Позывной "Хоттабыч" 2 (СИ) - lanpirot

— Вильям Карлович, Господь с вами! — Я едва не рассмеялся в голос. — Какие рога?

— Тогда зачем вы интересовались? — Старый немец не знал, куда ему деваться от смущения.

— Мне не нужны рога, — произнес я. — Но мне нужны новые зубы. Своих-то у меня… — Я вынул изо рта вставную челюсть. — Не офталофь фофсем! — прошепелявил я, после чего втолкнул протезы на место.

Спросите, и зачем я затеял эту левую аферу? Ведь у меня и без того прорезались свои зубы, «новые-кленовые», молоденькие? Ну так, сколько они еще лезть будут? А я уже и так вставной челюстью с превеликим трудом пользуюсь! Больно! Да и десна кровоточат неслабо А что дальше будет? Я элементарно не смогу скрывать растущие зубы. По крайней мере от командира. Но ведь и другие, в конце концов, обратят на это внимание. И тогда прости-прощай вся «анонимность», а я не хотел огласки. Профессор Виноградов сумел мне объяснить за последствия такого вот омоложения… А тут раз и в дамки, да к тому же еще и железобетонное «алиби»!

— Зубы? — задумался Вильям Карлович. — А что? Почему бы и нет! Думаю, что можно попробовать! Объекты невелики — моего слабенького Дара должно хватить с лихвой! Ведь это еще какая обширная область для работы открывается? — Прямо-таки впал в «благословенный экстаз» Шильдкнехт. — Отращивать новые зубы! Это ж надо было до такого додуматься? Ведь даже Медики такого не умеют! Гасан Хоттабович, вы просто кладезь полезных советов! Я вам по самый гроб жизни буду долж…

— Прекратите-прекратите, Вильям Карлович! — остановил я вновь рассыпавшегося в благодарностях старого немца. — Пользуйтесь на здоровье!

— Таки я вас сегодня жду на ужин! — напомнил историк. — В пять удобно?

Я переглянулся с оснабом, и тот незаметно кивнул.

— Вполне!

Доцент вынул из внутреннего кармана записную книжку и карандаш. Быстро нацарапал адрес, вырвал лист и протянул его мне. Приходите, Гасан Хоттабович! И родственника своего берите! Марта, это моя супруга, будет просто счастлива! — Вновь расшаркался Вильям Карлович, после чего мы попрощались и разбежались каждый по своим делам.

— Интересный субъект, — оснаб завел машину, выжал сцепление, врубил передачу, и мы покатились по дороге, — видел я этого старичка в училище.

— Я понял, что ты его знаешь, а он тебя нет.

— А не надо нашему брату перед всеми светиться, — произнес командир. — Как ты сказал называется его специализация? — неожиданно спросил он.

— А то ты не запомнил? — Я ехидно прищурил один глаз. — Никогда не поверю, чтобы контрразведчик твоего уровня, тупо не запомнил интересующую его информацию. Меня проверяешь? Решаешь, не прогрессирует ли у старика склероз или старческая деменция?

— А вот старческий трындежь у тебя точно прогрессирует! — огрызнулся оснаб. — Ничего я не проверяю — я просто поддерживаю дружеский разговор, — пояснил он. — Вроде бы так обычные люди себя ведут?

— Ну мы-то — необычные! — хохотнул я. — Поэтому в жопу твои «нормальные» разговоры! Я — безумный старик из другого мира, а ты — гребаный Мозголом, который бошках простых людей, как в своем чулане роется! И это, по-твоему, нормально?

— Ну до чего же ты едкий старикашка! — расхохотался оснаб. — Неужели я таким же в старости стану?

— Проехали, товарищ командир! Ты уже одной ногой с нами, со старыми брюзжащими стариками!

— Ладно, к делу! — Тон оснаба стал донельзя «сухим» и «официальным». Что это еще за Тератоморф?

Я как мог, постарался донести до Петрова все нюансы редкого Дара старика-историка.

— Ничего не понимаю, — выслушав мою тираду, произнес оснаб, — как человек с таким ценным Даром мог просочиться мимо нашего ведомства? Ведь, если ты все правильно мне рассказал, он может так изменить внешние физические параметры, что мать родная не узнает?

— Черт возьми, действительно! — Довод оснаба оказался очень значительным. — Ну не мог Силовик с такими-то возможностями, пусть даже и со слабым Резервом не стоять на учете в НКВД! — продолжал он развивать свою мысль. — Ведь он может так любому бандиту поправить… Либо новую личину вырастить…

— Ага, — поддакнул я, — например, твою полную копию… Ведь это какой простор для диверсионной работы в тылу врага!

Мы с оснабом, не сговариваясь, переглянулись

— Правильно мыслишь, Хоттабыч! — похвалил меня командир. — Мозги-то еще работают! Не заржавели!

— Но с другой стороны, — я продолжил развивать свою мысль, — в том бардаке, что после Гражданской творился, и более интересные специалисты могли «на дно осесть». Я с нашим историком в училище имел подробнеший разговор. В свое время его Дар никого не заинтересовал. Во-первых — слабый, а во-вторых — бесполезный…

— Ну, это смотря, как поглядеть…

— Верно! Но Вильям Карлович в своем Даре давно разочаровался…

— Думаешь, никакой подоплеки? Просто проморгали старика?

— Склоняюсь именно к этой мысли.

— Черт! — в сердцах воскликнул оснаб. — Какого спеца "похоронили"! Какого спеца!

Глава 8

Добравшись «до дома», если считать домом квартиру, выделенную оснабу Наркоматом Обороны, я оценил, где мне предстояло провести некоторое время, покуда высокое руководство не решит, как со мной быть. Сразу от входной двери почувствовался «нежилой дух» помещение. Нет, вы не подумайте чего, все было чисто и аккуратно — даже пыли не наблюдалось. Видать, убирает кто. Но чувствовалось, что в этой квартире жильцы появляются лишь от случая к случаю, и постоянно не живут.

Ну, что ж, хоромы вполне себе в духе «сталинского ампира»: просторные четыре комнаты с вычурной лепниной под потолком — большая столовая, кабинет и две спальни. И огромная кухня, так что есть, где развернуться. Вся мебель солидная, «тяжелая», из темного дерева. В общем, на века делалась. Больше всего меня умилил расположенный возле стены в гостиной массивный кожаный диван с высокой спинкой, выполненной в стиле «каретной стяжки». Круглые подлокотники, а над самой головой — полочка со встроенными в нее часами. Вот один в один, как у родителей моей благоверной…

Я украдкой смахнул слезу, чтобы командир не заметил. А то опять заведет свою «шарманку» о «сентиментальном старичье». А не такой уж я и сентиментальный! Я шмыгнул носом, прогоняя «слезливое настроение». А вдруг… Если предположения Владимира Никитича подтвердятся… И я действительно молодею… Может к сорок шестому году я успею прийти в какую-никакую «норму»? Если, конечно, раньше не отдам концы — война ж, как-никак! И удастся ли мне выжить… Так, все! Хватит об этом! Делай, что должно, и будь, что будет! А там поглядим-посмотрим.

Даже вернувшись в квартиру, оснаб отчего-то не находил себе места. Ну не шел у него из головы разговор с историком Шильдкнехтом. Вот не шел, и все тут! Не складывалась у командира мозаика!

— Хоттабыч, ну ты сам посуди, — командир «мерил» гостиную, нервно мечась из угла в угол, — как можно было пропустить такой редкий Дар? Это же настоящее головотяпство! Или вредительство! Что много хуже… Надо взглянуть на личное дело этого Вильяма Карловича, и выяснить, какой, сука, недоделок, курировал этого немца. И кто характеристику писал, рекомендации давал…

— А ведь он реально должен был десять кругов ада пройти…

— Их девять, — ненавязчиво поправил меня оснаб. — Если мы о кругах Данте?

— Ах, да, извини, запамятовал, — отмахнулся я от командира. — Не суть, на каком из девяти или десяти кругов нам с тобою черти будут пятки прижигать…

— Но то, что проверять нашего старичка должны были со всей тщательностью, продолжил оснаб, — бесспорно! Это же Силовое отделение военного училища, а не пансионат благородных девиц!

Командир подошел к телефону и принялся куда-то названивать. Я же, тем временем, продолжал постепенно осматриваться. То, что в квартире кто-то постоянно наводил приборяк, сомнению не подвергалось — слишком все вокруг чисто и опрятно. И навряд ли это делает сам Петров: чтобы навести «идеальный блеск» в таких вот апартаментах, нужно неслабо так заморочиться и потратить кучу времени, которого у оснаба нет. На кухне я обнаружил стоявшую на плите кастрюльку еще теплыми макаронами по-флотски и нарезанный свежий хлеб, накрытый полотенцем, с вышитыми петухами. Похоже, что за всем следит приходящая домработница, иначе, когда бы командир еще и пожрать успел приготовить — мы с ним все это время вместе были. Ну, разве что, когда он мне за одеждой гонял.