую на стене картину.
— А не о его собственной работе? — спросил я, наклонясь, чтобы поднять ее.
Желтое пятно залило аккуратные контуры — следствие хлопанья по спине.
Обе дамы и мужчины, их сопровождающие, покачали головами и сообщили, что говорили с ним о том, как приятно было бы повесить Маннинга на стене у себя дома.
Я слегка усмехнулся:
— Может, он даже случайно знал, где можно приобрести Маннинга?
— Да, конечно, — ответили они. — Совершенно случайно он знал.
— Где именно?
— Видите ли, молодой человек… — Старший из мужчин, американец лет семидесяти, внешний вид которого свидетельствовал о его состоятельности, повелительным жестом правой руки призвал остальных к молчанию. — Молодой человек, вы задаете слишком много вопросов.
— Могу объяснить свое любопытство, — ответил я. — Давайте выпьем кофе?
Они глянули на часы, поколебались и заявили, что, пожалуй, выпьют.
— Там, дальше по залу, кофейня. Я заметил ее, когда ловил молодчика.
У них на лицах появился интерес. Я поймал их на крючок любопытства.
Немногочисленные зрители понемногу расходились, и я, попросив обе пары подождать минутку, начал складывать разбросанные принадлежности в кучку. Ни на одной вещи не было фамилии владельца. Все снаряжение стандартное: такое продают в любой художественной лавке. Набор, предназначенный для художников-профессионалов, а не дешевка, которые делают для студентов. Все вещи не новые, но и не старые. Сама картина, как оказалось, была не на полотне, натянутом на раму, а на твердом картоне. Я сложил все возле стены, поставил банки из-под масла и скипидара и тряпкой вытер руки.
— Все, — сказал я. — Идем?
Они были американцами — все богатые, отошедшие от дел и увлекающиеся скачками. Мистер и миссис Говард К. Петрович из Риджвилла, штат Нью-Джерси, и мистер и миссис Уайт Л. Минчлес из Картера, штат Иллинойс.
Уайт Минчлес — тот, который призывал остальных к молчанию, заказал четыре порции кофе глясе с густым слоем сливок и один черный. Черный для него самого.
Это был седовласый мужчина с величественными манерами и бледным лицом горожанина.
— Ну, юный друг, послушаем все сначала!
— Гм-м… — пробормотал я. — А где начало? Тот парень, художник, набросился на моего друга Джика только потому, что тот назвал его уголовным преступником. Верно?
— Угу, — кивнула миссис Петрович, — я слышала. Мы уже выходили из зала. А зачем ваш друг оскорбил художника?
— Нет ничего преступного в копировании хороших картин, — тоном знатока заявила миссис Минчлес. — В Лувре из-за таких студентов-копиистов невозможно подступиться к «Моне Лизе».
У нее были подкрашенные голубым шампунем и начесанные волосы, костюм из немнущейся ткани цвета морской волны и много бриллиантов. На лице — навсегда застывшая гримаса неодобрения. Но интеллекта явно маловато.
— Все зависит от того, для чего копируют, — пояснил я. — Если человек собирается выдать копию за оригинал, то это будет настоящим мошенничеством.
— Так вы считаете, что молодой человек занимался именно этим?.. — начала было миссис Петрович, но Уайт Минчлес прервал ее жестом и громким вопросом:
— Вы хотите сказать, что юный художник срисовывал Маннинга, чтобы затем продать копию как оригинал?
— Э-э… — замялся я.
— И вы хотите сказать, — продолжал он, — что Маннинг, о котором он говорил, что мы можем его приобрести, тоже является подделкой?
Присутствующие одновременно испугались такой возможности и подивились проницательности Уайта.
— Не знаю, — сознался я. — Мне просто хотелось бы посмотреть на того Маннинга собственными глазами.
— А может, вы сами хотите приобрести Маннинга? Или просто выступаете как посредник? — Вопросы Уайта были суровы и язвительны.
— Ни в коей мере, — ответил я.
— Ну, если так… — Уайт вопросительно взглянул на остальных и уловил их молчаливое согласие. — Он сказал, насколько я помню, что есть хорошая картина Маннинга на тему скачек за весьма умеренную цену в маленькой галерее неподалеку… — Он пошарил в наружном кармане. — Ага, вот оно! «Ярра Ривер Файн Артс», третий поворот по улице Свенстона и там ярдов двадцать.
— Нам он сказал то же самое, — смиренно проговорил мистер Петрович.
— А внешне такой приятный молодой человек, — добавила миссис Петрович. — Все расспрашивал о нашем путешествии. Интересовался, на кого мы поставим на розыгрыше кубка…
— Спросил, куда мы собираемся ехать после Мельбурна, — припомнил мистер Петрович. — И мы ответили, что в Аделаиду, а тогда он сказал, что Алис-Спрингс в Австралии является Меккой для художников, и посоветовал нам там обязательно посетить салон «Ярра Артс», той же самой фирмы. У них всегда есть хорошие картины…
Мистер Петрович наверняка понял бы меня превратно, если бы я наклонился над столом и крепко обнял его. И я сосредоточил свое внимание на кофе глясе.
— Мы сказали, что поедем в Сидней, — уведомил меня Уайт Минчлес. — На это он никак не отреагировал и никаких предложений не делал…
Высокие стаканы были уже почти пусты. Уайт Л.Минчлес взглянул на часы и проглотил остатки своего черного кофе.
— А вы нам так и не сказали, — начала несколько сбитая с толку миссис Петрович, — почему ваш друг назвал молодого человека преступником. То есть я могу понять, почему парень напал на вашего друга и сбежал, если он действительно преступник, но почему ваш друг пришел к такой мысли?
— Я только что хотел задать такой же вопрос, — важно произнес Уайт.
«Напыщенный болтун», — подумал я.
— Мой друг Джик — настоящий художник. Он не выносит дилетантов в искусстве. Поэтому и назвал его работу преступлением. С таким же успехом он мог бы назвать его рисование мазней или пачкотней.
— И… все? — разочаровалась она.
— Ну… молодой человек работал красками, которые обычно не смешиваются. А Джик — человек требовательный. Он не может спокойно смотреть, если краски используются не как следует.
— А что это значит «не смешиваются»?
— Краски — это химикаты, — снисходительно пояснил я. — Большинство из них не влияют одна на другую. Но надо быть осторожным.
— А к чему приводит неосторожность? — поинтересовалась Руфи Минчлес.
— Ну… ничего, конечно, не взорвется, — улыбнулся я. — Просто… ну, если смешивать белила, а в них есть свинец, с желтым кадмием, который содержит серу, как на ваших глазах делал тот молодой человек, то вы получите приятный бледный тон… Но оба вещества взаимодействуют и с течением времени темнеют, что изменяет картину.